Наступление продолжается

Это были машины из группы «Бивень», спешно созданной по приказу генерала Штеммермана, командующего войсками окруженной группировки. Немецкие танки и самоходные орудия, стянутые к одному пункту, должны были внезапным ударом, как бивнем, проломить линию фронта и открыть для остальных немецких сил спасительную дорогу.

За танками по дороге катилось множество грузовиков и бронетранспортеров с солдатами. Собрав машины и горючее, гитлеровцы надеялись ценой любых потерь все-таки прорваться.

Вот почему приданные полку «тридцатьчетверки» внезапно получили от командира дивизии новую задачу — идти на перехват прорывающейся вражеской колонне. На помощь этим «тридцатьчетверкам» спешили еще танки и самоходки, посланные по приказу командующего армии.

Неискушенному человеку могло показаться, что сейчас на поле боя инициатива в руках немцев, напористо пробивающих себе дорогу. На самом же деле было совсем не так. Немцы не сами пошли на прорыв по шоссе, их вынудил к этому маневр, предпринятый советским командованием. И командующий корпусом, и командир дивизии, в которую входил полк Бересова, предугадали заранее, что гитлеровцы не будут особенно цепляться за Комаровку, что они скорее всего пойдут на прорыв, чтобы спасти живую силу и технику и соединиться со своими.

Какой путь враг сочтет для себя более легким? Конечно, он не пойдет по шоссе, которое держит под прицелом наша артиллерия, куда уже готовы выйти наши танки, вырваться наши конники. Скорее всего, противник двинется напрямик, по степи, прикрываясь лесом, что юго-западнее Комаровки.

Немцы, конечно, рассчитывали, что группа «Бивень», как тараном, проложит им этот путь через внутреннюю и внешнюю линии нашего фронта.

Но едва ли германское командование предполагало, что его замыслы разгаданы еще до того, как они начали осуществляться. Направления всех возможных ударов врага были уже нанесены на наших штабных картах. И для того чтобы парализовать любой из этих ударов, у советского командования было достаточно и сил и умения.

Группа «Бивень» пошла было в направлении леса, намереваясь смять позиции на левом фланге дивизии, в состав которой входил полк Бересова. Но вскоре немцы вынуждены были отказаться от этого своего намерения: через несколько минут после того, как они вышли в поле, по их флангу ударили невесть откуда взявшиеся советские танки с автоматчиками на броне. Не знал враг, что танки эти командир дивизии давно держал наготове и бросил в бой в решающий момент.

Боясь остановиться и принять встречный бой, исход которого не сулил им ничего хорошего, гитлеровцы круто повернули в сторону шоссе: по нему машины пройдут быстрее, чем по степи, через заснеженные лощины. А других путей, даже рискованных, у немцев не оставалось.

Немецкие танки и самоходки развернулись в боевой порядок. «Тридцатьчетверки», стреляя с ходу, шли им навстречу. На поле и на шоссе поднялись клочковатые полосы дыма. Горели немецкие машины. А «тридцатьчетверки» неудержимо шли на сближение с врагом.

«Тигры» и «пантеры», теряя строй, поползли в сторону от шоссе. Однако грузовики продолжали мчаться по нему. Один за другим они вспыхивали. Солдаты, сыпавшиеся с них, разбегались по степи. Но то, что еще уцелело — люди и машины, — стремилось на юг. Гитлеровцы все же надеялись прорваться — пусть даже самой дорогой ценой — между полком Бересова и его левым соседом.

Гурьев, чей батальон наступал далеко правее, не видел всего этого. Он был уверен, что противник контратакует наибольшими силами не где-нибудь в другом месте, а именно на участке его батальона.

«И почему он идет именно на нас?» — подумал старший лейтенант. Но тут же устыдился этой мысли. Попросить помощи? Но может быть, она нужнее в другом месте? И не подумает ли Бересов, что новый комбат с непривычки растерялся, струсил? Э, не в амбиции суть! Положение заставляет просить помощи. Гурьев соединился с командиром полка и доложил обстановку.

— Отбивайся бронебойками. Продержись немного, пока еще кое-какие стволы освободятся. — Услышал он голос Бересова, и от этого ему стало немного спокойнее.

Бронебойщики, лежавшие в боевых порядках пехоты, уже стреляли по танкам. Один из танков, подбитый ими, зачадил посреди белого поля. Другую бронированную машину сразили артиллеристы. Но три оставшиеся, вздымая длинные хвосты взвихренного снега, мчались к правому флангу батальона, на роту Алешина. Они были теперь совсем близко, и артиллеристы не стреляли по ним, боясь поразить своих пехотинцев. Вот один танк уже проскочил позиции роты, за ним — второй. Третий повернул было, чтобы проутюжить цепь, но побоялся отстать от своих и помчался дальше. Танки пролетели через лощинку сзади роты Алешина. Теперь они были уже в тылу батальона.

Случись такое дело в первые дни войны, возможно, кое-кто из необстрелянных бойцов и не устоял бы, повернул назад. Но сейчас все солдаты остались на своих местах. Никто из них не сомневался, что многочисленные полковые, дивизионные, корпусные пушки скоро разделаются с прорвавшимися вражескими машинами. Солдаты твердо верили в свою могучую артиллерию — надежный огневой щит и таран.

Немецкая пехота, отставшая от своих танков, залегла в поле, не выдержав встречного огня.

И тогда на полную свою мощь ударили наши батальонные минометы, а вслед за ними — полковые, стодвадцатимиллиметровые. Контратаковавшие немцы смешались, забегали в разные стороны.

Гурьев быстро поднялся над бруствером окопа. Вот он — момент, когда можно ударить по врагу, опрокинуть и на его плечах ворваться в село! А там, на улицах и в переулках, ударить в штыки, и враг будет разгромлен. Гурьеву казалось, что, не теряя ни минуты, он должен поднять батальон в атаку, что именно сейчас решается судьба боя.

Он поднял роты в атаку. И солдаты, яростные от того, что им, уже давно отвыкшим отступать, пришлось сегодня остановиться перед врагом, поднялись и с такой стремительностью ринулись вперед, что враг действительно не выдержал и побежал через снежное поле. Только на самой окраине Комаровки, встреченные огнем тщательно замаскированных вражеских пулеметов, бойцы вновь залегли.

Гурьев выходил из себя. Черт возьми! Батальону опять не удалось ворваться в деревню!.. Опять солдаты лежат на открытом поле, под огнем! Эх, танки бы сюда, подавить огневые точки!..

Но он теперь уже понимал, что желанные «тридцатьчетверки» заняты где-то на другом, более важном участке и рассчитывать надо только на свои силы.

Густым желтым дымом заполыхали соломенные крыши Комаровки: наша артиллерия ударила по окраине. Роты рванулись было в атаку, но и на этот раз не смогли достичь окраины. Гитлеровцы вели отчаянный огонь. Они чувствовали, что наступал роковой момент. Комаровка оставалась последним населенным пунктом, который они еще удерживали.

В окоп Гурьева, прошуршав полами полушубка, спрыгнул Бобылев. Сумка его была наискось пропорота пулей. Видимо, ему пришлось ползти под огнем.

— Ну, — спросил Гурьев, — как там, у Алешина?

— Пулемет хлещет, спасенья нет. И никак к нему добраться не могут. Парторг роты подымал людей в атаку — ранило его. Пришлось мне…

В углу резко заныл зуммер, и телефонист протянул Гурьеву трубку. Вызывал командир полка.

— Почему стоите? — услышал старший лейтенант недовольный голос Бересова.

— Сильный огонь противника, подавить никак не можем.

Голос Бересова заклокотал в трубке:

— Это не причина! Вы весь полк держите!

Бересов был недоволен. Минуту назад ему звонил командир дивизии.

— А сосед-то ваш уже пошел вперед! Раньше вас в селе чай пить будет…

Бересов знал характер генерала, любившего подзадорить. Генерал мог сказать командиру соседнего полка о Бересове то же самое. Но уже одно то, что генерал сказал так, насторожило Бересова: значит, по мнению генерала, полк может продвигаться быстрее.

— По тебе остальные равняются! Немедленно продвигайся! — приказал подполковник Гурьеву и добавил: — Артиллерией помогу, но главное от вас самих зависит.