Страница 103 из 105
В перспективе тринитарного персонализма заповедь любви может быть выражена в такой форме: “Любовь состоит в том, чтобы созидать в отношениях друг с другом образ Святой Троицы; поэтому делай для себя и другого то, что способствует росту твоей и его личности”. Условием для выполнения такой заповеди становится постоянный труд самопознания и углубление в Богооткровенные тайны Святой Троицы.
28. Человек создан, чтобы властвовать, ангелы – чтобы повиноваться.
Человеческая природа, хотя и тварна, но богоподобна и признаки этого богоподобия: свобода, разум, творческая способность. Св. Григорий Палама утверждал, что человек в большей степени, чем ангелы, подобен Богу по природе – человек создан, чтобы властвовать, ангелы – чтобы повиноваться (греч. АНГЕЛОС, aggeloV: вестник, служитель). Основой этой высшего призвания является иерархическая структура человеческой природы: “В нашей душе есть властвующая и управляющая часть и другая – подчиненная и повинующаяся, как-то: желание, стремление, ощущение и все другое, стоящее ниже ума, что Бог подчинил уму; и когда мы руководимся влечением к греху, мы не только восстаем против Бога-пантократора (“Вседержителя”), но и против по природе нам самим присущего автократора (“самообладания”). В силу этого начала власти в нас Бог дал нам господство над всей землей. Ангелы же не имеют тела, соединенного с духом и подчиненного духу; поэтому они и не властвуют, а лишь исполняют волю Бога” (Цит. по: Б. П. Вышеславцев, стр. 288).
29. Узнать свое имя.
Природное богоподобие свойственно каждому человеку; можно говорить также об универсальной, общей для всех лестнице духовного восхождения, о ступенях реализации (или, напротив, разрушения) этой потенции богоподобия. Но можно поставить еще один вопрос: как проявляется образ Божий в отдельной человеческой личности, что отличает ее от других, делает ее именно этой, а не другой личностью? Каждая личность единственна, уникальна и неповторима – именно это ее отличие от других делает возможными и придает смысл межличностным отношениям. Эти отношения есть высшая цель и содержание человеческого бытия; в этих отношениях должен реализоваться и воплотиться образ Божий, образ Святой Троицы. Самое глубокое различие и в то же время самое глубокое единство личностей – в том, что образ Св. Троицы в каждом человеке раскрывается по-разному: это означает уникальность всей структуры его отношений, единственность его места в соборе. Найти это место – значит найти себя, осуществить свое глубочайшее призвание, обрести вечный и непреходящий смысл своего бытия; на сакральном, священном языке это означает – узнать свое имя. Как писал о. Сергий Булгаков в “Философии Имени”: “Имя есть семя, корень индивидуального бытия, его энергия или энтелехия, в отношении которой землей и почвой является его носитель – именуемый; имя есть задание, идеальный образ, который его носитель осуществляет. Понятно, поэтому, что в Священном Писании наречение имени в известных нарочито значительных и торжественных случаях есть прямое дело Божие” (Цит. по: Л. А. т.1, стр. 53).
В Откровении Иоанна идея имени занимает одно из центральных мест; само слово “имя” встречается в нем около 30 раз! Можно даже сказать, что в плане личности обретение имени есть главное обетование Апокалипсиса. Иисус обещает через Иоанна: “Побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает” (Откр. 2:17). Здесь содержится намек на древнее “таинство камня”, связанное с приобщением к адамову роду; теперь это таинство будет воспроизведено с целью возведения человека на новый, соборный уровень личностного бытия. Имя человеческое есть в то же время Имя Божие: “Побеждающего сделаю столпом в храме Бога Моего, и он уже не выйдет вон; и напишу на нем имя Бога Моего и имя града Бога Моего, нового Иерусалима, нисходящего с неба от Бога Моего, и имя Мое новое” (Откр. 3:12). Ангел, восходящий “от востока солнца” и имеющий “печать Бога живого”, в особом символическом акте или таинстве напечатлевает эти имена на “челах рабов Бога нашего” (7:2-3). Именно эти “искупленные от земли” (14:1-5) стоят с Агнцем на святой горе; именно они, узнавшие свое новое, истинное имя, претерпевают мученическую смерть от руки зверя и после своего воскресения становятся “царями и священниками Христова царства на земле” (20:4-6).
Христианская мысль нашего времени осторожно подступается к решающему вопросу: что такое конкретный образ Бога в человеке, в чем выражается тринитарное божественное Имя каждой личности, определяющее ее онтологическое место в грядущем общечеловеческом соборе? Приведем некоторые известные нам примеры подобных исканий.
Член Поместного Собора Православной Российской церкви 1917-18 г.г. А.В.Васильев, пытаясь дать догматическое обоснование идее соборности, “по которой все столковались и восстановления которой хотят”, обращается к истолкования тринитарного догмата:
“Прообраз соборности Триединый Бог /под.Васильевым/: при равночестности Божественных лиц в Нем есть и священноначалие. От единого источника Начала-Отца рождается Слово-Сын и исходит Дух Святый… В предвечном Божием Совете о творении мира и человека участвует все Божественные лица; но Сын покорствует Отцу до самоуничижения, до сошествия на землю в образе человека-раба, до страданий и смерти крестной, и дух равен Сыну и Отцу; но Сын посылает Его от Отца и Он покорен Отцу и Сыну, нисходит на нашу грешную землю, животворит, просвещает и святит ее. И весь мир, и все населяющие его Богозданные твари носят в себе, в меру большего или меньшего их совершенства, образ и подобие своего Творца… Человек… в его отдельности еще не венец Божественного Творчества… Но это Божественное делание уже не непосредственный вызов стихий и существ Божественным Иловом из небытия к бытию, а зодчество из данных в первые дни стихий и сил, совершаемое при посредстве созданных тогда же разумных тварей, главным образом - человеков и ангелов” /цит. по кн. Л. Регельсон, стр. 63-64/.
В этих мыслях православного богослова, высказанных на столь авторитетном церковном Соборе в критический момент русской истории, выражается ключевая парадигма русской духовности, сформулированная Сергием Радонежским: “Взирая на единство Святой Троицы, побеждать ненавистное разделение мира сего”, по в рассуждениях А.В. Васильева явственно проступает и основная трудность не только в осуществлении, но дате в практической конкретизации этой программы отсутствие детального истолкования тринитарного догмата, недостаточно ясное представление об основном Предмете нашей веры - Святой Троице. Несмотря на все оговорки, слишком прямолинейно понятая идея Монархии отца фактически ставит под сомнение ключевую идею равночестности Трех Лиц.
Мысль о том, что каждый человек, или, во всяком случае, человек, достигший святости и ставший проводником Божественной Энергии есть образ одного из Трех Лиц, высказывает Владимир Ильин 1891-1974в кн. “Преподобный Серафим Саровский’. Париж, 1971. Пытаясь описать характерные для каждого образа личностные особенности, он даже предполагает - с необходимой осторожность о - что преп. Серафим является образом Первого Лица св.Троицы, т.е. Отца. отдавая должное ценнейшей духовной интенции, проявившей себя в этой попытке, мы вынуждены признать саму попытку слишком незрелой,, преждевременной, богословски недостаточно обоснованной. Так же, как в спорах о Лицах, изображенных на иконе “Троица” Андрея Рублева: Кто есть Кто? - высказывались и убежденно доказывались все три возможных варианта, так и в определении тринитарного Первообраза конкретной личности могут быть высказаны достаточно аргументированные, и притом несовместимые суждения.
Вообще говоря, всякая попытка описать набор качеств или атрибутов, свойственных каждому из Трех Лиц и отличающих Его от Других, вызывает чувство догматической тревоги: не ведет ли этот подход к невольному тритеизму, троебожию, к попыткам недопустимого мысленного рассечения единой воли, единого действия, а следовательно, единой природы Трех Лиц?