Страница 92 из 101
— Позвольте, господин начальник, попросить ваших людей помочь мне, пока есть время, управиться с товаром?
— С каким товаром?
— Овчины. Кооперативные закупки… — Марчел открыл шефу замысел отца.
— Ох, эти мне коммерсанты! — расхохотался тот. — Из всего выгоду извлекут! Ну, хорошо. Ребята тебе помогут.
Вместе с двумя молчаливыми верзилами в русских гимнастерках Марчел вышел. Через несколько минут вернулся. Помогавшие ему остались во дворе.
— Все в порядке, господин начальник!
— Благодари меня! — осклабился шеф.
— А ну, пошли! — решительно сказал Гурьев Федькову и Опанасенко. Все трое направились через площадь к лавочке. За ними от примарии потянулись селяне.
— Будьте начеку, — на ходу предупредил Гурьев своих спутников.
Отворявший калитку солдат испытующе посмотрел на нежданных гостей и, чувствовалось, нехотя пропустил их. Бросив торопливое: «Один момент!», быстро скрылся в доме.
— Ждите здесь! — приказал Гурьев Федькову и Опанасенко. Следом за солдатом поднялся на крыльцо и в дверях лицом к лицу столкнулся с майором.
— Что стряслось, старшой? — спросил тот, бросив взгляд на солдат Гурьева, остановившихся у калитки. Из дверей дома выглянули два солдата с автоматами. Майор обернулся к ним, словно безмолвно приказывая что-то, и они встали возле него.
Вытащив из кармана желтую бумажку, Гурьев показал ее майору.
— Ну и что? — с пренебрежением скривил губы тот.
— А вы знаете, что это за приказ? — спросил Гурьев. — Всё село переполошилось. Говорят, вы его привезли.
Он пристально следил за лицом майора, но оно оставалось внешне спокойным, чуть насмешливым. Лениво-снисходительно майор ответил:
— Приказ этот мне в комендатуре дали, попросили по пути сюда подкинуть. А что в нем — не знаю. Путают чего-то…
Майор казался невозмутимым:
— Плюнь, старшой, на все эти дела, иди ложись спать. А утром, старшой, заезжай пораньше…
«Не может наш человек к такому делу безразличным остаться. Что он меня — «старшой» да «старшой»… Нашел словечко, старается на своего походить… Но как задержать? С наскока не возьмешь, — пронеслось в голове. — У них два автомата, у нас — один карабин. Надо выйти и сообразить побыстрее, как быть».
И он сказал:
— Ясно, товарищ майор. Спокойной ночи.
— Спокойной! — бросил тот.
— Майор — фальшивый! — сразу сказал Гурьев Федькову и Опанасенко, как только они вышли на площадь. — Федьков с карабином — к воротам! Опанасенко…
Но в эту секунду ворота кооператива распахнулись и из них на площадь вырвалась пароконная повозка.
— Стой! — крикнул Гурьев, выхватывая пистолет, но повозка уже прогромыхала мимо и скрылась за углом.
«Упустил!» — ругнул себя Гурьев.
— Трофим Сидорович! — рванулся Федьков. — На коней! В догон!
— Ихни кони швыдче. Не догнать все одно, — сказал Опанасенко.
Подбежал Матей:
— На гора! На страда! — он возбужденно махал руками, показывая куда-то в темноту.
— Ведите! — крикнул ему Гурьев, поняв Матея с полуслова.
Тот ринулся в проулок, Гурьев и солдаты — следом.
На бегу Матей успел объяснить: те, на повозке, убегают в горы, больше некуда. Сейчас, по мостику на окраине, переедут ручей. А дальше их путь пойдет петлями, вдоль ручья. А ручей — вот он, на задворках. Совсем близко. Пожалуй, можно успеть перехватить.
Пробежали проулок. Перемахнули через каменную ограду. Спотыкаясь не то о тыквы, не то о камни, путаясь в ботве, промчались по огороду. В темноте впереди шумел ручей. Матей, что-то крича, вбежал в него. Гурьев не отставал. Холодная вода сразу хлынула в сапоги. Поскользнулся на каменистом дне. Падая, схватился за карман гимнастерки: не промочить бы партбилет и карточку Лены. Но устоял, не упал. Минутой позже они уже карабкались вверх, цепляясь за ветви, натыкаясь на колкие кусты.
Вот и дорога. Все слышнее цокот копыт по камням.
Федьков выбежал на середину.
Повозка с громом налетела на него. Он кошкой отскочил в сторону. Всхрапнул распаленный конь — Федьков ухватился за узду. Но в ту же секунду его отшвырнуло, он упал.
Взвизгнули по камням колеса. Затрещали кусты. Один из ехавших сорвался и с воплем покатился вниз, к ручью.
Каким-то чудом удержавшаяся повозка мигом развернулась, помчалась обратно.
«Может, хоть этого настигнем!» — Гурьев, пробивая заросли, бросился вниз, в темноту, где шумел ручей. Федьков, в одно мгновение оказавшийся рядом, щелкнул кнопкой фонарика. Гурьев остановил его:
— Пулю приманить хочешь?
С треском продираясь сквозь кусты, сверху, пыхтя, спустился Опанасенко, за ним, возбужденно выкрикивая что-то, — Матей.
Держа пистолет наготове, Гурьев, присев, крикнул в темноту:
— Эй, выходи!
Несколько раз повторил он свой призыв, без особых, впрочем, надежд получить отклик. И ответом действительно было только молчание. Да ручей журчал по особому звонко, как он может журчать только в ночной тишине.
— Не успели их на месте ущучить! — с досадой пробурчал Федьков, и Гурьев в этих словах почувствовал упрек себе.
Федьков предложил:
— Пальну-ка я вдоль ручья, по кустам.
Гулкие выстрелы раскололи тишину ночи. Но лишь эхо отозвалось.
Некоторое время выжидали: не хрустнет ли ветка, не стукнет ли камешек, не плеснет ли вода? Но все было тихо.
Искать в густой тьме, среди плотно сцепившихся кустов, было бесполезно. Да и едва ли тот, кого они хотели найти, остался поблизости.
— Что ж, вернемся! — поднялся Гурьев. Пытался утешить себя: те, трое, хотя и не пойманы, но разоблачены. Задержать их было не так-то просто. Но как все же обидно, что не удалось! Каких-то секунд, может быть, не хватило.
У примарии все еще слышался говор. Большинство селян, от греха подальше, уже разошлось по домам. Но несколько человек — те, что похрабрее и полюбопытнее, — остались. Среди голосов выделялся голос Илие: старик растолковывал что-то.
Гурьев и те, кто был с ним, подошли к крестьянам. Те сразу замолкли в ожидании.
«Немногие же на площади остались, — отметил Гурьев, — а ловить — так всего один Матей с нами побежал. Мало еще знают нас. Ну, да узнают. И поверят. Ведь и для этого воюем…»
— Скажите односельчанам, пусть спокойно идут по домам, — попросил он Матея. — А мы в кооператив заглянем. Осмотреть надо. Может, там еще какие «майоры» окажутся.
Когда Гурьев и его солдаты уже входили во двор кооператива, их догнал Матей: он никак не хотел оставлять своих новых друзей.
Посвечивая взятым у Федькова фонариком, Гурьев прошелся по двору. Видно было, что недавние гости хозяйничали здесь бесцеремонно: всюду был рассыпан овес, валялись ведра, белели черепки.
Осмотрев двор и наказав Опанасенко на всякий случай стоять на посту у крыльца и внимательно, прислушиваться ко всему, Гурьев с Матеем и Федьковым вошел в сени. Матей зажег большой фонарь, висевший на стене, поставил его на ларь.
Гурьев решил проверить погреб: за его дверью Федькову почудился шорох. Едва он приоткрыл дверь погреба, как оттуда, словно игрушечный чертик на пружинке из коробочки, сразу же высунулась, блеснув лысиной, круглая голова с мясистым носом и перепуганными глазами, а за ней показался и весь человек — толстый, коротконогий, с дрожащими коленками. Толстяк чуть не провалился от изумления обратно вниз, но удержался и затараторил:
— Мульцумеск! Фоарте мульцумеск![24]
Несколько раз поклонившись, убежал внутрь дома.
— Кто это? — спросил у Матея Гурьев. — Почему он в погребе?
— Кооператист, функчионар, коммерчиал! — объяснил Матей.
— Приказчик, что ли?
— Да, да! Он говорит: спасибо, свобода!
В комнатах послышались громкие причитания. Оттуда в сени выбежал приказчик. Припадая на колени и хватая старшего лейтенанта за рукав и за полу гимнастерки, стал о чем-то жалобно просить.
— Что ему нужно? — спросил Гурьев у Матея.
24
Спасибо! Большое спасибо! (рум.).