Взрыв Секс-бомбы

— А если организовать такую школу или курсы высшего сексуального мастерства, — предложил Сценарист. — Я бы читал историю и теорию, а ты вела бы практику. И можно было бы обучать не только молодых, но и проводить переподготовку утративших мастерство. Некоторых надо было бы только подправить, настроить. Ведь этому мастерству можно обучить, как и любому другому.

— Скорее дать навыки, — уточнила Елизавета. — Это все-таки ближе к искусству, чем к голому мастерству. И надо сразу понять партнера, чего он хочет, а чего терпеть не может.

— Но ты не стала меня понимать, — возразил Сценарист. — Я как раз из тех, кто не любит, когда ему что-то навязывают, а ты оседлала меня, пришпорила и приказала: галопом — марш! А я сам люблю приказывать.

— Любил, — поправила его Елизавета. — Мужики с возрастом ждут помощи.

— Мне еще помощь не нужна.

— Извини.

— А как ты все-таки определяешь, чего от тебя ждет мужчина?

— Вообще-то большинство мужиков — тупые кобели. Ты не такой. А когда ты сказал о моих пальцах и кое о чем интимном, то дал мне сигнал. Мужики об этом почему-то стесняются говорить. Начало близости — это как военная операция, надо предусмотреть сразу несколько десятков факторов. Я своего отца-маршала как-то спросила: почему одни становятся маршалами, а другие только подполковниками?

— И что он тебе ответил?

— Что я все усложняю. На войне намного проще. И объяснил, за что получил Героя Советского Союза.

— Расскажи.

— Отец говорил, что надо всегда разъяснять поставленную задачу и начальникам, и подчиненным. Он тогда командовал дивизией. Его окружили и должны были уничтожить. Но его разведка перехватила сообщение, что у немцев в танках бензина на одну заправку.

— Солярки, — поправил Сценарист. — Танки заправляются соляркой.

— У немцев вначале на большинстве танков стояли бензиновые моторы. Отец рассчитал, на сколько километров у немцев хватит горючего, и отступил ровно на столько, предупредив об этом и начальство, и подчиненных. А потом, когда танки остановились, сжег их. Отец считал, что поставленная задача должна быть понятна и самому умному солдату, и самому тупому генералу из Генштаба.

— Учитывая, что я выступаю сразу в двух ролях — и умного солдата, и тупого генерала, объясни мне, почему нужно переделывать в сценарии любовную линию. Секс-символ не может сыграть никакой любви. Она и в молодости не могла изобразить любовь, заменяя игру показом собственной задницы. Но сейчас, в сорок лет, ее соблазнительности сильно поубавилось.

— Зрители привыкли, что она обнажается.

— Как привыкли, так и отвыкнут. Женщины в ее возрасте уже не открываются, а прикрываются. А для пятидесятилетнего плейбоя, как записано в сценарии, она еще молодая женщина.

— Она же может влюбиться в молодого, — настаивала Елизавета.

— Не может, — возразил Сценарист. — Посмотри на все ее поступки по сценарию. Она же непрерывно просчитывает варианты и предварительно всё оценивает! Такие считающие женщины не влюбляются, они позволяют себя любить, если уверены, что в них влюблены.

— Но иногда женщинам надоедает считать.

— Я таких не встречал.

— Ты не хочешь писать новую любовную линию?

— Конечно, не хочу. Но договор составлен так, что, если я откажусь, Продюсер имеет право привлечь доработчика. А доработчик, даже самый способный, сделает кое-как, и это почти наверняка будет хуже, чем сейчас.

— Зрителям, конечно, интересно, что она побеждает в бизнесе, принимает нестандартные решения, но самое притягательное для всех — это любовь. Интересны только Он и Она или Она и Он.

— Совсем не обязательно. Я, например, не читаю любовных романов. Есть еще и детективы, где любовь не только не самое главное, но где вообще может не быть любви, и ничего…

— Стас хорошо сыграет влюбленность. Он, как и все мальчишки, был когда-то влюблен в нее.

— Он ее переиграет. Я же знаю все ее примочки. Их всего три, а у него их триста. Он лицедей от Бога. Но Секс-символ ведь не дура. Если она по рабочему материалу заметит, что Стас ее переигрывает, она заставит заменить его.

— С чего бы это?

— С того, что она сопродюсер и вложила половину денег в этот проект.

— Не своих же? — не сдавалась Елизавета.

— Не своих. Но она их достала. Доработка сценария, я уверен, будет ошибкой. Я только пока не могу разобраться: случайной или преднамеренной.

— Ты думаешь, ее хотят подставить?

— Я не думаю, я уверен, что это так, только не могу понять, кто и за что. Но попытка не пытка. Я готов переделывать эту любовную линию, если ты будешь рядом.

— Я буду, — пообещала Елизавета.

— Весь день. Мне очень понравилось с тобой спать. Я могу готовить, кормить тебя, только чтобы ты была рядом.

— Не могу, у меня собаки.

— На время работы я могу перебраться к тебе, или ты перевезешь собак ко мне. Нам надо некоторое время пожить вместе, чтобы понять, не раздражаем ли друг друга и вообще приживемся вместе или не приживемся. Ты готовить умеешь?

— Умею. Только я сейчас на мели, у меня нет денег, а хорошая еда делается из хороших продуктов. Есть, конечно, гениальные женщины, которые и из говна сделают пиццу, но я, к сожалению, не из таких. Я выросла в доме, в котором всегда были качественные продукты.

— Еда не самое главное. Мне важно понять, сможем ли мы быть партнерами по жизни.

— Объясни…

— Когда ты позвонила и стала настаивать на встрече, я сразу понял: какая-то подстава. Она участвует в заговоре. Кто настаивал, чтобы ты убедила меня в переделке любовной линии?

— Поскребыш.

— В чем ее интерес? Она же ненавидит Секс-символа.

— Она хочет пристроить Стаса, он звезда ее Актерского агентства. Но если честно, я не очень понимаю, что она затевает.

— Но тем не менее помогаешь ей?

— Отрабатываю. Она мне устроила редактуру. Мне сейчас очень нужны деньги.

— А ты вышла бы за меня замуж?

— Любовник ты хороший, так что здесь противопоказаний нет. Может, конечно, старался в первый раз. Давай попробуем притереться. На время работы над этим сценарием поживи у меня, а если тебе лучше работается у себя дома, я перееду со своими собаками к тебе.

— Ты скажешь мне правду, если я угадаю, о чем ты еще подумала в этот момент?

— Скажу, — пообещала Елизавета.

— Ты подумала: а почему бы и нет. Заодно и сэкономлю. Он же еду будет покупать за свои деньги.

— Да. А как ты догадался?

— В этом ничего сложного нет. Все женщины так думают, только не все признаются. Первый тест ты выдержала.

— Знаешь, почему я никогда не любила сценаристов, да и режиссеров тоже, и художников?.. Потому что они понимают все наши бабские примочки. Входишь, он смотрит на тебя и все замечает. У меня два мужа были из офицеров, на службе они, может быть, что-то и замечали, а дома свой аппарат наблюдения выключали, а вы и подобные вам никогда не отключаете свое наблюдение, а постоянно находиться под наблюдением тяжело.

— Знаешь, что о тебе говорят?

— Что?

— Порядочная, упорная, надежная, но глуповата. Они заблуждаются. Конечно, ты вряд ли умнее меня, но точно умнее очень многих женщин, каких я знаю.

Режиссер

Раньше, при советской власти, когда он подписывал договор с директором киностудии, наступало абсолютное спокойствие. Как минимум на год государство снимало с него все заботы. Его привозили и увозили с киностудии, платили зарплату, и с ним ничего не могло произойти. Если он заболевал, то съемки приостанавливались, иногда на неопределенный срок, до выздоровления, которое иногда затягивалось на несколько месяцев. В такой ситуации производство фильма консервировалось, и сроки сдачи переносились на следующий год.

Теперь он подписал кабальный договор с Продюсером, в котором предусматривались все ситуации. Если врачи ставили диагноз, по которому он должен отсутствовать на съемках больше десяти дней, Продюсер мог заменить его другим режиссером. И врач его мог освидетельствовать только определенный, указанный Продюсером.