Проводник

У меня были три минуты на размышления. Никакая помощь не успела бы прийти за это время.

Я задумался.

Сдаться? Этим я спас бы десятки и сотни жизней. Приехавшие на вечеринку люди не были невинными младенцами — у них было мало общего с агнцами-праведниками, более они походили на козлищ… Но не это ли была и есть человеческая натура? Всего лишь ее темная, дремлющая, придавленная цивилизацией часть? Когда-то это были танцы под первобытные тамтамы, а затем религиозные оргии Древнего Мира. Крестьяне Средневековья превратили это в шабаши, собиравшие у своих кострищ тысячи участников, где каждый желающий, надев козлиную маску, мог обладать всякой женщиной… Менялись декорации, но никак не натура людей. Это стало зваться английским словечком «party», но суть не изменилась.

«Разве мало ты этого видел? — вкрадчиво спросил внутренний голос. — Это везде, это всегда. Этого не изменить, потому что не изменить людской природы. Ты мало читал мысли, тебе известно мало? Во имя чего будет твоя жертва? Во имя таких людей? Она не искупит их грехов и низости, и поэтому твой путь ошибочен изначально. Но вопрос не в его бессмысленности. Ты ведь до сих пор старался их защитить — от Культа… Но, продолжая сейчас сопротивляться, ты просто пустишь их под нож. Ты ведь знаешь, что тебе не справиться».

Я слушал, и драгоценные секунды тянулись вместе с его словами. Мне нечего было сказать в ответ. Опрометью выглянув, я тут же спрятался.

Бес двинул к зданию еще одного «Демона». Бронированный гигант вышагивал вдоль стены, на дистанции, подходящей для обстрела всех этажей. Рисунки светили, стыки доспехов полыхали, подобно раскаленной дожелта стали, и голодные стволы пушки двигались вдоль окон, готовые изрыгнуть из себя смерть.

Я видел кость и мышцы Культа, орудие миропорядка, при котором всему населению планеты предназначался подлинный ад. Миллионы и миллионы будут превращены в жертвенных животных, они будут истребляться у подножий идолов, проходя конвейеры пыток…

Надавив на кнопку штуцера, я услышал, как он откликнулся гулом. Индикатор начал отсчитывать проценты накопления заряда. Я пошел в соседний номер.

— Приятель! — донеслось с улицы. — Время идет, и ты думаешь… Это хорошо, есть над чем поразмыслить. Я обещал тебе, что капитуляция будет почетной. Ты даже оставишь себе оружие. Ты храбро сражался, так почему бы и нет? И никто не пострадает. Ты догадываешься, о чем я говорю? Та девица будет и дальше жить в своем милом домике, мы ее не тронем… В противном случае — ее ждет ужасная участь, даю тебе слово, — Бес усмехнулся. — Мы прихватим ее к себе на базу. Еще по пути туда мы снимем с нее пробу — все «Адские Мясники»! Твоя подружка будет изучать замысловатые сексуальные фокусы уже после твоей бессмысленной смерти. Зачем тебе это? Твоя мощь уже оценена, поэтому давай не будем враждовать — давай сменим это уважением. Все, что тебе надо, — это выйти. Вышвырни из головы те бредни, которые тебе о нас наплели, — и выброси тот значок, который носишь на шее. Я сдержу свое слово. Даю еще две минуты.

Тридцать четыре процента заряда.

Бес ошибался и лгал.

Я слышал мысли этого ублюдка в доме у Тани и понимал — он отправится туда, как только я сдамся. Своей капитуляцией я ее не спасу, всего лишь с покорностью подпишу приговор нам обоим.

Бес лгал. А ошибался он в том, что я телекинетик невиданного, феноменального уровня, способный на удары, сокрушающие с дистанции в десятки метров доспехи «Демонов». Он не понял, что это был не я, а мой штуцер. Он двинул еще одного, как приманку, с тем чтобы я высунулся в окно и нанес по нему удар, и меня снял затем один из снайперов. Всякий телекинетик снимает при ударе щит, непробиваемый для пуль…

Краснобайствуя, он просто-напросто боялся, что его штурмовая группа будет превращена внутри отеля в фарш. Он боялся телекинетика, который справился с Вурдалаком и который крошит «Демонов», как яичную скорлупу… Страх — вот что стало причиной его лжи.

Но он зря хитрил и уповал на ее силу. Я сделался Паладином не для того, чтобы идти на поводу у лжи. Не для того я вступил в эту войну.

И эта война не была красивой — как любая война. Такой же кровавый железный каток, которому все равно, кто прав, кто виноват, — он катится сквозь толпу людей, сметая на своем пути все, оставляя позади только россыпи руин и исковерканных трупов.

Семьдесят восемь процентов.

Я стал Паладином не потому, что искал чистую работу, и не затем, чтобы наслаждаться образом героя, спасающего мир в одиночку. А значит — не для того, чтобы снимать с себя знак, дрожа перед лицом смерти или увечий, — как своих, так и чужих.

В войне Ордена и Культа не было компромиссов — как не могло их быть здесь и сейчас. Поэтому внутреннему голосу не было суждено выслушать от меня возвышенную голливудскую проповедь, предваряющую «мученическую сдачу» во имя спасения тех, кто прятался в гостинице.

Девяносто три…

Я не имел путей для сдачи или бегства. В таких ситуациях не бывает некоего оптимального бескровного решения. Только один путь, через смерть.

И это означало, что я должен убивать.

Вскинув штуцер, я навел его на цель, и в тот же момент он выплюнул заряд.

Попадание пришлось в верхнюю часть «Демона». Перед тем как укрыться, я увидел, как разлетаются в стороны пушка и обломки. С разбитым, перекошенным назад шлемом «Демон» покатился прочь.

Всякому телекинетику потребовалось бы для удара время на концентрацию, хотя бы несколько секунд, достаточных, чтобы снайпер поймал его в прицел. В моем случае этот расчет Беса не оправдался. Пронзив пустоту, снайперская пуля выбила штукатурку в стене напротив оконного проема.

С другой стороны отеля застучала автоматическая пушка. Я выскочил из номера в коридор и поспешно пригнулся. Залетавшие с улицы пули прошибали перегородки насквозь. В воздухе клубилась пыль, отовсюду летели куски кирпичей и штукатурки. Кто-то из «правильной публики» не выдержал, в панике ринулся к лестнице — и рухнул на полпути, поймав сразу несколько пуль.

«Демон» обрабатывал непрерывным огнем окна второго этажа. Я принялся пробираться к окну на его сторону…

Такая техника, как «Демоны», была великолепным средством для захвата зданий — там, где бой проходит на близких дистанциях. В комнатах, туннелях и коридорах их огневая мощь и неуязвимость сыграла бы для злосчастного защитника фатальную роль, превратив бой в одностороннюю зачистку кордонов и очагов сопротивления. Но подводить «Демонов» близко к обороняемым строениям, оставляя на открытой местности, — это было неразумно. Действия Беса походили на приказы бездарных военачальников, загонявших танки в города, когда в узких каньонах улиц эти смертоносные машины теряли большую часть своих преимуществ, превращаясь в большие неуклюжие мишени для гранатометчиков. В таких случаях танки просто жгли — с разных этажей, из разных окон, — но, что удивительно, подобное их применение повторялось на протяжении всей истории. Так поступил и Бес. Очевидно, его идеи ничем не отличались от мыслей бесталанных генералов. Поскольку он побывал в здании и увидел, что лестница не выдержит веса «Демонов», то решил использовать их снаружи. Сначала для обстрела, когда он не думал, что я смогу причинить им вред. А затем для вскрытия позиций, когда уверовал в идею телекинетика колоссальной силы, которого может достать снайпер…

Пока «Демон» вел огонь по дальнему от меня краю здания, заряд штуцера перевалил за девяносто процентов. Я на мгновение высунулся и повторил то же самое, что и с предыдущим. Тяжелые доспехи были превращены в искореженную груду металлического хлама с расплющенным трупом внутри.

Стрельба снова стихла.

Не теряя более ни секунды, я отбросил штуцер и со всех ног кинулся на первый этаж. Перепрыгивая через хлам на полу пустого фойе, я повернул в коридор. Там забежал в номер, прислонился к стене и замер. Излучатель в моей руке был поставлен на постоянный огонь максимальной мощности.

Хотя снайперы не успели меня выцелить, они увидели в моих руках оружие, из которого я стрелял. Но в самом начале Бес включил генератор помех, чтобы заглушить всякую связь… Участники пати не смогли вызвать со своих компов полицию, а я — связаться с Орденом. Это играло ему на руку. А то, что при этом все его Каратели были лишены связи, играло на руку мне. Снайперы ничего не могли рассказать.