Без маски

— Да, конечно. Когда я узнала о портрете, мне показалось, что вокруг меня рушится мир. Но потом выяснилось, что я беременна, и вопрос портрета на фоне этого великого события потерял для меня былую остроту. И если разобраться, то теперь он почти не имеет для меня значения.

— Мужчины — ужасно корыстные. Особенно мужчины из рода Кавендиш. Это может сыграть нам на руку, если мы воспользуемся их тактикой. Если мне, к примеру, придет на ум шантажировать своего внука, то я не стану колебаться.

— Полагаете, это поможет, Кристин?

— Все, что мне надо сделать, — это пригрозить, что я воздержусь от подписания некоторых документов, связанных с передачей в его собственность части наследства. И тогда твой портрет словно по волшебству вернется к тебе. Когда я отправлюсь с визитом к принцессе Мэри, мне не составит труда предъявить этому молодому распутнику ультиматум.

— Я буду перед вами в вечном долгу.

— Да, тебе придется назвать меня крестной матерью своего ребенка.

— Спасибо, Кристин. Это большая честь для меня. — Велвет поставила чашку на стол. — Кстати, о визитах. Я бы хотела, чтобы в Англию приехала принцесса Минетти, ведь мы с ней были добрыми подругами. Что же касается принцессы Мэри, то я никогда с ней не встречалась.

— Будет интересно понаблюдать за перемигиваниями между принцессой Мэри и Генри Джермином, — с усмешкой заметила вдовствующая графиня.

— Вы имеете в виду графа Сент-Олбанса? Неужели между ними что-то было?

— Еще бы!.. Ходит слух, что одно время они вместе жили, хотя Генриетта Мария упорно отрицает это. Мэри овдовела в девятнадцать, — кто же будет осуждать ее за то, что она завела себе любовника?

— Вы меня поражаете! Похоже, вы знаете все придворные интриги.

— Да, конечно. Дамы моего возраста многое знают… — Кристин с таинственным видом наклонилась к собеседнице. — Одной из придворных дам принцессы Мэри числится дочь канцлера Анна Хайд. Ну так вот: я узнала из заслуживающего доверия источника, что она влюблена в брата короля лорда Джеймса.

— Боюсь, у герцога Йорка репутация распутника, миледи.

Кристин расхохоталась:

— Велвет, ты не перестаешь удивлять меня. Самый большой распутник в Англии — это Карл Стюарт. Тем не менее ты увлечена им, хотя и отказываешься это признавать. Тебе кажется, что король не способен на дурной поступок.

Велвет вспыхнула при мысли о длинноногой танцовщице, с которой Карл проводил время в Роухемптоне. А потом перед ее мысленным взором предстали светловолосая графиня Фолмот и беременная, с огромным животом, Барбара Палмер.

— Ничего подобного, Кристин. Я давно уже все замечаю. И я давно избавилась от чрезмерного увлечения им. Хотя, конечно же, мы с ним по-прежнему остаемся друзьями — вне зависимости от количества его любовниц.

— А вот это делает тебе честь, дорогая. Ты будешь чудесной матерью, Велвет.

Монтгомери никогда еще так не радовался, увидев дымы из труб и шпили лондонских церквей. Принцесса Мэри и ее свита путешествовали со скоростью улитки даже при очень хорошей организации всех дорожных мероприятий, которые обеспечивали капитан и его гвардейцы.

На разгрузку корабля, прибывшего из Гааги, ушло два полных дня, поскольку дамы привезли с собой лошадей и горы багажа, включавшего также и мебель. Сама же принцесса Мэри по прибытии пролежала двое суток в постели, дабы избавиться от последствий морской болезни. Помимо карет, Монтгомери пришлось арендовать багажные повозки и лошадей к ним. Кроме того, он заранее отправил своего человека в Кентербери, чтобы договориться о размещении и ночевке. Кентербери находился всего в пятнадцати милях от Дувра, однако принцессе с ее свитой не удалось в течение дня преодолеть даже такое расстояние.

Монтгомери, едва сдерживавшему нетерпение, пришлось делать изменения в маршруте уже по ходу поездки. На четвертый день путешествия он начал догадываться, почему дальновидный и благоразумный Чарлз сам не поехал встречать сестру. Грейстил был абсолютно уверен, что еще никогда не встречал более вздорных, склочных и неблагодарных особ, чем эти прекрасно воспитанные и ухоженные женщины, которых ему приходилось сопровождать. На шестой день пути он прочитал благодарственную молитву Господу за то, что Он послал ему такую скромную, послушную и ласковую жену, как Велвет, казавшуюся истинным ангелом по сравнению с дамами из свиты принцессы. Если бы его жена вела себя так, как они, он перекинул бы ее через колено и как следует отшлепал — именно так ему давно уже следовало поступить со своими подопечными. И только на восьмой день, когда они наконец добрались до Саутворка и стали готовиться к пересечению Лондонского моста, капитан Монтгомери отправил его величеству гвардейца с сообщением, что они, вероятно, доберутся до Уайтхолла незадолго до наступления темноты. Он также не преминул поименно перечислить всех леди, находившихся под его эскортом, а также приписал в конце, что для разгрузки багажа понадобится никак не меньше двух дюжин слуг. Когда же кареты с дамами наконец-то подъехали к парадному входу Уайтхолла, погода вдруг резко ухудшилась, и выбиравшиеся из экипажей дамы начали жаловаться, что ужасно замерзли, и кутались в свои подбитые мехом плащи с капюшонами.

Король Карл, прйнц Джеймс, Эдвард Хайд, Генри Джермин и вездесущий Бакингем вышли, чтобы приветствовать прибывших. Монтгомери соскочил с коня и подвел принцессу Мэри к брату. Пока брат и сестра обнимались, он терпеливо ждал, не последуют ли от короля еще какие-нибудь распоряжения.

Его величество, улыбнувшись капитану, прошептал:

— Я очень ценю то, что ты для меня сделал, Монтгомери. Я знаю, какая это была тяжелая и неблагодарная работа. Зато теперь ты можешь заниматься своими делами. Хотя должен признаться, что мне очень не хочется отпускать тебя.

— Благодарю вас, сир.

Завершив свою миссию, капитан и его гвардейцы тотчас же вернулись в просторную конюшню при Уайтхолле, чтобы лично позаботиться о лошадях. «Синие» очень гордились своими лошадьми и никогда не перекладывали уход за ними на плечи грумов. Уже поздно вечером, когда Монтгомери, закончив все хозяйственные хлопоты, направлялся в свои апартаменты, к нему подошел личный секретарь короля. В смущении откашлявшись, Проджерс проговорил:

— Милорд, вы ведь, конечно, знаете, что придворные леди довольно часто присылают его величеству различные подарки. Обычно они отдают их Уиллу Чиффинчу, а он, в свою очередь, передает мне, чтобы я продемонстрировал их королю.

Грейстил терпеливо слушал королевского секретаря, ожидая, когда тот перейдет к сути дела.

— Так вот, среди прочего Чиффинч передал мне портрет леди Монтгомери, который я до сих пор королю не показывал.

Граф нахмурился и стиснул зубы. Он понятия не имел о том, что Велвет заказала свой портрет.

Но почему же она решила подарить его королю? А впрочем, ничего удивительного.

— А в чем, собственно, проблема? — спросил Грейстил.

— Дело весьма деликатного свойства, милорд. Не пройдете ли за мной в холл? Вот он, милорд. — Проджерс указал на плоский ящик. — Прошу вас взглянуть на портрет.

Грейстил начал доставать картину из ящика.

— О Боже… — пробормотал он в изумлении. И тут же сунул картину обратно в упаковку. — Черт возьми, Проджерс, видел ли это кто-нибудь, кроме вас?

— Мне этот ящик передал Уилл Чиффинч, но я не знаю, заглядывал ли он в него.

— Я, Проджерс, избавлю вас от этой проблемы. Немедленно!

Граф схватил ящик и стремительно вышел из холла. Ему ужасно хотелось разбить ящик о стену и изрезать портрет на куски, но он сдержался и понес ящик в комнату Эммы. Там запер за собой дверь, снова вытащил портрет из упаковки и прислонил его к стене. Без сомнения, это была чудесная картина и в то же время ужасная. Обнаженное тело Велвет казалось живым и теплым, а ее золотистые локоны выглядели так, что ему невольно хотелось прикоснуться к ним. Но почему же она…

Как же она решилась на это?!

— Ах ты, шлюха! — в ярости закричал граф. — Неверная… распутная шлюха!