Страница 135 из 155
Ты полюбишь ее, я уверен. Я надеюсь, ты ее полюбишь. Она такая настоящая. Я так хочу, чтобы ты, наконец, сыграла настоящую женщину, после этих твоих последних трех-четырех…
И тут этот парень поворачивается, он поворачивается, этот высокий и смуглый, этот парень поворачивается, и вдруг его голова оказывается на плече твоего пиджака — это Версаче, ты летишь в Версаче, это костюм от Версаче — его смуглая голова лежит на великолепном плече твоего шикарного Версаче, и он засыпает.
А ты глядишь на, ты глядишь на него… ты… а пахнет он совсем по-другому.
И знаешь, что ты хочешь сделать? Знаешь, что ты хочешь сделать? В общем…
Ты хочешь… короче, ты хочешь… ты хочешь дотянуться до ножа… дотянуться до ножа, и ты хочешь схватить этот нож — да? — и выхватить его из веревочного кармана, и ты хочешь ощутить в руке его тяжесть, а потом ты хочешь вонзить в него этот нож, вот тебе, и вот, и, и вот тебе, вот тебе, пока кровь, пока кровь не захлещет из этого смуглого тела, кровь, которая забрызгает тебя всю, и вот у тебя уже почти не видно лица, одна кровь, и ты хочешь закричать.
Это за башни. Это за цивилизацию. Это за нас за всех, сволочь.
Ты этого не скажешь. Ты этого не сделаешь. Это внутренний монолог. Сыграешь? Я хочу, чтобы ты сыграла это глазами. Ты умеешь играть гла…? Ну конечно, конечно, умеешь. Я просто обожаю твою работу.
Это за нас за всех, сволочь.
Понимаешь? Ты меня понимаешь? У Эми рана. Она… она есть у каждого, у каждого своя рана. Банально, конечно, но это я, это то, что я говорю моим сценаристам… покажите мне рану… и… прошу тебя… Я расскажу тебе про ее рану, если ты — да? да? да?
Господи, какое счастье, что ты здесь.
В общем, Эми не трогает нож, она его не берет, он там, где лежал, и самолет приземляется, и смуглый парень прячет нож под рубаху, и он достает с багажной полки молельный коврик, и это такой… они больше никогда не встретятся, но… это мир страстей, кино — это мечта, это территория кино, поэтому, поэтому, поэтому…
Ночь, дождь, гроза в аэропорту, у твоих Джимми Чу сломался каблук, на стоянке только одно такси, и это его такси, и вдруг он говорит:
Пожалуйста — садитесь.
Страшно, но ведь заводит. Приключение началось. В машину с незнакомцем.
В страхе и возбуждении ты садишься, и на сиденье между вами молельный коврик, и на сиденье между вами нож, и ты, и ты:
В какую сторону вы едете?
Я не знаю. В какую сторону вы едете?
Я — я — я—
Поедем к вам?
К тебе? К тебе? Ты повезешь его к себе?
Твой крупный план. Крупный план ножа. Крупный план молельного коврика. Его крупный — здесь нужно, нужно такое правильное освещение — да? Свет какой-то такой — в общем, тебе вдруг кажется, что он красивый.
А ты, а ты, а ты — это надо сыграть, она нестерпимо сексуальна. И ты, я просто уверен…
Ты нестерпимо сексуальна, он красив, и наплевать на молельный коврик с ножом, и ты говоришь таксисту:
В Доклендс, пожалуйста.
А он говорит:
Конечно, дорогуша, сейчас сделаем Доклендс.
И вы выходите на Трафальгарской площади.
Ты живешь в здании скотобойни, старая переделанная скотобойня, у тебя неимоверно стильная квартира типа студия, как приятно быть дома, как странно, как тревожно впускать в свой мир этого смуглого парня, но ты открываешь дверь, и ты впускаешь его, и он кладет на пол свой нож и молельный коврик, и ты предлагаешь ему вина, а он не пьет, а ты очень даже —
И ты нервничаешь, и ты выпила больше полбутылки, время от времени тебе на глаза попадается нож и молельный коврик, и вот ты уже выпила всю бутылку и ты…
Меня зовут Эми. Я открываю кол-центры, я везде открываю кол-центры, я время летаю, летаю, летаю, кругами, наша планета такая маленькая.
Мужчина, высокий смуглый мужчина у тебя в квартире.
Твоя сексуальность настолько… она так пронзительна, так пронзительна… она распаляет, и ты — ты сама себе удивляешься — но ты его хочешь, ты хочешь его, ты хочешь этого смуглого парня, и ты прижимаешься к нему.
Мохаммед.
Но ему страшно. Он девственник, он ничего не знает о мире пронзительной сексуальности, и ему страшно.
Эми, я боюсь.
Мохаммед, не бойся. Не надо… Ш-ш-ш-ш-ш. Ш-ш-ш-ш-ш.
И ты ведешь его к кровати, и — как это красиво — у тебя будет дублерша, Беата, твоя дублерша — и ты ведешь его к кровати, и ты раздеваешь его, его тело выскальзывает из одежды, и, наконец, ты можешь, ты можешь, ты можешь… утолить свою нестерпимую сексуальность.
Сначала он медленный, неуверенный, неловкий, но вот вы начинаете двигаться в такт, тела и души, и вы находите музыку вашей… и ты кончаешь, кончаешь, кончаешь, кончаешь, кончаешь, и это лучший оргазм твоей жизни.
Как это странно, ты — Эми — ты, у которой такая рана, вдруг вдруг вдруг сливаешься воедино с этим смуглым парнем. Мы должны… мы должны прочесть это на твоем лице. Сыграешь? Можешь…? Конечно. — Я обожаю твою работу. Обожаю. Я видел, как ты умеешь из ничего сделать конфетку. Ненависть. Любовь. Р-р-аз. Уже властность. Р-р-аз. Уже покорность. Ты это делала даже с говняным сценарием и с партнерами, которых и в сериал-то взять стыдно. Ты — чудо, история — чудо, надо только пробить.
Но потом — ночь идет — ночь идет, и, может быть, ты спала, но ты просыпаешься, ты просыпаешься — как будто тебя толкнули — ах — ты протягиваешь руку — ты протягиваешь руку — ты протягиваешь руку — ты — и как это уже неоднократно бывало — ты в постели одна.
Он —? Он ушел? Воспользовался тобой и ушел?
Глаза привыкают к темноте. Нет. Он не ушел. Он не… нож и молельный коврик лежат на полу, где он их оставил, значит, он не ушел, он просто, он…
И тут ты видишь его. Ты видишь его смуглое тело. Ты видишь смуглое тело, которое движется по твоей офигенно стильной квартире в стиле студия — которая когда-то была скотобойней, — и ты видишь его, и он ходит по квартире и разглядывает твои вещи, черные и белые, хромированные и матовые, плазменный телевизор и blue tooth, и твои тренажеры, и ты понимаешь, ты понимаешь, ты понимаешь, что он делает, и ты вскакиваешь, ты вскакиваешь голая — голое тело Беаты выпрыгивает из кровати — и слова просто вырываются, просто вырываются из тебя слова, и ты кричишь:
Хватит ко мне прицениваться. Блядь, хватит прицениваться. Да, моя жизнь ничего не стоит. Да, у меня полно дел, но это ничего не значит. Да, все эти вещи — просто хлам и барахло. Да, я никогда не верила в Бога. Да, я совершенно одна, и я впускаю в себя первого встречного, который проявит хоть чуточку.