Страница 7 из 12
Мы с Раей переглянулись.
– В чём дело? – спросила Лия, перехватив наш взгляд.
– У нас произошло то же самое, – ответил я, – спонсор пригласил нас на семейное торжество «next Saturday», а мы опоздали ровно на неделю, потому что «next» поняли как «суббота через неделю».
– История повторяется, – сказала Лия.
– Да, жалко только, что мои предки не последовали за твоими.
– Тогда может быть и тебя бы не было на свете.
– Да…
– А ты знаешь, где наши родственные линии пересекаются?
– Не очень, – сознался я.
– Наши бабушки были сёстрами, – ответила она, – а ты знаешь, как их звали?
– Твою звали Софья, – бодро ответил я, щеголяя эрудицией.
– А твою?
Я замялся. Сознаваться в своей полной неосведомлённости было неприятно и я начал плести какую-то ерунду о том, что у моего деда была сапожная мастерская, что он считался эксплуататором, что это осуждалось советским правительством, и у нас в семье старались не упоминать имён предков.
– А что ты вообще о них знаешь?
– Э, – опять начал я, а Лия, передразнивая мой акцент, закончила:
– Моя бабушка была женой моего дедушки, который считался капиталистом; а мой папа, который был сыном моего дедушки и моей бабушки, пытался это скрыть, поэтому он не упоминал даже о факте своего рождения. Так? – она посмотрела на меня.
Я не знал, что ответить, а она, не ожидая ответа, вернулась к своему рассказу.
– Когда я расспрашивала отца, он вспомнил только, что вскоре после прибытия в Америку у него была бармицва [6] . Что такое «вскоре» я не знала, это могло быть и через несколько месяцев и через несколько лет. Он говорил также, что на корабле было очень жарко, значит, они ехали летом. По возрасту отца я приблизительно определила год приезда в Америку, а затем через центральную библиотеку узнала, что в начале века линию Нью-Йорк – Антверпен обслуживала компания «Белая Звезда». По крайней мере одна «Звезда» в неделю швартовалась в Нью-Йорке. Чтобы определить, когда приехали мои родители, мне надо было просмотреть списки пассажиров всех пароходов за несколько лет. Хранились они в национальном архиве в Вашингтоне. Я стала уговаривать моего мужа, Херба поехать туда, а он упирался, как не знаю кто. Вернее знаю, как очень упрямое животное, известное своими длинными ушами и плохим характером.
– Я совсем не упирался, – возразил её муж, – я просто не хотел тратить свой отпуск и просил подождать, пока у меня будет туда командировка. Но Лия не могла ждать. Ей надо было всё сию секунду.
– Хороша секунда! Я начала просить его сразу же после свадьбы, а поехали мы, только когда нашему сыну исполнилось три года, а дочь была уже на пути в этот мир. Я боялась, что если подождать ещё минуту-другую, то у меня будут правнуки, ходить я смогу только с палочкой, а смотреть через лупу. Конечно, я спешила, поэтому и в архиве я сидела от открытия до закрытия. Я просмотрела около 20,000 фамилий на микрофильмах.
Она замолчала, вспоминая свою поездку.
– А поскольку результатов не было, настроение её становилось всё хуже и хуже, – добавил Херб. – Мы прожили в Вашингтоне три недели, я уже не только растянул командировку, но и использовал весь отпуск. Мы должны были возвращаться, а она так ничего и не нашла. Я знал, что в таком состоянии Лия мне жизни не даст, поэтому перед самым отъездом, предложил ей ещё раз пойти в архив. И она как послушная жена пошла.
– Конечно, – вполне серьёзно подтвердила Лия, – я уже потеряла надежду, и действительно не хотела идти, но он стал угрожать, что больше никогда меня сюда не пустит. Я решила, что это последний шанс и стала просматривать списки пассажиров того года, когда отцу исполнилось 13 лет. Одна из фамилий напоминала девичью фамилию моей бабушки. Имя тоже было похоже. Приехала эта женщина с двумя детьми – мальчиком 12 лет и девочкой 8 лет, с собой у неё было $17 и она осталась ночевать в гостинице на Элис Айленд. Вечером она заказала ужин, а утром завтрак. Я нашла также квитанцию за оплату одной ночи в гостинице. Как я пропустила это раньше – ума не приложу. Я проверила документы ещё раз. Всё сходилось.
Я закричала от радости, а люди, которые работали в архиве, узнав в чём дело, стали меня поздравлять. Я сделала копии и выскочила на улицу, размахивая ими как флагом. Лия протянула нам фотографию, на которой она улыбалась во весь рот. Она была уже хорошо беременна и одной рукой держала документы, а другой поддерживала живот. Рядом стоял счастливый Херб.
Лия положила фотографии на место и стала листать альбом.
– А вот и твоя страница, – сказала она мне, – здесь есть письмо, которое я послала тебе в Италию. Оно вернулось с пометкой «адресат выбыл».
Я посмотрел на штамп. Письмо опоздало всего на один день.
* * *
…В Санта Маринело я делил квартиру с приятелем, семья которого также как и моя, состояла из трёх человек. Он должен был улетать на неделю раньше меня, но после того как у него открылся аппендицит и его положили на операцию, стало ясно, что он задержится в Италии ещё на некоторое время и я поехал сообщить об этом в ХИАС. Там меня уговорили взять его билеты. Я согласился. В страшной спешке мы собрались и улетели, а на следущий день пришло письмо от Лии.
Да… Немного везения и моя жизнь в Америке сложилась бы по-другому и не среди озёр Миннесоты, а в каменных джунглях Нью-Йорка. Вот что значит Судьба! В пословице её называют индейкой, но по отношению ко мне она явно была прохиндейкой. Она делала всё, чтобы я не попал в столицу.
– Здесь ещё пара писем, которые прямо тебя не касаются, – сказала Лия, – я послала их нашей родственнице, она работает референтом у конгрессмена Нью-Йорка и, фактически, ведёт всю его корреспонденцию. Я хотела заранее навести мосты, потому что иметь её в числе своих друзей совсем не вредно.
– Кто бы спорил, – подумал я.
– У меня есть и твои письма. Вот это ты послал два года назад, помнишь?
Конечно, я помнил. Это была моя слёзная мольба о помощи. Точно такое же письмо я отправил всем своим американским родственникам перед выездом из Союза. Они в разное время побывали у меня дома и я принимал их так, как только и могут принимать в России гостей из Америки. Все они благодарили меня чуть ли не со слезами на глазах и обещали сделать всё возможное, чтобы мне помочь. Но когда их помощь действительно понадобилась, они пропали. В совершенном отчаянии, я готов был схватиться даже за тень от соломинки и обратился к Лии.
Мне совсем не хотелось перечитывать письмо, я и так прекрасно знал его содержание. Покрутив письмо в руках, я отдал его троюродной сестре. Она аккуратно положила его на место и, посмотрев на меня, сказала:
– Мы ведь познакомились почти четверть века назад.
– Да?
– Я узнала твой адрес и попросила тебя рассказать о наших родственниках. Ты, наверно, очень долго собирал материал и, в конце концов, вот что ты ответил.
Она протянула мне развёрнутый лист школьной тетради, на котором ещё не установившимся юношеским почерком был написан мой ответ.
Я тогда учился в школе и считал себя центром мироздания. Всё остальное человечество я делил на две категории: достойных занимать место под солнцем рядом со мной и недостойных этой чести. Человек, интересовавшийся своей родословной, был вне категорий. Он казался мне странным и психически неполноценным. Ведь такой исследователь должен встречаться с родственниками, расспрашивать их и выслушивать долгие, скучные истории старых трепачей, которые могли говорить о себе целыми днями. Лия делала это по доброй воле. Значит, у нее было время, следовательно она нигде не работала и вела праздный образ жизни. То есть она бесилась с жиру, а стало быть, у нее был жир!
К такому логическому выводу я пришел, когда имел очень смутное понятие о генеалогии. В Советском Союзе её не считали лженаукой и не осуждали как кибернетику и теорию относительности, но в почёте она тоже не была. Этот скептицизм я полностью разделял. Поэтому я и причислил Лию к людям по меньшей мере странным. Осуждая паразитический образ жизни своей троюродной сестры, я всё же не хотел терять с ней связь. Как-никак она жила в Америке… Нет, нет, я совсем не преклонялся перед Западом и не стремился в общество потребления, но ведь как знать…