Композитор

Видимо, она проснулась позже всех. Марк слышал, как сжались освобожденные пружины ее кровати, тапки с твердой подошвой грузно прошлепали к окну, как разъехались по деревянной палке металлические кольца штор. Идиллия, да и только. Но он прекрасно помнил и другие звуки из квартиры директрисы, которые ему не давали покоя в последний месяц. Чмокающие полизывания самой красивой девочки класса Маруси Сиротиной и вздохи вожделения Зои Ефимовны. Очередная симпатичная девчонка отрабатывала подачки в виде сладостей у властной похотливой директрисы.

Так продолжалось все годы, что Ривун провел в интернате. Но предыдущие униженные девчонки Марку были безразличны. Иное дело – красивая сверстница Маруся Сиротина. Вот уже два месяца по субботам директриса уводила ее к себе. Марк затыкал уши и накрывался подушкой, но все равно продолжал слышать мерзкие движения шершавого языка девочки о влажные гениталии жирной Зои Ефимовны.

Под тонкой кожей на висках Марка вздулись змейки вен. Он изменит свой план – сразу покинуть интернат. Сначала он направится в пристройку, где располагается квартира директрисы, и нанесет ей "дружеский" визит. У него еще остались силы, чтобы "поговорить" с ней на языке болезненного душераздирающего шума.

При выходе из палаты прямо у двери Марк с удивлением наткнулся на распластанного Вовку. Удивила не беспомощная поза единственного приятеля, а то, что, находясь буквально за стенкой, да еще и при открытой двери, Марк не расслышал его! Он не зафиксировал ни шороха, ни дыхания. Такого не может быть! Неужели его дар, слышать всё, изменил ему?

Ривун склонился над неподвижным телом, понял, что Вовка не дышит, и сразу успокоился. Проверять пульс ему не требовалось. На таком расстоянии Марк расслышал бы малейшее биение сердца. Все в порядке, его талант никуда не исчез. Просто мертвые не издают звуков. Это он уже знал.

Перед дверью в квартиру директрисы Марк остановился и произвел совершенно лишний, на его взгляд, ритуал – постучал. В детстве он долго не мог понять, зачем люди предупреждают стуком или звонком, если прекрасно слышны шаги подошедшего к двери. Только позже открылась удивительная тайна: оказывается, возможности его слуха намного превосходят возможности любого другого человека.

По прогибающимся половым доскам прошлепали тапки, дважды щелкнул ключ, и перед Марком предстала испуганная Зоя Ефимовна в короткой ночной рубашке. Женщина обхватила подростка, прижала к мягкому животу и растерянно запричитала: "Пожар, пожар, пожар". Марк представил, что вот так же в рыхлое тело вжималось бледное лицо Маруси Сиротиной с огромными голубыми глазами. А потом жирная ладонь настойчиво опускала ее ниже, к краю рубашки меж растопыренных дряблых ляжек. Только испуганной девочке директриса говорила другие слова, с обещанием конфет и леденцов.

Марк оттолкнул ненавистную директрису. Узко посаженные мутно-серые глаза подростка затуманились, уголки бровей у переносицы поползли вверх, тонкие губы зашипели:

– Сссука, жжжирная сссука…

Женщина разом отпрянула, словно ее оттолкнула мощная волна. Голос подростка становился все ниже, тяжелее, неразборчивее, только на шее, обезображенной шрамом, размеренно двигался острый кадык, а на лице едва уловимо шевелились губы. Вскоре директриса уже не слышала неприятного слова, но невидимые волны, исходившие от щуплого мальчишки, сделались интенсивней и мучительней. Неясный страх, разбудивший женщину, вновь раскручивал обороты. Ужас становился насыщенным и осязаемым. Он захлестывал, давил и рвал на части.

Она отступила в глубь комнаты, шлепнулась на кровать, подогнула ноги, пытаясь защититься. С дрожащих губ срывался монотонный стон беспомощной женщины. Однако вид похабно развалившейся на перине плоти привел Ривуна в бешенство. Он наседал на директрису и изрыгал ругательство за ругательством. Мальчик хорошо слышал издаваемые им самим звуки, но давно убедился, что больше никто их не слышит. В специально прочитанной книжке это называлось инфразвуком. Но для Марка Ривуна такой границы не существовало. Он не только слышал в инфразвуковом диапазоне, но и мог порождать подобные звуки.

Сейчас Марк очень старался. Он видел, какие мучения производит его голос, и хотел их максимально усилить. Зоя Ефимовна беспомощно отгораживалась от неведомой силы руками и ногами, закрыла глаза и отвернула лицо, но Марк к ней и не думал прикасаться. От невидимых волн, проникавших в сердце и мозг, невозможно было укрыться. Панический ужас сопровождался разрастающейся болью в голове и груди. Женщина обреченно закричала. Естественные колебания внутренних органов и мозга вошли в резонанс с внешним воздействием. Первым не выдержало сердце. Оно остановилось.

Жуткий крик подростка оборвался на самой мощной ноте. Обессиленный Марк рухнул на руки. Острые лопатки вздымали тонкую ткань вылинявшей рубашки. У него не было сил подняться и даже пошевелиться, но он знал главное. Единственный живой человек в этой комнате – это он, всеми избегаемый и нескладный уродец с кривой шеей.

Через полчаса мальчик поднялся. Не глядя на труп в кровати, он забрал из-под белья в комоде припрятанные деньги и навсегда покинул интернат, в котором провел почти всю свою жизнь.

На рассвете 23 июня 1942 года Марк Ривун вышел из Острогожска в восточном направлении. С запада накатывал гром приближающейся войны, которая уже год двигалась по просторам Советского Союза. Пока ее слышал здесь только Марк.

Через час худого тщедушного паренька подобрала сердобольная баба на телеге с двумя малышами. Она бы наверняка равнодушно проехала мимо, жалея голодную лошадь, но Марк сам попросил ее. К собственному удивлению, женщина не смогла отказать мальчишке с каменным лицом и изуродованной шеей. Для Марка в этом не было ничего необычного. Его способности не ограничивались нагнетанием страха. Когда требовалось, он мог произнести просьбу таким голосом, что каждый охотно стремился ему помочь.

В школе-интернате всеобщий страх рассеялся только с восходом солнца. Воспитатели собрали и пересчитали разбежавшихся детей. Итоги таинственной паники оказались печальными. Трое воспитанников погибли в давке, еще несколько получили серьезные травмы, один пропал. В своей постели умерла многолетний директор интерната, заслуженный учитель, коммунист с дореволюционным стажем Зоя Ефимовна Шехтель. Приехавший врач констатировал разрыв сердца.

К полудню подкатил помощник военного коменданта города лейтенант Сибиряков. Его подвезли артиллеристы, вывозившие за реку боеприпасы. Пока лейтенант разбирался в странном происшествии, шофер полуторки бегал за водой для перегревшегося двигателя. Никто не мог внятно объяснить, отчего возникла ночная паника. Несмотря на твердое убеждение Любочки, что в школе был сильный пожар, Сибиряков никаких следов огня, запаха дыма или хотя бы сгоревшей тряпки в здании не обнаружил.

Тратить время на поиски причины глупых детских страхов лейтенант не собирался. С приближением фронта были дела и поважнее. Стоя у раскрытой дверцы автомобиля, он смотрел на вздымающуюся грудь Любочки под ситцевым платьем и колебался, дать разрешение на немедленные похороны погибших детей или перевезти их в морг при больнице. Но окончательно определиться он не успел.

В отличие от лейтенанта Сибирякова Марк Ривун задолго расслышал гул немецких бомбардировщиков. Эскадрилья из шести самолетов пролетала над северной окраиной Острогожска. Маленький городок с разбомбленной железнодорожной станцией их уже не интересовал. Но один из "Юнкерсов" неожиданно отклонился от общего курса и спикировал к зданию школы-интерната. Внимание пилота привлекло скопление людей у дома казарменного типа и стоявшая рядом машина с военными. Первая бомба угодила в пристройку школы, обрушив угол здания, а вторая шлепнулась прямехонько под колеса грузовика. Снаряды в кузове тут же сдетонировали. Геройство лейтенанта, незадолго до второго взрыва накрывшего собой Любочку, оценить девушке было не суждено. Взрывная волна превратила их молодые тела в кровавую грязь.