Князь орков

— Нет, — простодушно ответил Бальбок, а Раммар не подал виду, что что-нибудь понял.

— Тогда я буду говорить еще яснее, — с подозрительным спокойствием сказал Грайшак. — Этот орк выглядел довольно-таки мертвым, но на самом деле не умер. Если бы он пошел за своей сворой, то подох бы самым жалким образом. Но судьба была к нему благосклонна и оградила его от преждевременного прыжка в темную яму Курула. Ну, как, доходит потихоньку?

— О да, — заверил его Раммар, снова обретая надежду. — Но могу уверить вас, о великий главный, что Гиргас был более чем мертв, когда мы оставили его там — ведь у него уже не было головы. А я и представить себе не могу, чтобы орк без головы, да еще и без такого уродливого черепа, как у него…

— Молчать! — накинулся на него Грайшак. — Мне все равно, скопытился ли Гиргас или нет, — вы бросили своего предводителя в беде и драпанули, точь-в-точь как те трусливые червяки в тот холодный зимний день.

— Ну при чем тут одно к другому? — наморщив лоб, сказал Бальбок, который, в отличие от своего брата, все еще не понял, о чем идет речь.

— Все очень просто. Этим орком, которого тогда бросили подыхать, был я! — провозгласил Грайшак голосом, прерывающимся от злости и бешенства. — С тех пор я терпеть не могу, когда воины бросают в беде своих товарищей — мертвых или живых. Вот эта вот штука, — он постучал когтем по стальной пластине, вставленной в череп, — вечное напоминание о том дне. Я не забыл о том, как отвратительны и жалки трусы. Тогда я убил их всех, тех, кто оставил меня, включая предводителя. Таково наказание, которое полагается всем трусам, — а теперь скажите мне, что я должен сделать с вами обоими?

— Милосердия! Милосердия! — взмолился Раммар, бросаясь на колени перед главным. — Смените гнев на милость и вспомните, что мы храбро сражались до последнего, в этом я вас уверяю!

— Может, мне спросить твоего брата? — прорычал Грайшак. — Я уверен, он скажет мне что-нибудь другое. Только один из вас мог пережить ту битву, второй же лжет, как карлик на ходулях.[1] Так скажите же мне, как мне с вами быть?

Раммар и Бальбок поспешно переглянулись. Один сидел, скрючившись, на полу, второй стоял с опущенной головой. Обоим было ясно, что они вляпались в шнорш по самые уши. Братья представляли себе, какую смерть выдумает для них изобретательный по этой части Грайшак, и в то же время спрашивали себя, почему главный уверен в том, что лишь один мог пережить сражение, а второй целенаправленно лжет.

— Встань! — набросился Грайшак на Раммара. — Бери пример с брата. Он точно так же, как и ты, испытывает ахгал, но не показывает этого, как и подобает орку.

— Нет, — возразил Раммар, тяжело поднимаясь, — он просто слишком глуп, чтобы понять, что заврался по самые уши и что его казнят.

— Его не казнят, — возразил Грайшак.

— Не казнят?

— Нет. И тебя тоже нет, толстячок — по крайней мере, пока. Но не воображай, что это твои вопли заставили меня передумать — я глух к подобным вещам.

— Знаю, — поспешил заверить его Раммар — поскольку во время атаки гномов Грайшак лишился левого уха, эти слова можно было понимать буквально, по крайней мере, наполовину.

— Я оставляю вас, неудачников, в живых по одной-единственной причине — чтобы вы могли исправить свою ошибку.

— Мы должны исправить ошибку?

— А разве я сказал что-то другое?

Раммар попытался скрыть удивление. Грайшак не славился снисходительностью. Так что же это с ним? Отчего он просто не прикажет зарезать их на месте, набить их брюха луком и чесноком и подать на стол во время пиршества в честь Гиргаса?

Раммар задавался этим вопросом, но перспектива спасения была чересчур соблазнительной, чтобы он раздумывал слишком долго. А доброму Бальбоку было неохота рассуждать, теперь-то, когда он вновь обрел надежду.

— Вы знаете, где была битва с гномами, — сказал Грайшак. — Так возвращайтесь туда и принесите мне голову Гиргаса. Если принесете ее до конца кровавля,[2] я подарю вам жизнь. Если же нет — велю своим файхок'хай гнать вас по всей стране и щедро награжу их за каждую часть ваших тел, которую они принесут мне. Вы меня поняли?

— К-конечно, — пробормотал, заикаясь, Раммар. — Смею ли я еще раз вам напомнить о том, что гномы украли голову Гиргаса? Возвращаться на место битвы не имеет смысла, потому что ее там нет.

— Но там есть следы, по которым вы можете пойти. У вас есть носы и инстинкт. Куда бы ни пошли гномы, вы пойдете за ними и принесете голову Гиргаса до конца кровавля. Считайте это приговором Курула.

— А если мы и гномов не найдем? Или если они куда-то подевали голову Гиргаса?

— Молись Курулу, чтобы это было не так — потому что, если вы вернетесь с пустыми руками, я подам вас главным блюдом на пиршестве в честь Гиргаса. Это понятно?

— Да, — в один голос подтвердили братья, а Раммар пришел в ужас от того, насколько же хорошо он знал главного.

— Так не теряйте же времени. Немедленно отправляйтесь в путь.

— Немедленно? — испуганно переспросил Бальбок. — Но… мы же только что вернулись.

— Точно, — поддержал его брат в редком приступе солидарности. — Нельзя ли нам сначала немного отдохнуть?

— Нет! — яростно прорычал Грайшак. — Вы выступаете — и причем немедленно!

— Но… — снова начал Бальбок, чтобы тут же умолкнуть, увидев, как глаза главного засветились жаждой убийства.

Раммар уже повернулся и пошел к выходу. Брат последовал за ним и догнал его. Прежде чем Бальбок успел что-то сказать, Раммар повернулся к нему, всунул ему штандарт и прошептал:

— Сделай одолжение и помолчи, хорошо? Хоть раз…

Бальбок промолчал, и они вышли из пещеры главного. Снаружи уже собрались десятки орков, привлеченные дикими криками Грайшака. В их глазах читалась неутолимая кровожадность — и они были разочарованы, увидев, что оба брата живы и выходят из пещеры.

А потом Раммар и Бальбок услышали ироничный смех; похоже было, что стражники рассказали, в чем дело, а у Бальбока в лапах все еще было истерзанное знамя их своры, которое всучил ему Раммар.

Хотя орки в целом считаются мрачными существами и веселятся намного меньше, чем, к примеру, люди или известные своей общительностью гномы, среди своих они смеются довольно часто; правда, юмор у них изрядно груб. Так, например, один орк, которому гномья стрела вонзилась в асар, из-за чего он упал и сломал себе шею, считался среди себе подобных редким весельчаком.

Шутка, которой орк мог поделиться с сородичами, чаще всего оставалась неизвестна, в основном потому, что эти существа в силу своего природного нетерпения не могли дождаться сути; они, как правило, заранее убивали рассказчика, потому что это было гораздо веселее.

Сами того не желая, Бальбок и Раммар наилучшим образом укладывались в представления своих соплеменников о юморе: два воина, единственные выжившие после битвы, вернулись без головы предводителя, неся под мышкой изодранное знамя своры — шикарная мишень для всяческих насмешек и издевок.

На них показывали пальцем. Некоторые орки повернулись к братьям спиной и спустили штаны.

— Вон идут Бальбок и Раммар, — неслось отовсюду. — Расступитесь, ребята. Идут великие и могучие воины!

— А как гордо они несут штандарт своей своры! — крикнул орк с широким шрамом на лице и громко расхохотался.

— Жалко только, что они забыли кое-что другое! — добавил другой орк, и смех стал еще громче.

Главный, вышедший следом из пещеры, с недовольным лицом подошел к Бальбоку и вырвал штандарт у него из лапы.

— Вы не достойны носить знамя своры! Вы позорите память своих павших товарищей!

— Идти без штандарта? — в ужасе громко воскликнул Бальбок. — Но ведь… мы же орки! Нам нужен штандарт!

В ответ главный плюнул им под ноги и ушел вместе со штандартом, а собравшиеся вокруг пещеры орки продолжали хохотать и рычать.

1

Крылатое выражение орков.

2

Четвертый месяц орочьего календаря.