Жемчужная Тень

— Куда это ты направилась со всеми этими собаками? — спрашивает мальчик.

— В магазин, а потом в Дом.

— Вид у них грязный.

Гвен говорит:

— Тебе нравятся эти собаки?

— Не тогда, когда они все вместе.

— Отпусти их — пусть побегают, — говорит другая девочка. — Это хорошо для них.

— Нет.

— Иди к нам — поиграем.

Она взбирается по откосу, тогда как остальные стараются подтащить собак за поводки или подталкивают их сзади.

— Поднимите их. Вы их задушите!

— Отпусти поводки. Мы возьмем их — каждый по одному.

— Нет.

Взобравшись на откос, Мэйми говорит:

— Я привяжу их к этому дереву.

Она не желает выпускать из рук поводки, но разрешает двум мальчикам покрепче привязать поводки к веткам, они научились этому в «Юнцах-бойскаутах».

А потом мальчики сражаются с девочками, бросаясь снежками, так быстро швыряя их в мокрые лица и получая назад, так громко крича, что почти не слышно кашляющих и подвывающих собак. Но вот настало время уходить, и Мэйми пересчитывает собак. Затем начинает их отвязывать. Но узлы крепкие. Она зовет одного из мальчиков, чтобы он подошел и развязал узлы, но он даже не оглянулся. Возвращается Гвен: она стоит и смотрит. А Мэйми, став в мокром снегу на колени, старается развязать узлы.

— Как их развязывают, такие узлы? — А все узлы перепутались, свалялись в кучу.

— Не знаю. Как зовут собак?

— Митци, Фритци, Блитци, Ритци и Китци.

— Ты можешь отличить одну от другой?

— Нет.

Мэйми нагибается, впившись в кожу сильными зубами. Один узел она уже развязала. Все узлы развязаны. Она снова надевает свои шерстяные перчатки и начинает закручивать на руки поводки. Один из них выпадает из ее рук, и собачка устремляется в лес, усыпанный старыми мокрыми листьями, так что кажется, будто она ползет, как змея, на животе, а поводок, подпрыгивая, ползет за ней.

— Митци! Китци! Блитци!

Собачка исчезает, а четыре, которых она удерживает при себе, волнуются, жаждая освободиться и тоже согреться.

— Поймай его, Гвен! Ты его видишь? Митци-Митци! Блитци-Блитци!

— Мне надо домой, — говорит Гвен. — Не надо было тебе останавливаться и играть с нами.

Гвен — примерная ученица сестры Моники, славящаяся своей пунктуальностью, аккуратностью и верностью. Мэйми нечего ответить на упрек Гвен, и девочка начинает спускаться с откоса.

В лесу темно и никаких следов пребывания собаки. Мэйми с четырьмя собачками шлепает по листьям и комьям снега. «Фритци-Фритци-Фритци, Митци!» Лай, тявканье позади нее. Снова тяф-тяф. Она поворачивается и видит собачку, которая снова привязана к дереву. Гамильтон? Она озирается и не видит никого.

Ей следовало бы спешить к дороге, но она слишком устала, чтобы спешить. Ворота со сторожкой все еще открыты, хотя, судя по небу, уже поздно. В сторожке, сданной новым людям из Ливерпуля на выходные, горит свет. У них на этот раз длинные выходные. Когда Мэйми с пятью собачками входит в ворота, из дома выходит молодая женщина, направляясь к своей машине.

— Бог мой, да ты же насквозь промокла!

— Я попала в буран.

— В таком случае спеши, дорогая, домой и переодевайся.

А Мэйми не может спешить. Она уже не так хорошо себя чувствует — совсем как старый сэр Мартин. Она уже и не так хорошо все видит. Дневные цвета кажутся странными, и с неба свисает поземка. Она идет маленькими перебежками, лишь повинуясь тянущим ее собачкам. Но она сдерживает их, как только может, и продвигается в направлении Дома. Дойдя до широких ступеней и больших входных дверей, она поворачивает направо. Обходит дом справа и попадает во двор, где находится дверь Гамильтона. Девочка пытается открыть эту дверь. Она заперта. Чтоб позвонить, надо поднять руку, а она так устала. Она пытается постучать. Собаки поднимают шум и волнуются, царапают двери, чтобы войти. Она смотрит на них и с трудом переносит поводки с правой руки на левую, обвивая ими запястье, поскольку рука у нее и так полна. Стуча свободной рукой в дверь, она вдруг понимает, что заметила кое-что. У нее теперь всего четыре собачки. Она считает: одна, две, три, четыре. Считает поводки: один, два, три, четыре. Она снова отворачивается от них и стучит. Не получилось. Ничего не произошло. Этого не может быть. Она снова стучит. Появляется Гамильтон.

— Их еда там, — говорит Гамильтон, не глядя на собак и открывая дверь, что ведет из его комнаты в другую, более заставленную комнату.

Он пропускает собак, устремляющихся к пище, не считая их. Он не снимает с них поводков, а швыряет их на пол, и поводки тянутся за собаками. Наконец он закрывает за ними внутреннюю дверь. Садится в свое кресло и смотрит на Мэйми, как бы говоря: «Да входи же».

— Мне надо домой.

— Ты насквозь промокла. Посушись с минуту у огня. Я отвезу тебя домой.

— Нет, я уже опоздала.

Он похлопал себя по колену:

— Сядь сюда, дорогая девонька. — Рядом с ним стоят стакан и бутылка. — Я хочу дать тебе выпить. А ну иди сюда. Я вовсе не хочу секса.

Она присаживается к нему на колени. Он не перечитал собачек. Элис Лонг взбеленится, но виноватым теперь будет Гамильтон. Гамильтон ведь принял собак.

— А теперь глотни.

Она понимает, что речь идет о виски.

— Сделай большой глоток.

Он дает ей кусок лимона, чтоб от нее не пахло, а потом целует в губы, пока она сосет лимон.

— Теперь я пошла. Надеюсь, с собаками все в порядке.

— О-о, собаки, они в порядке.

Он берет ее за руку, и они отправляются на розыски одного из рабочих, чинящих Дом. Элис Лонг еще не вернулась со своего собрания, и она не заметит, что рабочий ушел на несколько минут.

Мэйми залезает в машину мастера рядом с рабочим. Сиденье покрыто белой пылью, но она не сметает ее, прежде чем сесть. Ее одежда будет испорчена. Она чувствует себя в безопасности рядом с шофером. Виски вернуло ее к реальности.

— Пожалуйста, сколько сейчас времени? — спрашивает она.

— Примерно без двадцати четыре.

Мужчина дает задний ход и поворачивает машину. Гамильтон ушел к себе. Машина объезжает Дом, объезжает большую новую поляну, куда летом подъезжают автобусы с туристами.

«Сюда, в Нортумберленд, много народу не заманишь. Все они валят на Юг, в старые дома. А мы тут в стороне…»

«Ну это целое открытие для тех, кто приезжает сюда, мисс Лонг. Особенно для католиков».

Одно время Дом был превращен в госпиталь для раненых английских солдат после битвы под Флодденом, в которой англичане победили.

Во времена преследования католиков в Доме проходили мессы. У оружейной стоит под стеклом потир Елизаветинских времен. Он был продан музею, но музей разрешил семье держать его в Доме, пока жив сэр Мартин. Мэйми ходила в убежище священников, где они скрывались, когда Дом обыскивали в поисках священников — они находились там по нескольку дней. Убежище — большое пространство за панелью, которая поднимается в стене вверх, на чердак. Ты можешь стоять в убежище священников и смотреть вверх, на брусья, на которых в те дни всегда висела на крайний случай еда.

Рабочие чинят крышу.

— А вы видели убежище священников? — Мэйми почувствовала желание поговорить.

— Это что такое?

— Место, где священники скрывались наверху, под крышей. Это историческое место. Вы его не видели?

— Нет, но я видел много высохших, проржавевших мест на этой крыше.

Ворота закрыты. Мужчина выходит из машины, чтобы их открыть, затем снова садится за руль.

«Неужели одна из собачек потерялась? — Мэйми смущена. — Ведь их должно быть пять. Я обнаружила потерянную собачку привязанной к дереву». Но тут она увидела себя: она их снова пересчитывала у двери Гамильтона. Одна, две, три, четыре. Только четыре. Нет, нет, нет, на самом деле все не так. Гамильтон же принял собак. Пересчитывать-то их должен он.

Рабочий говорит:

— Тебе нравятся «Битлы»?

— О да, они замечательны. А вам они нравятся?

— Так себе. Мне б хотелось хоть раз заработать столько, сколько они получают за один день. Имея такие деньги, я мог бы выйти на пенсию.