Ноль-Ноль

За дверью заголосил мобильник. Антон бросил журнал и принялся мотать бумагу. Вытирая руки, вернулся в комнату, подобрал телефон и посмотрел на определитель. Надо же — Егор!.. Он нажал кнопку вызова:

— Извини, в сортире сидел…

— Про Витьку хочешь спросить? — хмуро осведомился, игнорируя политес, Боревич (на самом деле он был сейчас в хорошем настроении — иначе б не позвонил). — Я тебе вряд ли что-то скажу. Я его последний раз видел еще в августе. Вечером в субботу, двадцать шестого числа, когда он у меня прятался, если ты в курсе этой истории… Когда мы о нулях говорили…

— О нулях?..

— Я как старый преферансист, ему правила объяснял…

— Ты преферансист? — ухмыльнулся Антон.

— А то…

Тут Антон вспомнил, что́ слышал о Егоре: он и впрямь понемногу зарабатывал, во всяком случае раньше, «интеллектуальными» карточными играми (злоупотребляя, понятно, своими способностями при поддержке матстатистики). Правда, те, кто об этих способностях знал, играть с ним не стремились, а неосведомленных становилось все меньше…

— …А там же в чем суть? Круто выиграть может только тот, кто готов рисковать. Не жадный. Если тебе жалко денег — ты осторожничаешь и уходишь «в ноль». Не выигрываешь и не проигрываешь. Ну, мы с Витькой сошлись на том, что в жизни, собственно, все точно так же. Только тут-то у большинства «игроков» с азартом никак. Им на фиг не нужны ни большие взятки, ни потенциальный супервыигрыш, слишком легко могущий обернуться полным оголением. Им лучше «по нулям», — что обессмысливает игру, но уменьшает риск…

По нулям… Антону мимолетно вспомнилась чья-то (Никешина вроде) телега: «Наверное, каждый человек действительно — определенная неизвестная величина. Только подавляющее большинство предпочитает для простоты и удобства побыстрее свести ее к нулю…» Да, так, пожалуй, можно бредить долго…

— Значит, где Витька сейчас, — перебил он Егора, — ты не знаешь?

— Без понятия.

— Нет идей, кто может знать?

Егор подумал:

— Ну, позвони его девице.

— Это которой?

— Некоей Лене Траяновой.

— У тебя есть ее координаты?

Егор хмыкнул:

— Я как-то память телефона чистил, нашел в «принятых звонках» неизвестный номер. Чей бы? — думаю. Прикинул, сообразил: Витька, когда в тот раз у меня сидел, послал ей с моей мобилы СМС, она на нее же перезвонила. Ну, конспирация типа…

— Не стер ее номер?

— Стер, конечно.

— Жалко…

— Так нужен он тебе?

— А как же?.. Сорри, тупой вопрос… Скинешь мне его эсэмэской?..

— Он ушел, — сказала Лена со странной интонацией. — Две недели назад.

— А куда?

— Ушел, — повторила девица.

— Уехал, вы имеете в виду? — уточнил Антон, поняв, что продолжения не будет. — И не сказал, куда?

— Ушел, — в третий раз произнесла она (в голосе девки Антону почудилось какое-то ядовитое мазохистское удовольствие). — Так и сказал: ухожу. Не ищите. А больше — ничего.

— И что? — тупо спросил Антон.

— И все, — отрезала она, уже не скрывая мрачного, с неясной адресацией злорадства.

— Что-нибудь кто-нибудь о Вите слышал вообще за эти недели?

— Я не слышала.

— Он вам одной сказал, что «уходит»?

— Нет. Кое-кому из знакомых тоже… — помедлила. — Одному даже ключи от квартиры дал… — вздохнула. — Я зашла недавно к нему домой, в Гусятников. Вещи кое-какие забрать… Ну и проверить, может, Витька вернулся… А там какой-то парень, первый раз его вижу. Я стреманулась: кто такой? Он объясняет: Витька, типа, сказал, что уходит (тоже не уточняя, куда и надолго ли), а ему, парню, как раз в Москве негде приткнуться было, так Витька якобы ему ключи отдал… Я потом переспросила общих друзей: да, говорят, этот Ивар — действительно его приятель…

— Ивар?

— По-моему. Из Латвии он или из Эстонии…

«…Две недели, — лихорадочно соображал Антон. — Когда Мас свалил в Москву из Питера? Как раз недели две назад…»

— Подождите: Витя встретился с Иваром до того, как сказал всем, что уходит? Или после?

— Да я откуда знаю?

— Но сейчас Ивар живет в Витиной квартире?

— Пять… нет, шесть дней назад жил…

— Простите, а где эта квартира находится?

— Гусятников, девять.

7

Дом девять по Гусятникову переулку, плебейский совдеповский короб неопределенно-почтенного возраста, неуверенно приткнулся к роскошному отремонтированному югендстильному домине, начиненному, судя по табличке, «Кадастровым центром „Земля“». Напротив приосанился особняк Торгово-промышленной палаты; лоснились тугими черными боками сваленные в переулке бурдюки представительского класса. Свернув во двор, Антон ожидаемо остановился перед дверью с обрывками объявлений и двумя рядами кнопок.

Ждать пришлось минут пятнадцать, пока дверь, клацнув, не открылась изнутри, медленно и не до конца. Оттуда выдавилась боком толстая девица, таща на буксире спотыкающуюся о порог коляску. Антон придержал увесистую створку, выпустив мамашу с личиком грызуна, и шагнул в гулкий сумрачный подъезд: измазанная оттепельной жижей плитка, широкая лестница, дважды сворачивающая по пути с этажа на этаж, лифт в квадратном колодце из густой металлической сетки, заросшей толстой пылью.

Следя за номерами квартир, он дошел до пятого этажа. Нужная ему дверь не была закрыта: высокая створка, чуть отклонившись наружу, оставила темную щель сантиметров в пять. Антон поколебался, потом позвонил. Трель прозвучала слишком близко и громко. Никакого шевеления внутри, однако, так и не возникло. Антон подождал, позвонил еще. И еще… Нерешительно потянул ручку на себя.

Узкая, непроглядная почти прихожая, какой-то обшарпанный комод, одна дверца распахнута. Дальше в коридоре — из проема комнаты, видимо, — торчит что-то вроде опрокинутого стула. «Эй!» — позвал Антон, невольно понизив голос. Плотная тишина не подалась.

Налево — кухня. Окно на угрюмый брандмауэр с кривоватым членистым вентиляционным коробом. Никого.

В коридоре под ногой хрустнуло — Антон нагнулся: мелкое стеклянное непонятное крошево… Деньги… Баксы… Бумажка в двадцать долларов на полу. Еще одна… И еще… Смутное, но неприятное ощущение скребло все настойчивей.

Снаружи темнело, а тут и вовсе ни черта было толком не видать. Но включать свет Антон не решался.

Там действительно стул валялся, на пороге комнаты, причем не просто поваленный, а полуразломанный: спинка и задние ножки почти оторваны. Сделав еще шаг, Антон увидел, что это лишь часть дикого комнатного разгрома: другой стул, офисный, перед компьютерным столом, тоже был повален, монитор хлопнулся экраном в паркет и что-то еще щедро по паркету рассыпалось… Но все это даже не дошло толком до сознания — ничего из увиденного, кроме ног. Ног лежащего ничком человека, почти параллельных: в черных, сбрызнутых понизу уличной грязью джинсах, в темных носках с вытертыми ступнями…

Антон замер. Без единой мысли. Некоторое, не зафиксированное им самим (вряд ли, впрочем, долгое) время он пребывал в этом оцепенении, а вышел из него не полностью и не без потерь в весе, координации и способности связно думать.

Мелко и невпопад переступая, он вдвинулся в комнату. Он почти не сомневался, что перед ним Мас, но не мог удостовериться: человек лежал головой в угол между диваном и подставкой под свороченным телевизором, лица видно не было. Свитер и майка задрались, высоко открыв длинную спину с ложбинкой посередине. Выше ворота из шеи что-то вертикально росло — черное, цилиндрическое, с красным.

Антон заставил себя приблизиться. Брякнула задетая коробка сидюка (стойка для них была сшиблена, и диски разлетелись на полкомнаты). Мас… Ну да…

«Пульс пощупать: вдруг жив еще…» — заикнулись где-то на периферии сознания; но когда Антон разглядел, куда и как вогнали Ивару то, что из него торчало — под самое основание черепа, в затылочную ямку, почти по рукоять (пластиковую, черную с красным) — понял, что не будет никакого пульса.