Одним пальцем

Что ни говорите, у Джоан как у слушательницы – прирожденный талант! А поскольку на своем веку она выслушала уже массу горе – гениев, растолковывавших ей, почему мир их не понимает, слушать Гриффита для нее было детской игрой. Еще прежде, чем мы добрались до третьей рюмки шерри, Оуэн уже толковал ей о какой-то чертовски тяжелой болезни в таких выражениях, что кроме коллег по профессии вряд ли кто понял бы хоть слово.

Джоан слушала внимательно и с глубоким интересом.

В первый момент у меня прямо желчь разлилась. Это уж подлость со стороны Джоан. Гриффит – слишком хороший парень для того, чтобы вот так издеваться над ним. Женщины и впрямь змеи.

Потом я обратил внимание на профиль Гриффита, на его энергичный подбородок и твердую складку губ и как-то потерял уверенность в том, что все это бумет только развлечением для Джоан. В конце концов, мужчина не должен допускать, чтобы женщина делала из него шута. А если допускает – сам виноват. Джоан предложила:

– Послушайте же, доктор, оставайтесь у нас обедать.

Гриффит чуть покраснел и ответил, что был бы рад, но дома его ждет сестра…

– Так мы позвоним ей и объясним, в чем дело, – быстро ответила Джоан и вышла в холл к телефону.

Мне показалось, что на лице Гриффита появилась растерянность, и я подумал, что, пожалуй, он малость побаивается своей сестры.

Джоан вернулась, улыбаясь, и сообщила, что все в порядке.

Таким образом, Оуэн Гриффит остался у нас на обед и явно был доволен этим. Мы беседовали о книгах и театре, о политике и музыке, живописи и современной архитектуре.

О Лимстоке, анонимных письмах и самоубийстве миссис Симмингтон не было сказано ни слова. Мы оставили все это в покое, и Гриффит, по-моему, был счастлив. Говорил он занимательно и остроумно, его смуглое печальное лицо прояснилось.

Когда он ушел, я строго напомнил Джоан:

– Слишком он хороший парень, чтобы строить над ним шуточки!

– Это ты так говоришь! – возразила Джоан. – Все вы, мужчины, заодно.

– А с чего это ты решила любой ценой получить его скальп, Джоан? Раненое самолюбие?

– Может быть, – ответила мне сестра.

Вечером мы обещали прийти на чай к мисс Эмили Бартон, в ее временную квартиру в городке.

Мы пошли пешком, я уже чувствовал себя достаточно крепким, чтобы на обратном пути подняться на холм. Очевидно, мы не рассчитали время и пришли слишком рано, потому что отворившая нам дверь высокая, костлявая, энергичного вида женщина сообщила, что мисс Бар – тон еще нет дома.

– Но она сказала мне, что вы придете, так что проходите, пожалуйста, и подождите ее.

Судя по всему, это была верная Флоренс.

Мы прошли за ней по лестнице в гостиную, уютную, хотя, пожалуй, чересчур уставленную мебелью. Некоторые из вещей были, по-моему, родом из «Розмарина». Флоренс явно гордилась этой комнатой. – Правда, красиво? – спросила она.

– Очень, – с чувством ответила Джоан.

– Стараюсь, как могу, чтобы мисс Эмили было удобно. Конечно, я не могу сделать все, как хотелось бы и как оно полагалось бы для нее. Знаете, все-таки дома это дома – там у нее целая вилла, а тут только эта комнатка.

Флоренс – женщина явно с характером – укоризненно поглядывала то на Джоан, то на меня. Я чувствовал, что сегодня у нас неудачный день. Джоан досталось уже от Эме Гриффит и Партридж, а теперь эта верная драконица накинулась на нас обоих.

– Я девять лет была там горничной, – добавила она. Джоан, задетая таким несправедливым к нам отношением, отозвалась:

– Да, но ведь мисс Бартон хотела сдать дом! Она же сама поручила это конторе по сдаче внаем.

– Она была вынуждена пойти на это, – разгорячилась Флоренс. – А ведь она живет так скромно и экономно! Если бы только ее оставили в покое с налогами. Так нет же, властям надо получить свое, хотя бы для этого пришлось кожу содрать с человека!

Я грустно покачал головой.

– При старой хозяйке денег у них было ой – ой – ой, – продолжала Флоренс. – Ну, а потом бедняжки начали умирать одна за другой, и мисс Эмили ухаживала за каждой из них. Себя не жалела и всегда такая терпеливая, не пожалуется. А у нее и самой-то здоровье не бог весть какое. И тут еще все эти заботы с деньгами! Она говорит, что теперь акции не приносят столько, сколько раньше – но почему, вот что я хотела бы знать? Стыдно должно быть господам из правительства! Обижать женщину, которая не разбирается в счете и во всех их хитрых штучках!

– Ну, от налогов страдают почти все, – сказал я, но Флоренс осталась непоколебимой.

– Я и слова не скажу, когда речь идет о человеке, умеющем распихивать всех локтями, но мисс Эмили? Она нуждается, чтобы кто-то о ней заботился. Пока она у меня, я уж позабочусь, чтобы ее никто не обидел и не расстроил. Для мисс Эмили я все сделаю!

Несколько мгновений она смотрела на нас, словно давая понять, что не шутит, а потом покинула комнату, аккуратно затворив за собою дверь.

– Ты не чувствуешь себя чем-то вроде вампира, Джерри? – спросила Джоан. – Я да. Что это с нами творится?

– Чем дальше, тем хуже, – ответил я. – Миген сыта нами по горло, Партридж не признает тебя хозяйкой, а верная Флоренс смотрит свысока на нас обоих.

– Хотела бы я знать, – пробормотала Джоан, – почему это Миген ушла от нас именно сегодня?

– Надоело ей с нами.

– Да нет, не думаю. Хотелось бы знать.., как ты думаешь, Джерри, могла тут быть как-то замешана Эме Гриффит?

– Думаешь, наболтала ей что-нибудь, когда они разговаривали утром на крылечке?

– Да, говорили они недолго, но…

– Но там, где ступит эта женщина, – закончил я вместо нее, – сто лет трава не растет. Может быть…

Тут дверь открылась и вошла мисс Эмили. Она порозовела, немного запыхалась и явно была возбуждена. Ее голубые глаза поблескивали.

Она сразу же защебетала:

– Ох, дорогие мои, как мне неприятно, что я опоздала. Я только на минутку выскочила в город за покупками, а булочки в «Синей розе» показались мне не очень свежими и я пошла к миссис Лиген. Я всегда покупаю булочки напоследок, когда присылают новую партию прямо из печи, а не подсовывают те, что остались с прошлого дня. Но только мне так неприятно, что я заставила вас ждать.., не могу себе простить…

Джоан перебила ее:

– Это наша вина, мисс Бартон. Мы пришли слишком рано. Дорога под гору, а Джерри теперь уже так вышагивает, что мы всегда приходим слишком рано.

– Этого вы не говорите, дитя мое. На что-нибудь хорошее никогда не бывает слишком рано.

Старушка ласково погладила Джоан по плечу. Джоан просияла – наконец-то она, кажется, имела успех. Мисс Эмили улыбнулась, включив в улыбку и меня, но как-то с опаской, словно подходила к тигру – людоеду, который сейчас – на пару мгновений – гарантированно безопасен и ничего ей не сделает.

– С вашей стороны крайне любезно прийти на такую Женскую вещь, как чай, мистер Бертон.

У старушки, видимо, было твердое представление о мужчинах как о существах, которые не пьют ничего, кроме виски с содовой, курят сигареты, а в промежутках между этим только и делают, что соблазняют деревенских девушек или заводят связи с замужними дамами.

Когда я позже поделился своими мыслями с Джоан, она ответила, что, по ее мнению, мисс Эмили всегда мечтала встретить именно такого мужчину, но, к сожалению, эта мечта так и не осуществилась.

Побегав по комнате, мисс Эмили усадила меня и Джоан за маленький столик, заботливо поставила нам пепельницу, а вслед за этим растворилась дверь и вошла Флоренс с подносом, на котором стояло несколько красивых чашек из старого форфора марки Краун Дерби, принадлежавших, несомненно, самой мисс Эмили. Чай был китайский, очень душистый, а к нему тарелочки с сэндвичами, тонкими ломтиками хлеба с маслом и крохотными булочками.

Флоренс, просияв, посмотрела на мисс Эмили с материнской радостью, как на любимого ребенка, играющего «в гости».

Съели мы с Джоан гораздо больше, чем собирались, – наша хозяйка все время уговаривала нас и отказаться никак не удавалось. Старушка была, очевидно, счастлива, что приглашение так удалось, а я понял, что для мисс Эмили встреча с нами – людьми из «большого мира», из таинственного Лондона – настоящее приключение.