Под необъятными небесами

Ветер вблизи берега становится попутным и я решаю убрать стаксель и идти под одним гротом с двумя рифами, чтобы двигаться потихоньку и иметь хороший обзор со своего места у мачты. Отсюда мне хорошо видно всё по курсу и я могу быстро перейти в кокпит к штурвалу, в случае необходимости.

Вдали появляются бакены, разбросанные на фоне бухты и города и в самом начале один, более крупный, явно конической формы.

Корректирую курс, чтобы приблизиться к нему. Это действительно колокольный буй, о котором говориться в лоции, старый ржавый цилиндр, на котором укреплён колокол, который должен бы издавать звон каждый раз, когда проходящая волна качает буй. Однако колокол покрылся толстым слоем водорослей и не в состоянии издать ни звука.

Потихоньку двигаюсь в направлении, где, как мне кажется, находится вход в канал, пытаясь в бинокль разглядеть формы и цвета бакенов. Тут удача идет мне навстречу, рыбацкая лодка, идущая с моря, тоже направляется в порт. Она идёт быстрее «Веккиетто» выпуская из трубы над рубкой большие клубы чёрного дыма. Они быстро обгоняют меня и идут в канал. На палубе машут руками, глядя на меня. Мне же некогда разглядывать их, они моя удача, которую я не должен упустить. Можно было бы попросить их замедлить ход и провести меня, но что то удерживает меня, какой то стыд. Может быть от того, что я давно не разговариваю ни с кем.

Предпочитаю, чтобы не отстать, снова поднять стаксель и на ходу отдаю второй ряд рифов. «Веккиетто» ускоряет ход. Они понимают и замедляют свой, улыбаются и делают знаки, указывая в направлении канала.

— Иди вперёд. Так нормально. — это большая удача, так как немногие из оставшихся бакенов настолько ржавые, что определить их цвет невозможно.

В конце канала убираю стаксель, прохожу под гротом внешние боны и оказываюсь внутри маленькой квадратной акватории, окружённой черными, частично обвалившимися волноломами. Здесь почти пусто: одна австралийская яхта, старый английский парусник и несколько рыбацких лодок на западной стороне. Вот это удача, целый порт в моём распоряжении. Я бросаю якорь прямо в центре, в нескольких десятках метров от австралийцев, даже не пуская мотор.

Какое спокойствие. Какая тишина. «Веккиетто» стоит неподвижно под жгучим полуденным солнцем, впервые за тридцать дней. Никто, кажется, не обращает внимания на мой жёлтый флаг и я не имею желания сойти на берег. Предпочитаю сидеть в каюте, в тени импровизированного тента. Ем тунца, пойманного этим утром, смотрю вокруг, в тишине нового порта, наслаждаясь отдыхом после напряжения последних часов. Группа ребятишек, на старой пироге с балансиром, ловят рыбу в мутной воде порта, выдёргивая из неё маленьких серебристых рыбок.

17. Тысячелетняя Азия.

— Посмотрим, сможешь ли ты его найти. Сможешь ли разглядеть его отсюда. На мотороллере, напоминающем Ape Piaggio, мы едем по дороге идущей вдоль берега моря от Галле до Магалле, где «Веккиетто» ждёт нас на якоре.

— Вот он! Вот он! Это он! — Не спутаешь. Его серая корма, голубой чехол грота и ………….. появляются и пропадают за хижинами и группами деревьев. Он покачивается на волнах, среди других яхт, которые пришли сюда за это время и дожидаются, пока сменится муссон, чтобы уйти на запад.

Я прилетела на Шри-Ланка сегодня ночью, после множества изменений маршрута из за плохой погоды. Карло ждал меня в аэропорту. На рассвете мы сели в поезд из Коломбо до Галле. Поезд, нагруженный так, как только индийский поезд может быть нагружен, шёл вдоль берега и мы видели как из моря возвращаются рыбаки на деревянных лодках с латанными парусами. Другие вытаскивали на берег огромные сети, медленно вытягивая их группами по двадцатьтридцать человек или ловили удочками, устроившись на странных козлах, установленных в море в нескольких метрах за линией прибоя.

И вот, наконец, мы снова на «Веккиетто».

— Эй. С тех пор как я видела тебя в последний раз, ты прошёл не мало миль.

— Ну да. Несколько тысяч через океан.

— Ты хоть скучал намного по мне?

— Очень. Твой напарник довёл меня до того, что я покрылся плесенью.

— Однако ты не плохо выглядишь.

— Ну… мне починили мотор, помыли от бака до кормы, и парнишка, который смотрел за мной в ваше отсутствие, проветривал каюты каждый день. Я готов снова в плавание.

В порту множество рыбацких лодок с балансирами, засиженных бакланами и десятка два парусных яхт под самыми различными флагами. Лодка с крылатым львом на флаге идёт нам навстречу.

— Привет, я Бруно. Я ждал вас. Когда устроитесь, приходите проведать меня.

Мы уже устроились, и, даже не надув свой тендер, идём к нему на борт. «Габбиано Феличе», стальная лодка длинной 11 метров с одной мачтой и вооружением тендер. Внутренняя обстройка из дерева, массивная, теплая и блестящая. Над столом в каюте световые люки, на одном борту, два весла, изготовленных из цельного куска дерева, возле камбуза корзины, в которых держат овощи и фрукты. Над штурманским столом только самые необходимые вещи: электрическая панель управления, вольтметр, радиоприёмник и УКВ рация.

— Я построил её сам на поляне у дома в Маргера, Венеция. Купил чертежи у Шиарелли, купил металл. Потом, с помощью друга, сварил корпус, отпескоструил, потом… На это у меня ушло три года. Это были лучшие годы моей жизни.

У него большие глаза за линзами очков, яркие губы и плотное телосложение, как у человека проводящего всю жизнь на открытом воздухе. Бруно 52 года и он на пенсии. Он начал работать очень рано в венецианской «Газеттино»

— Я был типографом, работал ночью, поэтому у меня всегда был день, на другие дела. Я учился, изучал навигацию, катался на велосипеде. Иногда брал у кого-нибудь лодку и отправлялся на рыбалку по каналам. Случалось, неожиданно опускался туман и я не мог найти дорогу назад. Тогда я проводил ночь на лодке или в рыбацкой хижине.

— Бруно снова заблудился. — говорили мои коллеги, видя, что я не возвратился к полуночи.

Он отправился в плавание на два года раньше нас. Провёл два года в Тихом океане, на время сезона циклонов уходя в Новую Зеландию.

— Но тебе нравится одному на лодке? У тебя никогда не возникает проблем, не устаёшь?

— Ну… Я предлагал некоторым пойти со мной, но никто не захотел.

На Шри-Ланка добывают алмазы. А на зелёных чайных холмах женщины работают на ногах по десять — двенадцать часов в день за копеечную плату. Здесь в шахтах добываются сапфиры и особенные, звездчатые рубины, в которых при освещении солнечным светом флюоресцирует звезда. Горняки работают в шахтах диаметром чуть шире их плеч, а более удачливые проводят голыми целые дни в яме с жидкой грязью, отцеживая камни. Бедность видна повсюду: рахитичные дети, просят милостыню, старики вытаскивают из урн мусорные мешки, в надежде чем-нибудь поживиться.

Мне стыдно даже за свой мусор и я даже стала разделять его: в один пакет очистки, бумажные салфетки и другие «грязные» вещи, во второй всё то, что может кому-нибудь понадобиться, банки, крышки, коробочки, куски пластика.

— Я был один, посреди океана, когда по радио передавали в подробностях все фазы падения коммунизма. — рассказывает Бруно. — Было интересно слышать всё это, но я постоянно думал и о всех тех, кто сражался за эту идею. Кто-то из за этого потерял работу, кто то сидел в тюрьме, скитался в изгнании и даже погиб. Я плакал, думая об этих людях. Я вспоминал рассказы отца о том, как после войны быть коммунистом, было то же, что быть дьяволом, и оплакивал всех этих людей. И теперь, видя всю эту нищету, я всё больше задумываюсь: в этом, абсолютно капиталистическом мире, какие перспективы у этого народа? Как им самим выбраться из этой нищеты?

Однако, люди здесь добрые и весёлые, хотя довольно замкнутые.

Когда довольны, они как то странно трясут головой, сопровождая это уморительной гримасой, которую мы как ни стараемся, не можем повторить.

В конце месяца муссон поменял направление и мы решили идти в Индию. Хотя он ещё не совсем установился, нам нужно пройти всего триста миль, мы подождём там, пока он станет более стабильным. У Бруно проблемы с глазами и он предпочитает остаться ещё на несколько дней. Мы будем ждать его в Кочине.