Страница 37 из 61
Ее завели внутрь дома, посадили на прохладную лавку. Теперь стало жарко. Сказали, что Виталик уже точно умер, потому что приехал врач из района и подтвердил. Тамара все отказывалась звонить Зое Андреевне и не сразу вспомнила телефон. Долго-долго тянулось время, к вечеру опять стало холодно, знобило, на лавке было жестко. Наконец приехала Лена со своим бессловесным Светой и спросила, почему Тамара в такой жуткой панаме. Потом они вернулись домой ждать катафалк. Пришла Наташкина мама, помочь, и Рита, забрали Люсю, примчалась из Москвы сама Наташка.
А оказалось, что ничего не нужно, все уже устроили, и никто не собирался везти Виталика к Тамаре, поминки были на той квартире, родительской. На похоронах Зоя Андреевна побоялась прогнать нищенок, которые привязались на кладбище, и так получилось, что Тамара вошла и села за стол вместе с ними.
И все это произошло так быстро! Не успела оглянуться, и вот уже опять никого нет вокруг, и даже странно было, что ходит по квартире какая-то маленькая девочка… Тамара Викторовна действительно считала, что должна была остаться совсем одна, а Люся – это какое-то недоразумение. Наташа звонила каждый день, присылала то маму, то сестру, Рита варила ей еду и ругалась. Костерила чертову судьбу, дурацкую работу, пацанов своих, неслухов, Виталикиных родственников… Говорила, говорила, пыталась растормошить. Тамара же молча сидела на кухне или в комнате, с трудом заставляя себя вставать, ходить и что-то делать, даже девочку в ясельки отводила утром другая соседка-пенсионерка. Подняла ее, конечно, Люся, которая заболела скарлатиной, и очень тяжело, поэтому пришлось жить дальше и лечить дочку, а теперь вот она выросла и сама стала мамой. «Томка, догоняй!» Она и догоняет, но сейчас спешить не будет, потому что надо мальчика растить.
«Мама! Куда ты мне опять эти плюшки?! Нам тут сказали, что дает мэр подарок, где будет одеяло и разное другое, поэтому надо только поискать шапочку. У меня все в порядке. Оля отдает кроватку, уже точно, принесла из сарая и помыла. Надо как-то забрать. Все, к окну не выйду, несут кормить. Постараюсь позвонить вечером. Люся».
Вадика она не любила. Ей льстило, что он богатый и старше. Показаться с ним было не стыдно в любой компании. И все-таки она не одна, нужна кому-то. Так правильнее. Вадик вел с Люсей умные разговоры, она подбирала ему книги в библиотеке. Образований у него было два – техническое и экономическое, и фамилия под стать образованию – многоярусная, как мамина этажерка. Все, что надо, – было, а любви – нет. Сплошная показуха.
Ольга ругалась: «Ты, Люська, – полная дура! Зачем тебе любовь? Тебе семья нужна, ребенок, деньги, гормональная опять же поддержка, а ты – любовь!
В тридцать-то лет! Вот у меня была любовь, так то ж в двадцать, ну ты сама знаешь. Теперь уж Вовка школьник, теперь надо просто жизнь устроить, чтоб одной не остаться!» Люся соглашалась. Ольга на фронтах устройства и переустройства личной жизни перебрала уже такое количество вариантов, что оно вот-вот должно было перейти в качество. Ее опыту, безусловно, можно было доверять. «Не будь ты такой сонной! Если надо – поскандаль. Пусть почувствует, что тебя такая ситуация не устраивает!»
Люсю как раз ситуация устраивала, Вадик ее как-то уравновесил, она перестала ссориться с матерью, записалась в бассейн, завела «ресторанное» платье. В общем, свежая струя. Так уже у Люси было, только не с мужчиной, а с работой. Мать всю жизнь ковырялась в своем архиве, что-то перепечатывала, переводила со своего маловостребованного французского, сводила концы с концами. После перестройки половина маминых гуманитарных приятельниц перекочевали на рынки и во всевозможные фирмы. Денег катастрофически не хватало, на обед жарили ставриду и мелкий минтай, Люся ходила в старье. Мама на бухгалтера переучиваться не хотела и запрещала Люсе, ссылаясь на то, что все еще образуется. После таких разговоров они только злились друг на друга больше. Рита сначала пыталась пристроить к своей продаже-перепродаже, но потом махнула рукой и подыскала репетиторство по русскому языку. Тамара Викторовна подростков боялась и общаться с ними совсем не умела, зато она умела быстро и без ошибок писать школьные сочинения. В результате тот самый первый ученик под отцовским ремнем выучил их наизусть вместе со знаками препинания и на выпускном экзамене получил аж четверку. Потом появился еще кто-то, потом Рита принесла газету «Рекламный вестник»: «Пишу дипломы, курсовые работы, рефераты». «Ну, а вы, Том, разве не сможете так?»
Ну и началось. Мама тут же взяла в помощницы Люсю, она лучше печатала, а сама подбирала цитаты и надиктовывала, получалось очень быстро, благо доступ к литературе всегда был. «Вот видишь, человек с высшим образованием всегда найдет достойный способ заработать себе на кусок хлеба!» Ну да, вчера еще мать по вечерам перевязывала драный секонд-хенд, а сегодня уже вспомнила про свое образование! Но Люся, как всегда временно, воодушевилась, изображала деловую женщину. Клиентов встречала при параде – помада, туфельки, костюмчик из белорусского трикотажа с искусственной чебурашкой на воротнике и обшлагах. «Проходите, пожалуйста, в комнату, можно не разуваться. Какие темы вас интересуют?» А потом все стало опять рутиной. Люся выходила в халате: «Сколько страниц? Название написали? За срочность будет дороже». Бывало, что сидела в последнюю ночь, халтурила. Интерес пропал, ее контингент – женатые на заочном и уставшие от тусовок маменькины сыночки-дочки, которым некогда тратить время на писанину.
Ну, вот и Вадик так же. Сначала конфеты-букеты, летящая походка, ожидание звонка, а потом… Непонятно что. Сердце не замирало, и коленки не дрожали, как тогда, правда, тогда ей действительно было двадцать.
А может быть, она вот и есть такая Люся – спокойная, без горения? «Раз завел любовницу, значит что? Значит, дома плохо! У детей наверняка в школе проблемы, это уж поверь мне, я по Вовке знаю, – просвещала Ольга. – Это раз. Два – они женаты много лет, он ее из секретарш вытащил, теща вообще деревенская неотесанная баба. Откуда там может быть дома взаимопонимание? А ты? С Блоком, с Кафкой, со своей библиотекой, с мамой-гуманитарием! Соображаешь? Вот и куй железо, пока оно очень даже горячее».
И Люся ковала – всегда была дома по вечерам, лишнего не просила, улыбалась, в постели изображала радость, то тихую, то громкую, в зависимости от его настроения. В этом плане Вадик был тривиален, без вывертов – в хорошем настроении шутил и смеялся, в плохом – молчал или ругал сотрудников своего ненаглядного банка. С Сергеем Люсе было гораздо сложнее, он мог заорать на фоне полного благополучия или развеселиться от бутылки пива после вспышки гнева.
Один только раз Люся позволила себе с Вадиком выступить, да и то с маминой подачи. Он все время сокрушался по поводу их старенькой печатной машинки: «Как вы работаете, это уже даже не вчерашний день, вот закончу отчет и к Восьмому марта принесу вам компьютер!» Мама вечером покачала головой: «Я надеюсь, это не прощальный подарок?» Люся на следующий день повторила мамины слова. Он промолчал, только посмотрел как-то странно. Компьютер так и не появился, что-то там долго не получалось, потом возникла Люсина неожиданная беременность, и стало ни до чего.
Ольга была категорична: «Рожать, рожать, конечно, и без всяких разговоров! Большего счастья, чем ребенок, у женщины нет, уж поверь мне как матери». Люся вяло сопротивлялась: надо же от любимого, и чтоб оба хотели, а она не любит. «Кто тебе сказал такую чушь?! Будь практичнее, рассматривай Вадика как хороший генетический материал, а остальное потом приложится. Если бы ты знала, что такое ребенок! Тебе же еще не дано прочувствовать!»
Люся не знала, в каком месте у Ольги находилось счастье. Рожденный от большой любви, но, видимо, неудачный генетический материал Вовка большую часть жизни проводил в углу и был круглый год лишен за провинности сладкого, кино и мороженого. Ольга не гнушалась и подзатыльник отпустить, и оплеуху. А сыночек, бывало, посылал маму на три буквы, это в десять-то лет! Конечно, Ольгин опыт – это еще не все, как-то ведь бывает и у других? Люся представляла себе: вот Вадик приходит с работы домой, сопливые дети, не отрываясь от дурацких мультиков, протягивают ему дневники с двойками. На кухне гора немытой посуды, жена в мятом халате, расплывшаяся от двух родов, начинает ежедневную вечернюю ругань. У нее темные усики над верхней губой трясутся от ярости, вторит визгливым голосом теща. А здесь? Тихо, чисто. Мама – работник архива, общается на интеллигентные темы. Люся – нежная, юная и покладистая – кормит кудрявого иконописного младенца грудью… Получалось, что жена – устаревшая плюшка-кошелка, а она, Люсенька, молодая, сильная любовница. Бес в ребре. Банально, но даже приятно.