Страница 12 из 55
Но здесь также много туристов. Они прибывают раз в день самолётом из Кито, или с небольшими грузовыми судами из Эквадора.
— Сначала прилетал один самолёт в неделю, и это был маленький, турбовинтовой самолёт, который брал на борт не больше двадцати человек. — рассказывает Альфредо Карраско, директор Станции Дарвина — потом самолёты стали прилетать два раза в неделю, потом каждый день, потом стали летать большие лайнеры. Каждый день прибывает DC9, полный туристов.
— Но разве количество туристов не ограничено? — спрашиваем мы.
— Да, количество туристов как раз определяется вместимостью самолёта и уменьшается количество разрешений для частных судов. — продолжает директор — международное научное сообщество оказывает давление на правительство, чтобы уменьшить поток людей прибывающих на острова, но, как известно, туризм приносит деньги…
Обитатели Галапагоссов, кроме денег, заинтересованы также в сохранении своих островов и стараются соблюдать все правила, установленные Станцией Дарвина.
С острова на остров можно перемещаться только на лодках имеющих специальное разрешение, каждый раз, при выходе на берег, необходимо очистить обувь, чтобы не занести семена или организмы, которые могут дать начало новой форме жизни и изменить экосистему. На суше можно ходить только по определённым тропинкам, чтобы не повредить гнёзда и не потревожить птиц, сидящих на кладках, и так далее. Эти правила действительные для островов заповедников, на обитаемых островах, к сожалению не могут соблюдаться. В Пуэрто Айора дорога, идущая вдоль моря, сплошь застроена небольшими гостиницами, ресторанами и бутиками. Многие эквадорцы переселились с материка в надежде ухватить свой кусок пирога от развивающейся индустрии туризма.
Больше людей, значит больше домов и меньше места остаётся для животных и растений. Ещё более серьёзная проблема, ввоз новых животных, собак, коз и свиней, которые питаются теми же растениями, что и животные эндемики, или даже их яйцами или детёнышами. Гигантские черепахи — когда-то на островах их было четырнадцать видов, теперь осталось половина. Одичавшие свиньи едят их яйца, собаки пожирают черепашат а козы питаются теми же кустарниками.
— Когда я приехал в Пуэрто Айора, десять лет назад, в прилив, морские игуаны десятками заполняли сады у домов — рассказывает Мигель, толстяк, владелец деревянной лачуги, которую он называет рестораном. Каждое утро он нам подаёт яйца и дымящиеся сосиски.
Теперь в игуан в Пуэрто Айора осталось мало. Они ютятся на скальных выступах, задыхающиеся от дороги, которая идёт вдоль берега, испуганные людьми и автомобилями. Та, на которую мы наступили при сходе на берег, одна из последних.
Потребуется серьёзное вмешательство со стороны международного сообщества, чтобы эти острова с их животными, сохранившимися в неизменном виде с доисторических времён до наших дней, сохранились для следующих поколений.
5. Безбрежный Тихий океан.
Ливень длится всего пол часа. Пол часа сильного ветра и дождя, которые настигают нас с кормы и вынуждают закрыть все люки и иллюминаторы, чтобы не намокли койки. Эти пол часа дождь так стучит по рубке, что в каюте приходится кричать, когда разговариваем.
Через несколько минут после того как утихает стук капель по палубе, я выхожу наружу, посмотреть что происходит. Тик кокпита пропитан водой и потемнел, палуба блестит, с гика и с паруса капает вода. Дождевая вода, холодная, по сравнению с воздухом, который хоть и освежает, всё-таки тёплый. Ветер стих и длинные, регулярные волны лишь изредка обрушивают гребни, освещаемые яркой луной.
Генуя, которую я убрала перед грозой, закреплена вдоль леера и полна водяных мешков. Сегодня я поднимала и опускала её десять раз. Уже больше недели, как мы оставили Галапагоссы и основной заботой все эти дни являются эти шквалы. Чёрные, заряженные водой и ветром, они видны издалека и всегда есть достаточно времени, чтобы подготовиться, то есть, убрать геную и оставить грот с двумя рифами, после чего остаётся только дождаться, когда всё закончится.
Но и так «Веккиетто» в состоянии сам держать свой курс, потому что ветер хоть и усиливается, остаётся всё время восточным. С четырнадцатью квадратными метрами грота мы по-прежнему делаем 5–6 узлов, сидя в каюте и слушая шум моря, который доходит сюда смягчённым и приглушённым, словно из далёкого космоса.
Однако, этот последний шквал застал меня врасплох. Была ночь и я заснула. Это Карло заметил, что ветер усиливается и я едва успела, выбежав полусонная на палубу, спотыкаясь о лебёдки и о мешок с тендером, привязанный на палубе. Чтобы убрать геную, отдаю фал с утки и оставляю только один шлаг на лебёдке. Потом, держа её под натяжением в руке, иду на нос и жду момента, когда лодка кренится на волне, генуя обезветривается и почти вся перемещается на палубу.
Отпускаю фал, хватаюсь за переднюю шкаторину и тяну вниз изо всех сил, всем своим весом. Отстёгиваю фал и креплю за верёвочную петлю между штагом и первой стойкой лееров, потом с помощью верёвочек, заранее привязанных в нужных местах, креплю геную к лееру, в то время как она пытается вырваться со всех сторон. Креплю снова фал на мачте и бегом возвращаюсь в каюту, чтобы не принять ночной душ.
Теперь генуя снова поднята и лодка быстро идёт с попутным ветром, управляемая «Джованни». Несмотря на потери скорости во время шквалов, дневные переходы уже бьют все рекорды (для «Веккиетто»), от 135 до 160 миль. Может быть милей больше, милей меньше, так как в последние месяцы мой астигматизм должно быть ухудшился и в результате, при определении с секстантом, для меня стало проблемой совместить солнце с горизонтом.
— Всё в порядке? — спрашивает Карло из своего угла, когда я спускаюсь в каюту.
— Да. Великолепное звёздное небо. Как твои болячки?
— Ммм… Нет уже сил. Завтра попробую выйти.
Он лежит в углу, обложенный подушками с грудной клеткой перетянутой эластичными бинтами.
Это случилось на Галапагоссах, во время перехода в Почтовый залив, где стоит старая бочка из под рома, которую в незапамятные времена оставили китобои. Она служила, и служит до сих пор, почтовым ящиком[4]. Проходящие суда оставляли здесь письма, которые нужно было отправить домой и забирали адресованные в те места, куда сами направлялись. Почтовая служба полагалась на добрую волю тех, кто здесь пройдёт. Кто знает, насколько важно может быть письмо из дома для путешествующего в бескрайнем океане.
Мы не имели права идти туда, это можно только на местных, имеющих разрешение, лодках. Мы простояли пятнадцать дней в Пуэрто Айора и прилежно посещали близлежащие острова на местных судах. Однако, при уходе мы решили слегка нарушить правила, зайти на остров Флореана, оставить в бочке пару открыток, забрать письма адресованные в Австралию и Полинезию, после чего отправиться на Маркизы. Программа была такая, выйти с Санта Крус до заката, дойти до Флореаны, которая находится на расстоянии всего нескольких миль и лечь в дрейф на ночь, на рассвете бросить якорь, сойти на берег, сфотографировать бочку, оставить почту и убраться до того, как катер Станции Дарвина пройдёт со своим ежедневным обходом. Ночью, когда мы лежали в дрейфе, Карло, видимо немного сонный, выходил в кокпит, проверить, всё ли нормально, и при неожиданном крене лодки на волне, упал, ударившись рёбрами о банку.
Жуткая боль и трудно дышать. Я забинтовываю его, соединив два самых широких эластичных бинта из тех. что у нас есть. Отыскиваем на лодке угол, куда он мог бы залезть, чтобы как можно меньше чувствовать качку.
На следующее утро, мы стоим на якоре в Почтовом заливе, проходит катер Станции Дарвина. Они подходят к нам и вежливо, но очень настойчиво просят уйти. Однако, когда Карло появляется в люке в наряде египетской мумии, относятся с пониманием.
Через два дня появляется доктор, осматривает «раненного» и оглашает приговор: — Возможно, это только трещина. Можете оставаться здесь ещё две недели. Потом, если будут проблемы, я сделаю вам разрешение на дополнительный срок.
4
Бочка и по сей день функционирует. Два письма, оставленные здесь, прибыли в Милан и Рим через 15 дней, в то время как другие, отправленные на почте Пуэрто Айора, так и не дошли.