Алмазная пыльца

— Да, это Мишка-Артист. Как вы сумели так быстро его разыскать?

— А где живет, значит, не знаете?

— Не знаю, — выдавил Женька.

— Будь так. О Загородной улице никогда не слышали?

— Слышал как-то… Там какое-то застолье намечалось. Но меня не приглашали. Честное слово, я там ни разу не был. Даже номер не запомнил, — стал оправдываться Женька.

Когда Иван вышел на улицу, было около часу ночи. Сел в «РАФ» и связался по рации со своими:

— Товарищ подполковник, разрешите выехать на Загородную?

— Помощь нужна? — услышал в ответ.

— Нет. Пока разведка.

По туманному озеру плыли круги. Рябило в глазах. Под левой лопаткой жгло, словно плечо лежало на раскаленных угольях.

Аркадий Игнатьевич Виленский открыл глаза. Белые стены. Белая простыня. Ноги упираются в белые дуги кровати. Виленский хотел повернуться, и тут же услышал:

— Больной, вам нельзя шевелиться.

— Что со мной? — спросил он.

— Сердечко у вас… Ничего, все будет в порядке, — попыталась утешить сестра.

Виленский тяжело вздохнул. Отчего же все это так внезапно? Давно сердце не шалило. И вспомнил: «Женька!.. Его сын преступник»…

Веки закрылись, Виленский стал куда-то проваливаться.

…Аркадий Игнатьевич Виленский на свою жизнь не обижался. Ему везло. Сравнительно быстро «вырос» до прокурора района.

Зато не посчастливилось в личной жизни. Нравилась ему Валюша, но вышла за Пашку Измайлова. Погоревал, а через год сам женился на студентке мединститута Катеньке. Екатерина Андреевна была верной женой, но своенравной и неласковой. А когда родился Женька… То он, Аркадий, не так ребенка на руки взял, то не перепеленал быстро, когда малютка заплакал. Женьке ни в чем не отказывали.

— Катя, мы растим эгоиста, — однажды упрекнул он жену. — Нам нужен еще ребенок.

— Иди и рожай, — отрезала она. — Хватит. Отмучилась.

Время летело быстро. Не успел оглянуться, как Женька пошел в школу.

Однажды он приволок двойку.

— Здорово, сын! Что будем делать дальше? — Аркадий Игнатьевич знал, что двойка не из-за того, что Женька тупой. Просто — лодырь. — Выучишь все формулы — доложишь! Вот тебе три примера. Гулять сегодня не разрешаю.

Женька понуро опустил голову, но вмешалась мать:

— Ребенка хочешь лишить воздуха? К заключенным приравнял? Лучше бы регулярно с ним занимался. Сын не чувствует отцовской заботы. Вечно с ним я да я. В твоей голове одни жулики да разбойники!

— Катя, об этом можно поговорить и без него.

— Ничего. Пусть слышит. Пусть знает, какой у него отец.

Он весь кипел, а Женька, ухмыльнувшись, ушел в свою комнату.

Еще один день запомнился на всю жизнь. Женька вернулся домой сильно выпивши. Ему тогда было едва за шестнадцать.

— С кем пил? — спросил Аркадий Игнатьевич.

— С друзьями, — во всю рожу глупо улыбнулся Женька.

— И сколько же твоим друзьям лет? — Аркадий Игнатьевич старался говорить спокойно. Но тут из ванной выскочила красная, с распущенными волосами Екатерина Андреевна.

— Ах паршивец! Этого еще не хватало. Что ты сюсюкаешь с ним? Отец называется, — подлетела к Женьке и надавала ему по щекам.

Женька зло крикнул «Ну ладно!» и убежал из дома. Ночевать не вернулся. И они всю ночь не спали. Ходили искать его к соседям, в подъездах, обзвонили близких и знакомых. Около часу ночи зазвонил телефон.

— Это я, Наташа Измайлова. Не волнуйтесь, Женя у нас. Уже спит. Я звонила, но ваш телефон не отвечал.

Между Виленскими состоялся разговор:

— Да, Катя! Дуем мы в разные дудки. И вот финал.

— Я же ему не на выпивки даю.

— Все! Хватит. Или будем петь в унисон, или нам придется расстаться. — Это было сказано так твердо, что впервые в ее голосе он не услышал протеста:

— Каюсь, Аркаша! Каюсь. Все!

Но она покаялась только на словах. Женька требовать умел. На «горло не наступал», а брал хитростью. И поцелует, и обнимет, и слезу даже мог пустить. Правда, в последнее время он пыл поумерил. Но деньги у него водились. «Где их брал»? От догадки тупо заныло сердце. «Упустил! Упустил! — стучало в висках. — Женька связан с бандой».

От резкой боли Виленский даже вскрикнул.

— Что с вами? — подлетела к нему напуганная медсестра.

— Ничего, сестричка… Ничего, — еле выдавил Аркадий Игнатьевич.

…После укола сделалось легче.

И опять замелькали воспоминания. Он выхватывал из памяти куски Женькиной жизни, просеивал их, анализировал.

«Наташа Измайлова… Какую же роль сыграла она? Неужели соучастница? Неужели она тоже была втянута? Попыталась выбраться — и вот… Да, сколько веревочке не виться… Люди Седых вышли на убийц. Женька — убийца! Убийца!» — Аркадий Игнатьевич застонал. Перед глазами поплыли круги, и вдруг упала тьма. Ночь. Шумит лес. Тихо накрапывает дождик. И крик. Это голос Наташи. Женька замахивается ножом. Тускло мелькнуло лезвие — острая боль — не Наташе, ему в грудь.

Виленский вскрикнул. Что-то кричала медсестра, но ее голос тут же утонул в водовороте снежинок. И сразу сделалось тихо, спокойно. Боль исчезла, все затянуло туманом. Виленский падал, падал, падал…

…До Загородной Иван не доехал. Оставил «РАФ» в соседнем переулке. Улица была безлюдна. В доме № 8 за плотными шторами горел свет и слышались пьяные выкрики. Сайко хотел подойти поближе, но заскулила собака. Остановился. И тут увидел, как в темноте прочертил дугу глазок папиросы. В соседнем дворе — человек.

— Доброй ночи, — нашелся Иван. — Я на Загородной нахожусь?

— Ну, — буркнул мужской голос. — Кого надобно-то?

— На этой улице где-то Князев живет. Мишкой зовут. Не слышали про такого? Служили с ним вместе.

— Мишка вон в том горластом доме живет.

— Почему в горластом? — спросил Сайко.

— А ты разве не слышишь? И так часто-густо. Полопались бы глотки у них. Спать не могу.

— Его дом?

— Там вдовушка Настя проживает. Он на постое. Ветреная бабенка. Словом, снюхались.

— И давно он там живет?

— А шут его знает. Месяцев девять, поди, будет.

— Будь так. Батя! Говорите, шумят? Почему же не пожаловались?

— Так они, вроде, и люди ничего. И поздороваются всегда, и даже в гости приглашают. В их возрасте я, может, тоже рад был шуметь… А ты кем будешь? Про дружков так не спрашивают.

— Я из угрозыска, — сказал Сайко и достал удостоверение. — Помогите, пожалуйста.

— Чем? — сразу насупился мужик.

— Не знаете, сейчас много народа у Мишки?

— Кто ж его знает. Помногу они обычно не собираются. Пары три-четыре. Погорланют и спать ложатся. Изба у Насти вместительная.

— …Понятно. Что предлагаете? — спросил Седых, выслушав подробный доклад подчиненного.

— Надо немедленно брать. Очень удобная ситуация.

Николай Алексеевич прошелся по кабинету. Он что-то обдумывал.

— Я согласен с Сайко. Пусть даже Маг в том доме отсутствует. К операции подключим молодого Виленского, — вмешался Нетребо.

— Как это Виленского? Зачем? — недоуменно остановился Седых.

— Он поможет бесшумно выманить их из логова.

— Верно, — согласился Седых. — Чтобы не навлечь подозрения, он постучится к ним, назовет себя… Нет! — возразил он сам себе. — Не разрешаю! Подвергаете риску и его, и себя. Сам же докладывал, что Виленский не знает, где живет Артист.

— Во-первых, я сомневаюсь, что Виленский сказал правду. А во-вторых, они все сильно выпивши. Тут не до умозаключений. Главное, — его тревожный голос.

— Ну, что ж, резонно. Действуйте, Виктор Ильич! Руководство опергруппой на тебе.

…Сосед сказал, что из дома ушла только одна пара. Остальные, «усмерть упившись», легли спать.

— Их там три девки и три хлопца, — доложил он.

— Откуда такая точность?

— Разведчиком в войну был, — горделиво улыбнулся он. — В их комнате светло. Вот в щель меж занавесок и высмотрел.

На Женькин стук не открывали долго. Может, уснули, может, высматривали, кто стучит.