Страница 19 из 27
Мы уже собирались уходить, но тут девчонки заметили зазывалу. Он стоял у дверей Кунсткамеры и громко кричал:
— Дамы и господа! Не пропустите! Только у нас! Невероятный паноптикум! Чудеса и всевозможные уроды! Бородатая женщина и женщина без головы! Женщина без ног и женщина-змея!
Мне не очень хотелось идти, но девчонки запросились, да и Виктор не возражал.
— Это все, конечно, иллюзии! — сказал он мне, как взрослый взрослому. — Но любопытно посмотреть, как они устроены.
Мы вошли в Кунсткамеру, прошли мимо страшных чучел индейских богов в вестибюле, поднялись по лестнице и вошли в «Удивительный паноптикум».
Оказалось, что там нет ничего страшного. Как и говорил Виктор, одни иллюзии. «Бородатая женщина» была похожа на толстого некрасивого мужчину с короткой неухоженной бородой. Виктор сказал, что борода либо наклеена, либо это — симптом болезни.
«Женщина-змея» была обыкновенной акробаткой в трико, но гнулась она и правда здорово.
«Женщина без ног» висела на ремнях в небольшой кабинке, и ниже пояса у нее в самом деле ничего не было. Виктор сказал, что в низу кабинки поставлены зеркала, и они дают такой эффект.
«Женщина без головы» лежала в стеклянной витрине и понемногу шевелила руками и ногами. Виктор сказал, что в витрину вделана линза, и поэтому головы не видно. Девчонки смотрели на него с восхищением, а ему это ужасно нравилось.
— Мама, а здесь? А здесь что? — девчонки несутся к последней витрине, и мы с Виктором чинно идем следом за ними.
— Мама, что это?
Я в затруднении, но Виктор снова меня выручает:
— Здесь написано «Женщина, умеющая читать», — говорит он, указывая на табличку.
Довольно миловидная девушка в платье горничной сидит в витрине за небольшим столиком и держит в руках большую книгу в темном кожаном переплете. На столике стоит микрофон и девушка время от времени внятно и размеренно произносит: «Ня-ня мо-ет Лу-шу. У Ма-ши ку-кла. Де-ти и-дут в сад». Ее голос эхом разносится под сводами Кунсткамеры.
— Ну, это совсем просто! — говорит Виктор. — Ее заставили выучить эти слова, вот она и говорит. Конечно же, она не умеет читать!
Девчонки еще о чем-то его расспрашивают, а я стою перед витриной и не могу сдвинуться с места. Опять у меня такое странное чувство, будто я вижу что-то давно забытое и одновременно то, чего на самом деле никогда не было, чего я не могу помнить. Что-то такое, чего я не должна помнить. Что-то из чужих воспоминаний.
Полина Копылова
Алые паруса и серый автомобиль
Б
Да и ладно. Все равно никто сюда не едет — год, как война закончилась, народ обеднел, бьется как может, экономит — не до мечтаний, не до развлечений, да и подзабыли за трудные годы про местную достопримечательность. Если, дай Бог, опять потянутся — можно взять в рассрочку новый барк — купить-то дороговато станет… А паруса лежат в сохранности на сухом чердаке. Парусов-то таких не всюду и добудешь. Одно слово — особые паруса.
Сутулый долговязый старик ухмыльнулся и двинулся от пирса в деревню, с силой выстукивая тростью по лбам булыжников. Деревня негромко звучала на разные голоса: у кого-то из открытого окна бормотала радиола, где-то звучно терли о доску белье, где-то шкворчала на сковороде снедь, хныкал чей-то младенец, требовательно квохтала курочка. Твердый стук трости вплетался в эту мелодию, перекликаясь с другими звуками, но при этом существовал как бы сам по себе — как бы на десятую часть такта впереди или позади общей музыки буднего дня.
На маленькой площади перед трактиром, взобравшись двумя колесами на узенький тротуар из песчаника, стоял серый автомобиль. Он был похож на тяжелого жука — горбато-округлый, с переломом посреди лобового стекла. Такого не было ни у кого в деревне, старик знал точно. В деревне только у него был однажды автомобиль, до войны, — потом он его отдал сыну, тот держал в городе «Контору по прокату автотранспортных и иных средств». На дверце был знакомый знак-монограмма: серый автомобиль был взят внаем в конторе его сына. Когда он навещал Густа, что бывало нередко, тот всегда с гордостью показывал ему гараж, но таких больших машин старик не помнил. Эта была новая, значит, дела у сына опять пошли в гору. Послышались легкие шаги — старик обернулся и замер, как замирают, боясь спугнуть редчайшую бабочку или разбудить больного ребенка. На мостовой стояла маленькая хрупкая женщина. Ее руки в светлых перчатках сжимали сверкающий фотоаппарат, светлый пыльник в мельчайшую клеточку был расстегнут сверху на две пуговицы, голову облекала тонкая косынка, из-под которой выбивалась на смуглую матовую щеку седая прядь.
— Простите, пожалуйста, я правильно поставила здесь машину?
— Как это ее можно поставить неправильно? Разве что вверх дном перевернуть!
Женщина улыбнулась и стала не спеша убирать свой фотоаппарат в висящий у нее через плечо кожаный футляр.
— Простите, вы случайно не Хин?
— Совершенно неслучайно, Хин Меннерс к вашим услугам. Если вы нанимали машину в конторе Меннерса и собирались ехать сюда, то вам не могли не порекомендовать разыскать меня — хотя искать меня особо не приходится, в деревне у нас полторы улицы, а я на улице почти всегда, не считая вечера пятницы и вечера субботы, когда я открываю трактир.
— Да-да. Вот и замечательно. Собственно, у меня нет никакого особого дела. Я просто много слышала о вашей деревне, но собраться съездить все было недосуг.
— Да нынче никому недосуг. Все захирело. Май, самый сезон, — а мы ловом больше зарабатываем, чем сувенирами. Вернее сказать, сувенирами мы совсем не зарабатываем, пришлось закрыть мастерскую. В городе еще кое-что продается, из старых запасов.
— Да, кораблики с алыми парусами, я видела. — Она легонько хлопнула по футляру с фотоаппаратом.
— Ну так что же, желаете прогуляться по деревне? И как, к слову, прикажете вас величать? Меня-то вы теперь знаете.
— Меня зовут Алиса, господин Хин.
Старый Хин приосанился и подставил локоть. Она оперлась — так, наверное, казалось ей, потому что сам Хин ничего не почувствовал, кроме слабого касания.
— Начать нам следует с мастерской — то есть это она сейчас мастерская, а так-то это дом, где они жили, отец и дочь, Ассоль, с которой все и приключилось.
— Не запирается? — удивилась она, зайдя за ним в приземистый двухкомнатный коттедж, где обе комнатки были теперь заняты верстаками и стеллажами, уставленными склянками из-под лака. Все было выметено, ни стружки, ни клина опилок на полу. Пахло стылым деревом и запустеньем нежилого дома.
— А от кого запирать? Кому это нужно? Когда здесь работали и материалы хранились, так запирали, конечно. Здесь ведь не только поделки строгали — здесь модели изготавливали, из ценных пород дерева, именные, на заказ. Краснодеревщик был для этого нанят. А сейчас не от кого запирать.
— Вы говорите, она здесь жила?
— Ну да, с рождения и до шестнадцати лет. И алые паруса, надо полагать, увидала вот из этого самого окна.
Пока гостья любовалась морем, сверкавшим издали, как мелкая чешуя, Хин подумал: как славно, что отсюда не видно полузатопленного барка.
— А… Ассоль, она с самого детства была — необычная? Можно было подумать, что ее ждет такая судьба? Или просто везение? Ведь сотни девушек мечтают о чем-то подобном, но сбылось — только у нее.
— Необычная она была, что правда, то правда. Таких, знаете, задавалами считают: они молчат, молчат, точно никто их слова не стоит, — а потом как скажут, так и непонятно, что сказать-то хотели, и ты себя чувствуешь как дурак. Ну, это только кажется так, само собой. Такие они люди, что в них разбираться надо, — а кому охота? У всех о своем голова болит. Так что да, можно сказать, она была девушка необычная. И выглядела соответственно. Как нарисованная все равно что. Жалко, отец ее, когда уехал, забрал все фотографии. Кое-что, правда, висит у меня в трактире, я вам потом, если захотите, покажу. Это, правда, картины, портреты. Не то чтобы она там была на себя похожа — но что-то вышло. Хотите еще тут осмотреться или пойдемте к морю?