Веский довод

Он, правда, не знает, что это я, сказала себе Доминик и почувствовала, как ее начинает охватывать нервная дрожь. В ожидании ответа она мысленно перенеслась на двенадцать лет назад в операционную своего отца. Молодой врач, проходивший у него тогда стажировку, вдруг решил отказаться от успешной карьеры специалиста, которая ждала его в недалеком будущем…

— Конрад Бартон.

При звуке этого волнующе глубокого голоса Доминик встрепенулась. Боже, действительно Конрад! Интересно, знает ли он, кто является старшей медсестрой больницы?

Доминик кашлянула, прочищая внезапно пересохшее горло.

— Мистер Бартон, это сестра Барнес. Мне передали, что вы хотели видеть меня. Не возражаете, если мы встретимся в моем кабинете минут через десять?

— Я бы предпочел, сестра, в моем кабинете.

Ну еще бы — главный врач! Доминик ждала тысяча дел, но Конрад ее босс, поэтому она должна подчиниться его просьбе. Однако в следующий раз, понравится ему это или нет, она будет исходить из интересов работы. Пресмыкаться перед начальством она не привыкла.

— Хорошо, — коротко сказала она и положила трубку.

Доминик быстро прошла в небольшую комнатку, примыкавшую к ее кабинету. Это было одно из удобств, полагавшихся ей по должности. Встав перед зеркалом, она придирчиво оглядела свое отражение и провела расческой по густым каштановым волосам. Современную стрижку ей сделал знаменитый Клод Брюссон в своем нью-йоркском салоне, но эта красота стоила Доминик целого состояния. Она стала пользоваться услугами такого дорогого мастера после того, как получила свою нынешнюю неплохо оплачиваемую должность. И хотя в ее бюджете было много дыр, которые следовало как можно скорее залатать, Доминик твердо знала: на работе ее должны видеть хорошо одетой, с модной прической и уверенной в себе.

Она подкрасила губы и добавила немного тона на скулы. Теперь, когда у нее появилась своя комната отдыха, Доминик подумывала о том, чтобы купить специально для работы набор косметики. После ланча утренний макияж, как правило, требовал обновления. Но в первую очередь надо приобрести новые спортивные туфли для Чака, о чем он напоминает чуть ли не каждый день. И еще не мешало бы… О, лучше не думать обо всех этих домашних проблемах на работе!

Зарплата старшей медсестры больницы заметно улучшила ее материальное положение, и у Доминик уже появились мысли о том, чтобы обзавестись собственным жильем. В кредит, разумеется. Она застегнула на все пуговицы темно-синий жакет и разгладила ладонями юбку. Форму Доминик носила, когда занималась чисто административными делами, но если приходилось иметь дело с пациентами, переодевалась в белый халат. В нем Доминик чувствовала себя комфортнее, однако на встрече с доктором Бартоном ей надо быть во всеоружии, и поэтому строгий жакет пришелся как нельзя кстати.

Оставшееся в ее распоряжении свободное время Доминик потратила на просмотр расписания приема пациентов на сегодня. В такие минуты она полностью концентрировалась на своей работе, ощущая себя капитаном, который стоит на мостике и обеспечивает полный порядок на корабле.

Но Доминик чувствовала, как по мере приближения встречи с главным врачом самообладание покидает ее. До кабинета Конрада было несколько шагов, но они дались ей с превеликим трудом. Сделав глубокий вдох, Доминик постучала. И услышала:

— Войдите!

Она помедлила секунду и вошла, тихо прикрыв за собой дверь. За столом сидел любезного вида красивый мужчина в дорогом, хорошо скроенном костюме. Доминик подумала, что могла пройти мимо него на улице, а потом обернуться, пытаясь вспомнить, видела ли она его где-нибудь раньше. И, возможно, даже решила бы, что это какая-то знаменитость и что она могла видеть его по телевизору. Но если бы на его губах появилась уверенная, дерзкая и потрясающая улыбка — вот как сейчас — память мигом подсказала бы нужный ответ.

Хозяин кабинета встал и, обогнув стол, подошел к Доминик. Она заметила у него на висках несколько седых волос, но в остальном он выглядел очень молодо. Доминик подсчитала, что сейчас ему, должно быть, лет тридцать семь.

— Значит, это и в самом деле ты, — сказал Конрад, беря ее руку в свою. Но, едва коснувшись, он тотчас разжал пальцы, словно вспомнив о своей высокой должности. — Я не был уверен, что ты это ты, пока ты не вошла. Доминик, ты не изменилась. Разве что на лбу появилось несколько морщинок.

Чувственный рот Конрада растянулся в широкой ухмылке, и Доминик, ощутив прилив негодования с примесью обиды, тихо заметила:

— Они появились там не с потолка.

В карих глазах Конрада мелькнул какой-то огонек.

— Тяжко пришлось? Плыть против течения всегда нелегко.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Доминик.

Конрад пожал плечами.

— Я не знаю, лишь догадываюсь. Я помню наш разговор вечером накануне моего ухода из клиники твоего отца. У меня тогда возникло ощущение, что ты страдаешь сильнейшей формой клаустрофобии.

Доминик невольно улыбнулась, вспомнив то время. Ее поразило, как времени удалось выветрить мучительную неопределенность юности, когда каждый день кажется последним, если не знаешь, что делать и как жить дальше.

— Правильный диагноз, доктор, если можно так выразиться.

— Вот это уже лучше! — Конрад улыбнулся. — А то у тебя был жутко свирепый вид, когда ты вошла в мой кабинет. Я уж было подумал, что ты превратилась в одну из тех медсестер, которые любят командовать, особенно новыми главврачами. Хочешь кофе? Миссис Тэлбот снабдила меня большим термосом и несколькими пластиковыми стаканчиками — на утро, как она сказала. Но молока, к сожалению, нет.

Конрад повернулся к подносу, стоявшему на его столе. Неужели у меня действительно был такой ужасный вид, когда я вошла? — удивилась Доминик.

— Сойдет и черный. Спасибо.

— Присаживайся, — предложил Конрад, пододвинув ей стул.

Она села, безуспешно пытаясь избавиться от сковывающего ее напряжения, а Конрад, разлив кофе по стаканчикам, занял кресло за письменным столом, тем самым словно подчеркнув, что они снова перешли к официальным отношениям. Какой разительный контраст по сравнению все с той же последней встречей, во время которой восемнадцатилетняя Доминик открыла ему свое сердце!

— Выходит, ты бросила учебу на медицинском факультете, — небрежно заметил Конрад, в то время как его глаза изучающе скользили по ее лицу.

— Кто тебе сказал об этом?

— Никто. Я просто помню, что ты собиралась поступать в университет. И поскольку я вижу тебя здесь в качестве медсестры, то и предположил, что ты отказалась от профессии врача.

Доминик сделала маленький глоток кофе, который оказался очень крепким. Нервы у нее и так были натянуты до предела, и она поставила стаканчик на стол.

— Если мне не изменяет память, ты сам советовал мне…

— О нет, — немедленно возразил Конрад, — я не давал тебе никаких советов. Все решения ты принимала самостоятельно. Я был лишь резонатором терзаний твоей мечущейся души. Ты говорила, что хотела бы выйти в этот большой, сумасшедший мир и попытаться найти в нем свое место, прежде чем тебя засосет профессия твоей семьи.

— А с чего начались мои так называемые терзания? — с убийственным спокойствием осведомилась Доминик. — Об этом вы помните, доктор Бартон?

— Да это была невинная, ничего не значащая реплика, почти шутка! Насколько мне помнится, я разговаривал с твоим отцом, и он сказал, что тебе обеспечено место на медицинском факультете Колумбийского университета. В этот момент в комнату вошла ты, и я произнес что-то вроде: «Значит, вы собираетесь и вторую дочь бросить на алтарь медицины, сэр?» Но ты, оказывается, по какой-то причине решила нарушить семейную традицию.

— Конечно, решила! Я была тогда совсем молодой, с неустойчивыми взглядами. И на меня действовало каждое слово, произнесенное двадцатипятилетним доктором, который и сам намеревался круто изменить свою жизнь.

Конрад отставил стаканчик с недопитым кофе и подался всем корпусом к собеседнице.