Алмазная пыльца

Артистом в заключении прозвали Мишку Бокова. Арапистый парень. Огреб восемь лет за разбой. От работы увиливал. За него горбили слабосильные пацаны. В лагере была самодеятельность. Голос у Бокова был отменный. Пел. Вот и прилипла к нему кличка «Артист».

Нетребо цепко глядел в глаза Бориса.

— Ну, как, Боря? Не припоминаешь? Есть сведения, что этот Артист в нашем городе. А вот где живет, где работает, как его истинная фамилия — не знаем.

Мишка-Артист… В заключении они однажды схлестнулись. Корчевали пни. Все работали, а Мишка лежал на травке.

— Слушай, ты! Совесть у тебя есть? — не удержался Рядно.

— Не-е!.. Совесть у дураков вроде тебя.

Психованный Борис подлетел к нему, схватил за грудки, но тот двинул его ногой в живот. Завязалась драка. Артист поранил Борису ухо, а Рядно крепко расквасил ему нос. Их еле разняли.

— Ну, Цапун! Я тебе это припомню. Укокаю, закопаю и прилью!..

…Бориса освободили раньше. А месяцев через семь встретил Мишку в своем городе.

— А у вас тут ничего, — заулыбался Боков и плюнул через край рта. — Решил я сменить дислокацию.

Рядно знал, что Артист жил где-то под Москвой.

— Ну, и где же промышляешь, Цапун?

Бориса словно обожгло. Но сдержался.

— Слесарю и учусь в ДОСААФ.

— Силен! Шоферюгой, значит, будешь? А как насчет?..

— Завязал! — отрезал Рядно.

Артист ухмыльнулся:

— Ну, завязал, так завязал. И ладно. Я тоже завязал. Экспедитором работаю. Будь!

Мишка перешел на другую сторону, сел в машину и уехал.

— Ну, так что, Боря? — напомнил о себе Нетребо.

— Ну, есть такой Мишка-Артист, — неохотно признался Борис. — И голос у него, как ты подсказал, и расчет «прилить»… В заключении под вывеской Бокова ходил. Видел его здесь пару раз. Вроде больно рано на воле появился. Не сбежал ли?.. А где работает, живет?.. Послушай, Виктор Ильич! — горячо заговорил он. — Выпусти, а? Я его, гада, мигом найду.

— Пока нельзя, Боря! Ты вот что лучше скажи. Где видел его?

— Где видел?.. Разок в ресторане. С какими-то дешевками он сидел. А раз… — Тут Рядно что-то смекнул. — Э-э!.. Вспомнил, где он работает. Понимаешь, Виктор Ильич, он мне сболтнул, что экспедитором где-то нанялся. А потом сел в машину и укатил. А машина-то молокозавода. Соображаешь?

— Ясно. Спасибо, Боря! А ты не слышал, чтоб кого-то называли Магом?

Борис подумал и отрицательно покачал головой.

— Садись, Ильич! Что показал Виленский? Зачем ходил к Рядно?

Виктор Ильич сел и подробно доложил.

— Понятно… Значит, на молокозавод повела ниточка.

— Выходит, так. Хорошо бы немедленно связаться с сотрудниками отдела кадров завода. Но сейчас ночь.

— Вот именно, — кивнул Седых. — Двенадцать минут двенадцатого. Но мы знаем кое-кого из руководства. А?..

Нетребо сразу понял, о ком речь. Но встретиться с Шумским…

— А где Сайко?

Сайко появился минут через пять.

— Все нормально, — доложил Иван. — Виленский проехал прямо домой. Он так напуган, что вряд ли нос на улицу покажет.

— Понятно, — вступил в разговор Седых. — Вам, лейтенант, придется выполнить еще одно поручение…

На том конце провода трубку долго не снимали. Было около двенадцати, и Шумский, видимо, спал. Наконец сонный голос произнес:

— Слушаю. Кто так поздно?

— Извините, Сергей Иванович! Уголовный розыск.

— Уголовный розыск?! — оживился голос. — Что случилось?

— Это не телефонный разговор. Сейчас подъедет наш сотрудник…

Минут через двадцать Сайко подъехал на «РАФе» к дому Шумского. Вот и его квартира. Шумский удивленно поднял брови:

— А, лейтенант?.. Проходите…

Пошли на кухню. Уселись друг против друга за кухонным столиком. Иван вежливо заговорил:

— Товарищ Шумский! Вы, как нам известно, заместитель директора по коммерческой части. В вашем подчинении должны быть экспедиторы.

— Экспедиторы?.. Таковых у нас нет. При отделе снабжения имеется четыре грузчика. Еще два разъезжают по заготовкам. Эти себя экспедиторами и величают, для солидности.

— Будь так. Вы не могли бы назвать фамилии разъезжающих?

— Отчего же? Пожалуйста. Иван Горуйко и Николай Князев.

Неужели промах? Мишку-Артиста Рядно назвал Боковым.

— Скажите, на каких машинах разъезжают ваши экспедиторы?

— На всяких. На грузовиках и молоковозах. Они что-то натворили?

Сайко замялся:

— Фамилии не сходятся.

— А у вас нет их фото? — попытался прийти на помощь Шумский.

— В том то и дело, что нет, — сокрушенно ответил Иван, — но фамилию нетрудно сменить… Припомните, пожалуйста. Сразу после Дня конституции, восьмого, ваши экспедиторы были на работе? Если — да, не появлялся ли один из них с поцарапанной физиономией?

Шумский задумался.

— Точно, лейтенант, точно! Князев тогда на работу опоздал. На одной щеке, я сейчас не помню на какой, у него была царапина. Он сказал, что ночью веткой царапнуло.

Сайко разволновался.

— Где бы найти фотографию этого Князева? Сергей Иванович, что если мы побеспокоим начальника отдела кадров? В кадрах ведь наверняка есть личные дела с фото.

— Личные дела мы ведем только на служащих и НТР. Но вы правы, — снисходительно улыбнулся Шумский, — фото Князева можно найти. Но инспектор по кадрам — человек аккуратный. В личных карточках, которые он ведет на рабочих, думаю, есть и фото Князева. Вы на машине?

— Да, — кивнул Сайко.

— Отлично. Я сейчас переоденусь, и мы поедем к нему.

…В металлическом шкафу отдела кадров — «Личные карточки». Князев. Гривастый хлопец лет тридцати, с баками до мочек ушей. Домашний адрес: «Загородная, 8».

Иван взял фото, отвез домой инспектора по кадрам и повез домой Шумского. Ехали молча. Но Шумский не удержался:

— Ну, и как, лейтенант! Вы до сих пор гневаетесь на меня?

— Не будем об этом. Вы уже сделали свое дело. Разбили семью.

— Глупец он. Таких преданных жен, как Лида, еще поискать.

— Таких, что таскаются с кем попало?

Сергей Иванович грустно улыбнулся.

— Вы молоды, лейтенант! Наивны. Зря о ней так. Я думал обо всей этой истории. И о вас…

— Обо мне?

— О вас, обо всех… Знаете, я никогда не понимал по-настоящему, что такое провинция. Пятый год здесь, и только сейчас начало доходить. Я не обиделся и не испугался. Просто — удивился. Вы, наверное, все иначе не можете. Это не хорошо и не плохо. Просто — другое… Может, привыкну. А может, вы станете другими.

— Я?

— Вы все.

Они замолчали.

Машина сбавила скорость: подъезжали к дому Шумского.

— Ну, желаю удачи, лейтенант, — Шумский протянул Ивану руку. — Глупо все вышло. Ничего с ней не было. А вы… Может, и хорошо, что вы — такие. Дай бог, чтобы и те, кого вы ловите, тоже оставались… провинциалами.

— Извините. Я спешу. — Иван высвободил руку, и «РАФ» тронулся. Через заднее стекло увидел убегающие дома, пустую темно-серую дорогу, мерцающие фонари. У одного из них стоял Шумский.

В девятиэтажном доме, в котором жили Виленские, все уже спали. Только на втором этаже горел свет. Окно Виленских. С улицы видно, что у окна кто-то сидит.

Иван поднялся на второй этаж и позвонил:

— Пап, ты?

— Уголовный розыск. Откройте, Виленский!

Женька стоял перед Иваном напуганный, осунувшийся.

— Я вас слушаю, лейтенант!

— Родители спят? — вместо ответа спросил Сайко.

— Нет. Мать в роддоме на дежурстве, а отец до сих пор не вернулся. Не знаете, где он? Я волнуюсь.

— Волноваться надо было раньше, — хмуро ответил Сайко. — В комнату войти-то можно?

— Да, да, пожалуйста, — засуетился Женька.

Они прошли в комнату Женьки. На письменном столе лежали листы исписанной бумаги.

— Исповедь готовите? — кивнул в сторону стола Сайко.

— Что-то вроде.

— Ладно, Виленский! Взгляните. Вам знаком этот человек?

Иван достал фотографию Князева. Глаза у Женьки сузились от страха.