Ускоряющийся [СИ]

Савва пистолетом показал на второго зама хозяина. Того, который почти упал на пол.

— Что? — поднял брови глава Организации. — Я непонятно сказал? Этого кончаешь ты.

Можно сказать «нет». Или даже нужно. Дима уже набрал воздух в лёгкие, чтобы это сказать, но оглянулся на Илью, посмотрел на Психа. И всё понял. Вот она, проверка. Вот он, экзамен. Два в одном. Долбанный «хэд энд шолдерс». Проверка, блин, на профпригодность. Или ты с нами — или ты против нас. У Ильи наизготовку пистолет, Псих держит свой обеими руками и хищником смотрит на своего врага-соперника, да и Савва свой пистолет не спешит прятать в подмышечную кобуру. Что будет, если он не подчинится? Они кончат его так же, как остальных и оставят среди трупов? Или — что? Здесь некому его защитить. И некуда бежать.

Западня. Засада. Конец.

Словно это происходит не с ним, Дима медленно потянулся рукой к своему пистолету со странной аббревиатурой на рукоятке. Пальцы сжались на пластике, дотронулись до спускового крючка. Интересно, если он сейчас ускорится до максимума, потом достанет пистолет и вместо намеченной ему цели выстрелит в Савву, прыгнет в сторону и… и получит пулю о Психа. Он только наведёт пистолет на главу Организации, как на нём сомкнутся визиры двух машинок убийств в руках двух всё же профессионалов. Не успеть, никак не успеть.

Придётся…

Но это же убийство!!!

Да что мне ещё прикажешь делать!? Как, как выкрутиться???

Пистолет в руке. Дуло смотрит на несчастного человека, которого судьба забросила на должность зама этого мафиози. А в груди — ни-че-го. Пустота. Только раз за разом чей-то голос повторяет: «Сейчас. Сейчас».

Вата в ушах, в глазах темнеет. Он что, сейчас в обморок грохнется? Похоже на то.

— Ну?! — рявкнуло над ухом.

Грохот, руки дёргаются от сильной отдачи, пороховые газы, и ватные тампоны в ушах кто-то выдёргивает.

Дима задыхается, ему мало воздуха, а тот, кто внутри, теперь вопит: «Убил! Убил!»

— Недостаточно, — сухо констатирует Илья. И Дима видит, что его выстрел не то что не попал в человека, попал, но, слава богу, не убил. Суперпупс инстинктивно метил туда, где ранение не приведёт к смерти — в плечо. Куда целил — туда и попал. Но ведь Савва приговорил этого человека к смерти. «Недостаточно».

— Ещё! — рявкнул вновь Савва.

Злость. Просто ярость! Вот что затуманило сознание Димы в эти мгновения. Эти твари заставляют его делать то, что он не хочет, что он ненавидит, и это полностью рвёт его сознание. В клочки, без остатка! Твари! А этот! Этот ублюдок, всё из-за него, из-за него всё! Надо его убить. Надо его застрелить. Надо наконец влепить в него пулю. Да недостоин он жизни, это же долбанный мафиози! Убей его — в мире станет чище! Он не свершает ничего дурного! Аа-а-а-а!

Бах!

Вновь дёрнулась рука, а тот, в кого он стрелял, так же дёрнулся всем телом, снова получив кусок свинца.

— Не жилец, — сухо констатировал Илья.

Что? Опять?

Вторая пуля вновь попала в плечо, но в этот раз не в мякоть мышц, а в кость, отрикошетила от ключицы — и попала в шею, разорвав вены и артерии. Кровь уже начала толчками вырваться из дыры.

— Сука! Сука! — задохнулся Дима. Такого просто не может быть. Да что же это такое?!

Кажется, он сходит с ума. В голове — жуткая смесь из обрывков слов и эмоций, не хватает воздуха, руку с пистолетом свела судорога. И почему-то хочется смеяться. Просто заливаться хохотом!

— Добей! — вновь лает Савва.

Но тут.

Пок! Пок! Пок! Данг! Данг! Данг! — послышалось из коридора.

И жуткий, длинный крик боли.

Первым, как ни странно, отреагировал Савва. Вбитый за две войны инстинкт руководил телом ещё до того, как это решит сознание. Он схватил Ольгу — и вместе с ней грохнулся на пол.

— Вниз! — заорал он.

«Зачем вниз? Почему? Что происходит?» — подумал Дима. Он с удивлением смотрел на то, как Псих и Илья хлопаются с двух на четыре. Как Спец, поднатужившись, с криком переворачивает стол, а тот падает ме-е-едленно, словно в slow-mo.

— Падай, придурок! — кричит ему Савва, за шкирку тащивший за всё ещё падающий стол Ольгу. — Это пулемёт!

«Какой пулемёт? Откуда? Кто?» — но тут в проёме двери он видит волну щепок, осколков и кусков гипсокартона и деревянных реек. И до него доходит.

Перегородка. Та, что стояла посреди коридора. Та, за которой слышались звуки. Это была обманка. За ней, видать, сидел отряд бойцов с серьёзным вооружением. Что там того гипсокартона? Надавил — упадёт. Вот они и ждали за перегородкой условного сигнала. А тут вместе с сигналом какая-то чушь произошла в коридоре: исчезли цели, которые чётко было видно с камеры. Мало того, исчезли и все охранники за перегородкой. За пару секунд их просто снесло в стороны! Пока факт внезапной катастрофы дошёл до сознания засевших в засаде бойцов, пока пришло сообщение о том, что и в комнате совещания слышны непонятные шумы да и вообще — каким-то макаром дверь оказалась нараспашку, прошло несколько секунд. А потом они ударили из всего, что было в наличии. Палили в белый свет, в тех, кто вдруг стал невидимым в слепой надежде хоть кого-то из этих ниндзей, но зацепить. Через перегородку. Разрушая её, полосуя всё гибкими струями свинца.

С мерзким воем, отрикошетив от косяка двери, в комнату влетела пуля. Вторая с чпоканьем встряла в стену.

И только тогда Дима очнулся. Упал на четвереньки и как маленький мальчик, но очень испуганный маленький мальчик поспешил под стол. Рука так и не выпустила пистолет, и каждый раз, как Суперпупс упирался ею о пол, звякало. Как только не умудрился выстрелить?

По полу, по умирающему, подстреленному им боевику — и ничего внутри не шевельнулось! Лишь досада, что лежит этот посреди дороги, мешает пролезть. Влез в лужу набежавшей крови, извагдался. Боевик этот ещё не умер, глаза его были широко открыты. Может, он и понимал, что умирает, но вряд ли понимал, как и почему это произошло.

Пули так и влетали в дверь, так и жужжали, словно рассерженные шершни. Впивались в стены, выбивая из них осколки в облачках крошева; врезались в кресла и столы. Видать, у охранников от непонятности произошедшего и от настойчивых приказов охраны с главного поста, которые наблюдали пусть и без звука невероятные вещи, творящиеся в комнате переговоров. Какие-то невидимки-полтергейсты непонятным образом расстреляли вооружённую охрану, швыряли вещи, иногда материализовывались в виде сгустков тени — и исчезали вновь. Вали их всех, тварей!

А может и не так было, но, во всяком случае, в комнату пули залетали нередко. А потом всё вдруг стихло. И ускоренные подумали было, что всё закончилось, но — бум! Ба-баххххх!!!

В комнату, сорвав с петель дверь, бросило облако дыма, осколков и обломков. Эти сумасшедшие кинули в коридор гранату! По стенам защёлкало осколками, коротко вскрикнул Илья, видать, зацепило.

— А теперь ходу, ходу! — крикнул Савва. — Пока они не вернулись.

А и в самом деле. Вряд ли противник прям перед собой гранатой саданул. Явно сначала ретировались за какую-то преграду, а потом уже кинули гранату. Они же не самоубийцы! И пока они выжидают несколько секунд, можно не просто вырваться из западни — можно даже до машин добраться и ворота уже открыть.

К тому времени половина светильников в комнате совещаний было разбито напрочь, а в коридоре осталась одна полуживая лампа, которая мигала и гасла, гасла и мигала, но, конечно, достаточно медленно для ускоренных.

— Давай сюда эту тварь! — рявкнул Савва. В одной руке у него был пистолет, вторая поддерживала бледную ошарашенную Ольгу. Пистолетом Савва показывал на чудом уцелевшего хозяина коттеджа. Эта тварь мало того, что осталась жить — на ней не были и царапины! Кресло возле его плеча взъерошилось ошмётками: туда попала пуля. Стол в нескольких миллиметрах от него блестел свежими скосами, а за его спиной несколько отрикошетивших пуль испятнали стену. Везучий, гад!

Савва никому конкретно не приказывал, но и Псих, и Дима одновременно подскочили с двух сторон к этому мужику и крепко ухватили его под руки. Страх в душе Суперпупса смешался со злостью. Теперь не только ОН пытался убить, и эти мафиози были виноваты в том косвенно; теперь и ЕГО пытались убить, и в этом упомянутые мафиози были виноваты полностью. С удивлением Дима осознал, что если вот сейчас Савва прикажет кого-то из охранников убить — Дима сделает это без колебаний и внутреннего протеста.