Страница 28 из 56
Два раза в год внутренний двор Лувра и примыкающий к нему сад между правым и левым крылом дворца поступали в распоряжение домов моды. Из строительных лесов, алюминия и стеклопластика вырастали три легких павильона, в которых дюжина модельеров представляла свои коллекции на суд аудитории, состоявшей из покупателей, журналистов, фоторепортеров и туристов, у которых оказались нужные знакомства. Особенно строго эти сооружения будут охранять завтра. Сегодняшний день отводился на установку света и прогоны, поэтому охранников на входе не было. Передвижные барьеры у входа были отодвинуты в сторону. Когда внутрь проехали, блестя алюминиевыми боками, грузовые фургоны и начали разворачиваться на мощеном дворе, Джим прошел следом, и никто его не остановил.
Эти шатры-павильоны казались слишком яркими и эфемерными. Функциональные коробки, которые жили не больше двух недель. Освещение и обогрев обеспечивали электрогенераторы и воздуходувки, установленные на огороженной стоянке. Электропровода и большие ребристые трубы воздуходувки опирались на узорную ограду стоянки и чугунные фонари.
Джим шел вперед, стараясь делать вид, что он имеет отношение ко всему, происходящему вокруг. До приезда в Париж он беспокоился, что своим нарядом будет выделяться из толпы. Но на авеню Опера он вдруг понял, что большинство мужского населения Парижа его возраста носит нечто, напоминающее спецовку мойщика окон или мешковатые пальто, подвязанные поясом. Оказалось, что он одет с шиком.
Ближайший павильон, рядом с которым стояла палатка для прессы, был пуст. Бригада строителей работала снаружи, натягивая дополнительные, оттяжки, чтобы укрепить десятифутовый занавес — ламбрекен, состоявший из разноцветных полотнищ. Предполагалось, что он будет придавать всему сооружению атмосферу цирка. Но полотнища надувались, как паруса, каждый раз, когда поднимался порыв ветра. Джим обошел лестницы и бухты кабеля и прошел в узкую каменную арку, чтобы попасть во внутренний двор.
Здесь-то он ее и нашел.
Алюминиевые двери в ближайший павильон были распахнуты, осветители вносили свою аппаратуру. В дальнем конце зала, освещенный прожекторами, стоял Акира и обсуждал детали предстоящего показа со своей командой. Даже для японца он был маленького роста и в сером костюме выглядел, как аккуратно сделанная кукла. Он стоял у белого подиума и перелистывал записи текущих распоряжений. Вокруг него полдюжины молодых людей обоего пола застыли с таким видом, словно его решение было самым важным из того, что им предстояло сегодня услышать.
С трех сторон подиум окружали восемьсот серых пластиковых стульев, расставленных рядами. За ними и вокруг ложи для прессы оставалось еще много свободного места. Джим остановился у стульев. На некоторое время его захватила активность осветителей. На Рашель он взглянул несколько раз, прежде чем узнал ее.
На ней был широкий бесформенный свитер и джинсы в обтяжку. Она стояла на сцене у начала подиума с секундомером в руке. Год назад она так расписывала свои намерения сделать карьеру в мире моды, что сейчас Джим ожидал увидеть ее, по крайней мере, рядом с Акирой. Насколько он успел заметить, она вообще не входила в состав команды.
Кто-то включил магнитофон, и несколько длинных тощих девиц в повседневной одежде приступили к выполнению своих профессиональных обязанностей. Рашель засекала время каждого выхода и делала пометки в блокноте. Похоже, она трудно постигала азы профессии. У Джима создалось впечатление, что ей не слишком нравится это занятие. Она обладала кожей младенца и сложением принцессы. По сравнению с ней манекенщицы казались тощими и безобразными. Но Джим был единственным в зале, кто это замечал.
Он пошел было к подиуму, но тут увидел чью-то тень, возникшую у сцены. Разглядев того, кому она принадлежала, Джим резко развернулся и вышел из палатки вместе с проходившими мимо осветителями. Оглядываться он не стал.
Джим узнал Даниэля, телохранителя Рашель. Тот бродил по павильону и подозрительно оглядывал всех вокруг. Джиму было известно, что для Даниэля Миндела подозрительность — естественное состояние. Этот кряжистый мужчина лет пятидесяти был похож на глыбу бетона, отлично видел на тысячу ярдов и острижен был так коротко, что голова его казалась бритой.
Джим устроился в парке и стал ждать, когда начнется обеденный перерыв. У людей из мира моды он наступал довольно поздно. Рашель не пошла с остальными. Вместе с Даниэлем она отправилась в дорогой бар на улице де Риволи. Джим последовал за ними на некотором расстоянии. Когда они зашли в бар, он устроился на другой стороне улицы и следил за ними через витрину. Столик выбрал Даниэль, сев таким образом, чтобы наблюдать за публикой и за входом одновременно. После обеда оплатил счет и оставил чаевые тоже Даниэль. Рашель ни разу не заговорила с ним и не посмотрела в его сторону.
Джим понял: если он не выработает какой-нибудь план, до Рашель ему не добраться. Даниэль вечно торчал где-то на заднем плане во время всех вечеринок. Похоже, он был частью семейной собственности. В Париже он тоже держал ситуацию под контролем.
Такси подъехало к бару в пять. Рашель и ее телохранитель сели. Поток машин двигался так медленно, что Джим мог пешком следовать за ними целую милю, но потом потерял такси из виду.
Крепко задумавшись, Джим повернул в сторону своего пансиона.
В этот вечер он пообедал дешевыми блинчиками, которые купил у торговца на бульваре Монмартр. Деньги быстро таяли, и он уже не знал, как и на что будет жить дальше. Он подумывал о том, чтобы пойти в полицию, но что бы он им предъявил в виде доказательства? Только маленький шрам, свои ночные кошмары и стойкое убеждение, что его предали. В голове сложилось представление, что его кто-то к чему-то предназначил, но кто и к чему, он не знал. Он рассчитывал на Рашель, надеясь заполнить пробелы в своих воспоминаниях, но Рашель, как всегда, была далека.
Кто-то заступил ему дорогу:
— Одну минуточку, месье.
Джим поднял голову. Он бесцельно блуждал, засунув руки в карманы и опустив голову. На то, что происходило вокруг, он не обращал никакого внимания. Слишком поздно он понял, что прохода дальше нет и он направляется прямиком к заграждению. Его тут же окружили четверо жандармов из секретной полиции. Одетые во все черное, с пуленепробиваемыми жилетами, они носили кобуру по-ковбойски, чтобы скорее выхватить пистолет, если понадобится. Они наблюдали за Джимом с ленивым интересом, далеким от безразличия.
— Я сделал что-то не так? — поинтересовался Джим, нарочно коверкая французские слова.
— Предъявите, пожалуйста, ваши документы, — сказал один жандарм.
— Я оставил их в пансионе. Я турист.
— В каком пансионе?
Джим назвал пансион, и его отвели к машине. Он думал, что его усадят внутрь и куда-то увезут. Но оказалось, что его просто хотели обыскать и для этого приказали опереться о машину, подняв руки.
Жандарм, который первым заговорил с ним, открыл заднюю дверцу и достал рацию, которая лежала на сиденье. Он включил микрофон и вызвал полицейский участок. Джим слышал, как он произнес:
— Какой-то англичанин.
Тут Джим сообразил: они думают, что он не понимает по-французски.
— Тряпки дешевые, вид изможденный. Говорит, что документы в пансионе д’Аббевиль. У нас еще есть ордера?
Последовала пауза. Джим попробовал было убрать руки с машины, но другой жандарм жестом приказал ему встать в ту же позу. Что ответили по рации, Джим не разобрал. Потом жандарм произнес:
— А что по линии Интерпола? Он и так уже весь исходит потом. Давай, найди хоть что-нибудь.
Джим даже не понял, что его разозлило больше: поза, в которой он стоял им на потеху, или то, как его описали. Он сказал на чистом французском:
— Хотите меня в чем-то обвинить?
Это была ошибка.
Командир вылез из машины и уставился на него в упор. Четыре человека смотрели на него с каменным выражением лица.
Из передатчика отчетливо доносилось: