Убийство в доме викария

– Вы еще сомневаетесь, сэр. Разве вы не помните? Он еще вчера утром говорил вам об угрозах этого самого Арчера.

– Да, теперь я припоминаю, – сказал я. – Разумеется, помню. Вы как раз стояли совсем рядом с нами.

– Да, и я слышал его слова. Невозможно не подслушать – такой уж у него был голос. Очень громкий голос. Я помню, что на меня произвели большое впечатление ваши слова. Вы ему сказали, что, когда настанет его час, к нему могут тоже проявить справедливость вместо милосердия.

– Разве я так сказал? – спросил я, нахмурившись. Сам я помнил собственные слова несколько иначе.

– Вы сказали это так внушительно, сэр. Я был потрясен. Справедливость может быть ужасной. И подумать только: бедного полковника так скоро постигла смерть. Поневоле поверишь в предчувствия.

– Никакого предчувствия у меня не было, – отрезал я. Мне очень не по душе склонность Хоуза к мистицизму. В нем есть что-то от духовидца.

– А вы сообщили полиции про этого Арчера, сэр?

– Мне о нем ничего не известно.

– Я имел в виду то, что вам сказал полковник Протеро, что Арчер ему угрожает. Это вы им передали?

– Нет, – медленно произнес я. – Не передал.

– Но ведь вы собираетесь это сделать?

Я не отвечал. Вызывать гонения на человека, который уже пострадал от рук закона и правопорядка, – это мне не по душе. Я не заступаюсь за Арчера. Он закоренелый браконьер – один из тех развеселых бездельников, которые водятся в любом приходе. Но что бы он там ни сказанул сгоряча, когда его посадили, это еще не значило, что, выйдя из тюрьмы, он все еще будет лелеять планы мести.

– Вы слышали наш разговор, – сказал я наконец. – Если вы считаете своим долгом сообщить полиции, можете это сделать.

– Лучше, если вы это сделаете сами.

– Возможно, но, по правде говоря, я этого делать не собираюсь. Не хотелось бы помогать затягивать петлю на шее невиновного.

– Но если это он застрелил полковника Протеро...

– Вот именно, если! Против него нет никаких улик или показаний.

– Он угрожал.

– Если говорить начистоту, угрожал не он, а полковник Протеро. Полковник Протеро грозился показать Арчеру, чего стоят его разговоры о мести, если он попадется еще раз на браконьерстве.

– Мне непонятно ваше отношение, сэр.

– Вот как? – устало сказал я. – Вы человек молодой. Вы ревностно боретесь за справедливость. Когда доживете до моего возраста, вы и сами будете снисходительнее и предпочтете толковать сомнения в пользу обвиняемого.

– Дело не в том – то есть...

Он замолк, и я посмотрел на него не без удивления.

– Вы сами, вы никого не подозреваете, не предполагаете, кто убийца, я хотел спросить?

– Боже упаси, нет.

– А о причинах убийства?.. – настаивал Хоуз.

– Ничего не знаю. А вы?

– Я? Что вы, нет. Просто полюбопытствовал. Может быть, полковник Протеро поделился с вами, упомянул в частной беседе...

– Его «частная беседа»! То, что он сказал, от слова до слова слышала вчера утром вся улица.

– Да, да, вы правы. Так вы не думаете про Арчера?

– Полиция вскорости будет знать про Арчера все, что нужно, – сказал я. – Если бы я собственными ушами слышал, как он угрожает полковнику Протеро, это было бы другое дело. Но можете быть уверены, что, если он и вправду угрожал полковнику расправой, его слышало полдеревни, и до полиции это дойдет своим чередом. Но вы, естественно, вольны поступать по собственному разумению.

Однако Хоуз с непонятным упорством отказывался предпринимать что-либо лично. Во всем его поведении проглядывала неестественная нервозность. Я вспомнил, что говорил Хэйдок о его болезни. Очевидно, этим все и объяснялось.

Он нехотя распрощался со мной, как будто хотел еще что-то сказать, но не знал, как к этому подступиться. Я договорился с ним, что он возьмет на себя службу для Союза матерей, а заодно и собрание Гостей округа по окончании службы. У меня на вторую половину дня были свои планы.

Хоуз ушел, а я, выбросив из головы и его, и его горести, решил, что пора идти к миссис Лестрэндж.

На столике в холле лежали нераспечатанные газеты: «Гардиан» и «Церковный вестник»[21].

По дороге я вспомнил, что миссис Лестрэндж встречалась с полковником Протеро вечером накануне убийства. Вполне возможно, что в их разговоре проскользнуло что-нибудь, указывающее на личность убийцы.

Меня сразу же проводили в маленькую гостиную, и миссис Лестрэндж поднялась мне навстречу. Я еще раз почувствовал ту чудодейственную атмосферу, какую умела создать вокруг себя эта женщина. На ней было платье из совершенно черной, без блеска, материи, подчеркивавшей необычайную белизну ее кожи. В ее лице была какая-то странная мертвенность. Только глаза сверкали огнем, были полны жизни. Сегодня в ее взгляде я уловил настороженность. И все – никаких признаков беспокойства я больше не заметил.

– Вы очень добры, мистер Клемент, – сказала она, пожимая мне руку. – Спасибо, что пришли. Я хотела все вам сказать еще тогда. Потом передумала. И напрасно.

– Я как-то говорил вам – я готов помочь вам всем, чем могу.

– Да, я помню. И мне кажется, это не пустые слова. За всю мою жизнь очень немногие, мистер Клемент, искренне предлагали мне свою помощь.

– В это трудно поверить, миссис Лестрэндж.

– Тем не менее это правда. Большинство людей – большинство мужчин, по крайней мере, – преследуют свои собственные цели. – В ее голосе прозвучала горечь.

Я промолчал, и она продолжила:

– Прошу вас, присядьте.

Я повиновался, она села на стул напротив. Немного помедлив, она заговорила – неторопливо и вдумчиво, словно тщательно взвешивая каждое слово:

– Я попала в очень необычное положение и хотела бы с вами посоветоваться. Я хотела бы спросить у вас, как мне быть дальше. Что прошло, то прошло – тут ничего уже не изменишь. Вы понимаете меня?

Я не успел ответить – горничная, которая мне открывала, распахнула дверь и испуганно пролепетала:

– О, простите, мэм, там пришел инспектор полиции, он сказал, что ему нужно с вами поговорить, простите!

Наступило молчание. Миссис Лестрэндж нимало не изменилась в лице. Только медленно прикрыла и снова открыла глаза. Мне показалось, что она преодолела легкий спазм в горле, но голос у нее был все тот же – чистый, спокойный:

– Проведите его сюда, Хильда.

Я собрался было уходить, но она повелительным жестом остановила меня:

– Если бы вы остались – я была бы вам очень признательна.

Я снова сел, пробормотав:

– Разумеется, как вам угодно.

Тут в комнату беглым строевым шагом ворвался Слак.

– Добрый день, мадам.

– Добрый день, инспектор.

В эту минуту инспектор заметил меня и скорчил злую гримасу. Можно не сомневаться – добрых чувств ко мне Слак не питал.

– Надеюсь, вы не возражаете против присутствия викария?

Очевидно, Слаку было неловко сказать, что он возражает.

– Н-н-нет, – проворчал он. – Хотя лучше бы, конечно...

Миссис Лестрэндж намеком пренебрегла.

– Чем могу быть полезна, инспектор? – спросила она.

– А вот чем, мадам. Я расследую дело об убийстве полковника Протеро. Мне поручено собрать все сведения.

Миссис Лестрэндж кивнула.

– Это чистая формальность, но я обязан всех об этом спросить: где вы были вчера между шестью и семью часами вечера? Чистая формальность, как вы понимаете.

– Вы хотите знать, где я была вчера вечером между шестью и семью часами?

– Так точно, мадам.

– Попробую вспомнить. – Она немного поразмыслила. – Я была здесь. В этом доме.

– А! – Я видел, как блеснули глаза инспектора. – А ваша служанка – у вас, кажется, одна служанка, – она может подтвердить ваши показания?

– Нет, у Хильды был свободный вечер.

– Понятно.

– Так что, к сожалению, вам придется поверить мне на слово, – любезно сказала миссис Лестрэндж.

– Вы с полной ответственностью утверждаете, что были дома весь вечер?

21

«Гардиан» – ежедневная газета либерального направления, основанная в 1821 году; «Церковный вестник» («Черч таймс») – еженедельная газета англиканской церкви, издающаяся в Лондоне и основанная в 1863 году.