Странный приятель

— Почему же сразу на галеры? — Осторожно, но настойчиво продолжал гнуть свою линию Дроут. — Можно ведь и просто в плену посидеть.

— Ты откуда такой взялся? Ты и впрямь думаешь что эти торгаши тебя пару-тройку лет, за так, кормить станут? — Влез в разговор Киншаа. — Спроси любого моряка… Ну или хотя бы вон — (кивнул он на Гаарза), грузчика портового, и тебе про этих кредонцев такого понарасскажут… Не дай боги с ними в море пересечься. Даже в мирное время. — Им все без разницы — корабль на дно, тебя в трюм, а потом на рудники, или к веслу прикуют… От этих сволочей на трех континентах людям покою нет.

Киншаа говорил столь страстно и взволнованно, что даже все еще пребывающему в ступоре Таагаю, стало понятно что для него это что-то очень личное.

… Вероятно он из одного из тех прибрежных поселков или городков, что разорили кредонские пираты, — подумал Ренки. — Может кто-то из близких пострадал… А может и всю родню, либо зарезали, либо увели в вечное рабство.

— Как видишь Дроут, — назидательно сказал Ренки. — Путь предательства не только постыден, но и не сулит тебе ничего хорошего. А даже если бы и сулил — идти бы по нему тебе пришлось в одиночку! Ибо все остальные, даже попав столь удручающее положение, никогда не предадут своего Короля!!!

Сказав это Ренки на несколько секунд гордо задрал подбородок к линии горизонта, устремив нос почти в самый зенит, и потому не видел улыбочек, которыми мельком обменялись за его спиной Гаарз, Киншаа, и что обиднее всего, даже Готор. Впрочем, улыбки эти были вовсе не издевательские, а… скорее понимающие и сочувствующие.

— Ладно ребята. — Примиряющим тоном сказал Готор. — У нас еще есть до заката часок-другой. И я предлагаю попробовать поспать хоть немного. Потому что ночка у нас будет трудная.

Поскольку я уже повалялся чуток в отключке — то на караул встану первым. Меня сменит Киншаа, а третьим будет Ренки. — Гаарз, поскольку он половину прошлой ночи простоял в карауле, спит до упора. Дроут и Таагай — пробегитесь по этой лощинке и посмотрите нету ли тут какой-нибудь воды, ну и вообще, — осмотритесь как, если что, отсюда удирать сподручнее будет. Вы ребята в этих делах опытные, вас учить не надо. Потом тоже можете ложиться спать. Выполнять!

Ренки честно попытался выполнить этот приказ. И ему казалось что никакой сложности с этим не будет, настолько вымотанным и бессильным он себя чувствовал. Но стоило только лечь и прикрыть веки, как перед глазами замелькали изуродованные ядрами, штыками и пулями окровавленные останки, лица убитых им сегодня врагов, собственные руки, по локти в крови… И даже непонятно — была ли это кровь раненых, что он выносил из боя, или кредонцев, чьи жизни сегодня оборвал.

А еще дикая жажда, перебивающая даже голод. — Страшно подумать — последний раз они ели только сегодня утром… А кажется, что с того завтрака уже прошли долгие годы. И хотя к фляжке Ренки приложился не далее как пару-тройку часов назад — казалось что пороховой дым пропитал все горло и небо, и страшно хотелось смыть его хоть каплей грязной воды из лужи.

Несколько минут он честно проворочался на жесткой земле. А потом не выдержал, встал пошел к дежурящему Готору, и предложил его сменить.

— Знаешь… — Как-то виновато ответил Готор. — Но я сейчас тоже, пожалуй не засну.

— Болит голова? — Заботливо спросил Ренки. — Отец мне рассказывал, что так бывает, когда рядом что-то взорвется. У некоторых, вроде даже до конца жизни не проходит.

— Спасибо Ренки. — Усмехнулся Готор. — Умеешь ты подбодрить.

— Извини… — Ренки сообразил что опять, честно желая поделиться знаниями, сморозил редкостную глупость. — … И извини, за то что тебе пришлось… Ты первый бросился мне на помощь… а потом всех нас спас, ну — с этим взрывом… И это все из-за меня.

— Не бери в голову… Хороший ты парень Ренки, но взрослеть тебе надо побыстрее. Уж извини, но мы сейчас не в том положении, чтобы совершать подростковые глупости.

… А насчет моей головы, — не волнуйся. Сотрясуха небольшая конечно же есть. Но мне доставалось и похлеще. Просто…

… Знаешь. А я ведь сегодня впервые человека убил!

Признание словно бы само вырвалось из уст Готора. И было даже непонятно, удручен ли он свершенным поступком, или тем, что свершил его столь в позднем возрасте. (А ведь ему уже лет двадцать пять, не меньше, — с удивлением подумал Ренки).

— Но как же так получилось? — Стараясь делать вид что лишь ведет светскую беседу, спросил он у своего старшего приятеля. — Ты же столько путешествовал… И так умеешь драться…???

Признание никак не вязалось с уже сложившемся образом приятеля, который раньше казался Ренки всегда уверенным в себе, в меру жестким, и довольно опасным человеком. По крайней мере, после нескольких жестоких драк в трюме, где Готор демонстрировал просто какие-то чудеса — вроде как тычком пальца заставляя сложиться пополам громилу на голову выше себя ростом, или буквально за пару секунд сбивая с ног трех-четырех противников… — Даже Ренки, невольно стал относиться к нему как… ну например, — как к ручному тигру.

Лежит такая громадная кошка, где-то посреди гостиной во время светского раута, позволяет себя гладить и даже тормошить. Клянчит мясо, бодает хозяйскую руку, требуя ласку… Но горе тому кто забудет об огромных когтях, клыках, и силе лап, способных одним ударом свалить быка. — Доли секунды на пробуждение звериной ярости… и вот гостиная уже залита кровью, а те кто все-таки смог выжить, в ужасе жмутся по углам трясясь от страха… Ренки читал в Ежегодном Королевском Вестнике, как нечто подобное произошло в столице, в доме одного из богачей-нуворишей.

… И вдруг, этот тигр, признается что до сей поры был вегетарианцем!!!

— Да вот как-то так. — Неопределенно высказался Готор. — Может как раз из-за умения драться, всегда удавалось обходиться без этого. Самое большее, — руки-ноги ломал. А тут…

Чувствовалось что Готору хочется высказаться. Поделиться с кем-нибудь этой своей, внезапно оказавшейся столь тяжелой ношей. Но долг Вождя, пусть и крохотной банды каторжников, не позволяет ему проявлять слабость перед подчиненными. А Ренки… — он ведь отчасти равный! Тоже благородный оу, и тоже имевший сходный опыт.

… Да. Ренки прекрасно помнил ту ночь после убийств Иффия Аэдоосу. Он тогда, (да и сейчас), ни сколечко не сожалел о сделанном, искренне считая себя правым. И никаких особых проблем со стороны Закона, он тогда не предвидел… Но на душе, тем не менее, почему-то было тягостно и тоскливо.

И особо тоскливо, было из-за вынужденного одиночества в камере городской тюрьмы, и невозможности с кем-нибудь поговорить, обсудить произошедшее.

Впрочем, не факт, что от разговора стало бы легче. К чему ковырять свежеполученную рану. А вот отвлечься, поговорив о чем-нибудь другом…

— Слушай Готор. — Спросил он. — А как мы все-таки будем совершать наш подвиг? И мне не очень понятно, что ты вообще под этим понимаешь?

— Хм… Хороший вопрос. — Задумался Готор. — … Уж точно, не то что описывали в прочитанных тобой книжках… Я их, признаюсь, не читал. Но думаю что догадываюсь как там все описано. Разная там беззаветная преданность Королю, самопожертвование, безумная храбрость и прочие дела… Они нам, уж извини, не подходят.

… Да погоди ты. Не сверкай так грозно очами, подобно Нордоону Великому… Давай-ка сначала разложим все по полочкам. — Ты ведь знаешь, что я вообще не из Тооредаана, и ваш Король, для меня абсолютно чужой дядя?

— Но ты же дал присягу!

— Дал. Потому что иначе бы меня повесили… И знаешь, думаю немного постаравшись, я бы смог убедить тебя что присяга данная под принуждением не имеет смысла. И даже напротив — нарушить ее, означает пойти против тирании и несправедливости, бороться с которыми есть долг всякого благородного человека… Жонглировать словами, меня в свое время учили не хуже, чем махать кулаками.

… Но тебе Ренки и правда надо взрослеть, и поэтому убаюкивать твою совесть, добренькими, но насквозь лживыми сказками, я не стану. — Оглянись Ренки. — Нас тут… осталось шестеро. И у каждого из шестерых своя судьбы и свои надежды. И погибнуть, совершая подвиг во имя Короля, тут надеешься только ты. И то — в силу плохого знания жизни и юношеской наивности.