Дочки-матери

Она на меня презрительно посмотрела, выслушала заказ и тоже начала что-то подбирать вместе с Козерогом. В конце концов, они мне сделали сок, только не айвовый, а какой-то незнакомый. Кисловатый, розового цвета. И взяли за него немного. Но не привередничать же — я догадалась, что тут, в основном, пьют местную дрянь, а запах в этом месте такой странный из-за общей от нее отрыжки.

И я отхлебнула сока и спрашиваю:

— А что он вообще за тип, этот Чамли?

Рыжий говорит:

— Адмирал.

— Пышно, — говорю. — Роскошный титул. По-моему, надо — атаман.

Смеются. А вокруг тем временем мало-помалу снова начал потихоньку собираться народ. Кое-кто расселся рядом, некоторые — подальше, где эстрада, но все — так, чтобы нас держать в поле зрения. Видимо, сообразили, что мы интересные, и стали ждать, не отколем ли еще чего-нибудь замечательного. И я уже совершенно смирилась с тем, что тут, вокруг, сплошные уголовники — я сама хороша. Я украла у далекой родины грузовик обогащенного урана. Тоже уголовница. Но далекая родина сама виновата — не надо было бросать свою гражданку на произвол судьбы. И мысль эта надежно успокаивала мою совесть.

Мужчина с волосами, выкрашенными в красную полоску, и с чем-то вроде мелких гнутых гвоздей, проколотых через брови — ну, Бриллиант, вы все его знаете, спросил, откуда я свалилась. И я начала рассказывать про Аллариа, про аварию, про трофейный грузовик, стараясь только не забыть, что о себе надо говорить в мужском роде, хотя по этому поводу никто и не беспокоился — и тут меня кто-то подергал за рукав сзади и сказал:

— Гляди — адмирал.

Я оглянулась — и увидала самого красивого мужчину, какого только могла вообразить.

Норли бин Ситтл, кинозвезда, который снимался в «Великих Переменах» в главной роли, и по которому с ума сходили все девочки с нашей базы, рыдал бы в коридоре от ревности и комплекса неполноценности. Это копна белокурых волос ниже лопаток. Это глазищи, сияющие, сине-зеленые, огромные, в длиннющих ресницах. Это персикового цвета кожа, нежные руки, длинные ноги в блестящих штанах в обтяжку, и талия, на которой он мог бы, условно говоря, носить мой браслет.

Я поняла, что погибла. Я, клон несчастный в четвертом поколении, поняла, что такое любовь. Угрожай этому ангелу опасность — я с наслаждением рискнула бы жизнью, лишь бы он потом махнул ресницами в мою сторону. Я поняла, что никаких шансов у меня нет. Я — робот-пилот в дурацком скафандре, с черной мордой и волосами ежиком — рядом со здешними женщинами, так шикарно раздетыми и такими ухоженными, выгляжу, как закопченный танк рядом с авиеткой.

Мое сердце было разбито. Я еле спросила у Козерога — хрипло:

— Это он — Чамли?

Козерог резко вдохнул и выплюнул напиток на стойку.

— Легче, Луис, — говорит. — Предупреждать надо.

Рыжий фыркнул и говорит:

— Это — Котик, Луис. А Чамли — рядом.

А что там ошивалось рядом — я вообще не заметила. Котик был — как маяк в темноте. Мне пришлось здорово потрудиться, чтобы как-то сосредоточиться на этом Чамли. Потому что он-то генетической картой не блистал. Щетина на вульгарной его физиономии отросла так, что образовывала на подбородке, щеках и под носом сплошной волосяной покров бурого какого-то цвета. А нос был немалый. И маленькие цепкие глазки. И множество мускулов, довольно небрежно друг к другу приделанных. И одежда с большим вырезом и без рукавов — а на груди и на руках тоже растет бурая шерсть. И на поясе — целый арсенал.

И смотрел на меня этот тип подозрительно и недружелюбно. И мне хотелось смотреть на него так же.

А кругом все с интересом замолчали, и я уже знала, что это значит. Я поставила пустой стакан.

Чамли выпятил нижнюю губу и говорит:

— Ты чего это так на моего пилота пялишься?

— А что, — говорю, — на тебя надо?

Вокруг сдержано захихикали. Чамли сделал лицом какое-то движение, из-за шерсти плохо понятное, и говорит:

— Ну, ты хам…

А я говорю:

— Ты почему Рыжему стартовый блок поменял, а Козерогу не сообщил? Это ж твои люди, тебе что, наплевать, если кто-нибудь разобьется?

— А ты кто, — говорит, — вообще такой? Откуда вылупился, я не пойму?

— Мы с Козерогом прилетели, — говорю. — Меня зовут Луис, я хочу тут остаться.

Чамли большой барменше щелкнул пальцами, и она ему налила какой-то отравы, от которой так несло горючим, что рядом стоящих передергивало. И он отхлебнул этого пойла, и тоже передернулся, и говорит:

— А мне по хрен, чего ты хочешь.

— Тогда, — говорю, — мне тоже. Останусь, и все.

Вокруг стало совсем тихо. Чамли опять перекосил лицо под шерстью и говорит:

— Я, типа, не понял.

И мы вместе, совершенно синхронно, положили руки на пистолеты.

— Ты чего, — говорит, — нарваться хочешь?

— Нет, — говорю. Медленно. — Я хочу тут остаться. Я не хочу ни с кем ссориться. Просто хочу остаться.

И тут встревает Рыжий, от которого я никак не ожидала.

— Слушай, Чамли, — говорит, — ну что ты к нему прикопался? Он — ниче так, вообще.

Чамли смотрит на него мутно.

— Не понял, — говорит, — я че, твоего совета спрашивал?

Козерог говорит:

— Это, на самом деле, не совет. Это ты ему должен. Мы из-за тебя ему крылья грохнули.

У Чамли сделался такой вид, как у быка, когда он роет копытом.

— Я не понял!

Мне уже надоело это слушать. Вот же непонятливый.

— Чамли, — говорю, — давай не будем выяснять отношения. Скучно. Я просто останусь.

— Ты мне не нравишься, — говорит. — Ясно?

— Так я же не замуж прошусь, — говорю. И народ вокруг поголовно ложится. Хотя я это сказала совершенно случайно. Так, по привычке. Но из-за этой случайной глупости я вдруг почувствовала, что здешние жители на моей стороне. Не знаю, чем это ощутилось, но очень явственно. Вокруг стало тепло. И я чувствовала спиной Рыжего с Козерогом. Они были больше на моей стороне, чем все остальные.

И Котик, прелесть моя, застенчиво так улыбнулся и тихонько говорит:

— Ну чего, Чамли, да пусть он остается, кому помешает-то…

А Чамли резко к нему обернулся и как рявкнет:

— Не твое дело, сука, поотсвечивай еще! Пшел вон отсюда, в звездолете дел полно! Пшел, я сказал, а то поддам сейчас!

Котик только пожал плечами и ушел. Я еще успела заметить, что вид у него был скорее равнодушный, чем оскорбленный. Потому что, если бы он всерьез обиделся, я не знаю, что бы я сделала. Мне и так хотелось Чамли затряхнуть. У меня на него уже составилось досье. Он слишком легко делал гадости тем, с кем близко общался.

Тем более, что он оторвался на Котике, а мне буркнул, неприязненно, но тоном ниже:

— Да ляд с тобой, кто тебя гонит. У нас, типа, свободный мир.

Если бы он сразу это сказал, это здорово бы прибавило ему очков в моих глазах.

Чамли со мной разговаривать не стал, и я это восприняла, как большой подарок судьбы. Чамли допил свой страшный напиток, передернулся напоследок, съел какую-то коричневую корочку и удалился. А к нам с Козерогом и Рыжим подошли участники Чамлиной банды, стаи, как они тут говорили. Познакомиться.

Компания пестрая — смотрела я на них и дивилась, что человек может с собой сделать, была бы фантазия. Мужчины любят фенечки, это понятно — но что они любят такие экстремальные фенечки, это для меня оказалось новостью.

Наколки, к примеру, штука болезненная. Но если кто контур губ, к примеру, татуировкой подчеркивает — хоть понятно, за что мучается. А зачем на лице какого-то паука ужасного рисовать в паутине, как Козерог — это для меня затея совершенно непостижимая. Или вставлять эти крючки под кожу — ведь явно больно и выглядит странно. Но чемпионом мне тогда показался Фэнси.

Нет, я понимаю — тяжелая работа, война, травмы. Я понимаю — можно во время какой-нибудь катастрофы потерять глаз. Всяко бывает. Но любая из моих соотечественниц так бы себе синтетику подобрала, чтоб никто даже не догадался, что глаз искусственный. А тут…