Взрыв Секс-бомбы

Валентин Черных

ВЗРЫВ СЕКС-БОМБЫ

Секс-символ

Ее стали забывать. Так ей казалось. Еще недавно ее узнавали на улицах. Она первой ввела в моду открытые платья, когда не надевается лифчик и при резком движении грудь выкатывается из лоскутов материи, но уже отработанным движением без помощи рук останавливается там, где ей и положено быть.

Она успела сыграть заводскую работницу и медсестру санитарного батальона во время последней войны немцев и русских. Ее запомнили, вернее, запомнили ее тело спелой женщины двадцати пяти лет. Костюмеры ушили и юбку, и гимнастерку. Она хотела показать свою грудь без силиконовых вставок и попу без накладок. Но тогда еще существовали ограничения цензуры, и лучший эпизод фильма, когда она утром купалась в реке, выбросили. Стрельбу прекратили и русские, и немцы, рассматривая через бинокли и стереотрубы, как она выходила из воды. Она упросила кинооператора сделать в лаборатории копии с эпизода купания, вставила его в ролик, с которым выступала перед зрителями, и этот эпизод пользовался особенным успехом. Она прерывала показ киноролика и говорила:

— А сейчас вы увидите то, чего до вас еще никто не видел.

Она, конечно, привирала — эпизод с ее купанием уже видели даже не десятки, а сотни тысяч зрителей.

Вначале она составляла список городов, кинотеатров и клубов, в которых выступала, потом перестала вести список и на всякий случай добавляла:

— А если кто уже был на моих выступлениях, пусть посмотрит еще раз, потому что есть на что посмотреть.

То, что есть на что посмотреть, узнали многие режиссеры, как только стало возможным показывать на экране обнаженное тело не только когда женщина стыдливо вскакивает с постели и запахивается в махровую простыню, хотя такие простыни были только у тех, кто выезжал в зарубежные страны. Советская империя или не производила махровых простыней, или распределяла их среди руководства и передовых рабочих, а остальные женщины пользовались небольшими махровыми полотенцами, которыми можно было прикрыть только одно место даже на самом худом теле.

Молодой режиссер спросил ее:

— Как вы посмотрите на то, что мы снимем вас обнаженной?

— Совсем голой, что ли?

— Совсем, — решился сказать всю правду режиссер.

— С удовольствием, — ответила она и добавила: — Но за удовольствие надо платить.

— Разумеется, — подтвердил режиссер.

За съемки в этом фильме, хотя роль у нее была не главная, она получила больше главной героини в три раза.

— Но об этом никто не должен знать, — предупредил ее директор фильма.

— Разумеется, — ответила она.

Когда актрисы, которым предлагали сниматься, спрашивали ее, она называла сумму, которую платили ей. Но актрисы снимались за меньшие суммы, чтобы не потерять выгодную работу, тем самым сбивая и ее гонорар. Вначале она была единственной, которая снималась обнаженной без дублерш, потом так стали сниматься многие молодые актрисы. Но она была первой, ее называли Секс-символом восьмидесятых или Секс-бомбой. Она хорошо зарабатывала и вкладывала деньги в недвижимость и антиквариат. Этому ее научила жена молодого и модного тогда кинорежиссера.

— Только в антиквариат и недвижимость, — говорила жена режиссера. — Потому что люди всегда будут жить в квартирах, предпочитая центр, а не окраины.

— На окраинах лучше экология, — пыталась возражать она.

— Экология лучше за окружной дорогой. Для лучшей экологии надо жить в загородном доме. Великая Актриса и ее муж, средний режиссер Григорий Александров, никогда не ночевали в городе. Даже после ночных съемок или правительственных банкетов они уезжали на дачу, чтобы утром проснуться в сельской тиши и вдохнуть первый глоток свежего воздуха. Мы обязательно построим дом за городом и будем жить там круглый год.

Ей эта идея понравилась, и она, заняв денег (это тоже был совет жены другого режиссера, что лучше жить не на свои деньги, а на чужие), купила дачу разорившегося, когда-то очень известного советского писателя и с тех пор всегда просыпалась в деревенской тиши. Пока не выучилась водить машину, она ездила с шофером, а теперь платила сельскому механику, который мыл машину, заправлял бензином, проверял уровень масла и тосола.

За эти годы она дважды выходила замуж.

В первый раз за своего однокурсника по институту и факультету. Она знала, что он влюблен в нее с первого курса, и он ей нравился огромным ростом и тем, что все мог починить: автомашину, радиоприемник, телевизор, электрическую розетку и даже прохудившиеся сапоги. Она надеялась, что он и талантлив, потому что снялся первым в кино. Он играл роль гренадера. Его рост и мощный разворот плеч всегда требовались, чтобы исполнять роли милиционеров, грузчиков, парней у станков, доменных печей, на строительных стапелях. Еще он был викингом, римским центурионом, крестоносцем.

Они поженились, когда она купила дачу, надеясь, что он отремонтирует загородный дом, построит гараж и сауну, потому что каждая его роль в фильме занимала не больше двух-трех съемочных дней.

Он установил на даче электрическое отопление, построил гараж и год сидел с сыном, которого она родила, снимаясь вплоть до последней недели перед родами.

Он устроил истерику, когда однажды она поздно вернулась в загородный дом.

— Мне надоело быть сторожем, — кричал он, — и слесарем, и истопником при бане. Я такой же актер, как и ты. Я хочу и могу сниматься.

— Не такой ты актер. Все хотят сниматься, но не всех приглашают сниматься. Да, ты снимаешься в ролях гренадеров и лакеев. Ах, ты угрожаешь, что уйдешь, если я не изменю своего поведения? И уходи. Опомнишься — вернешься. Не опомнишься — на место павшего всегда встанет новый боец.

Новым бойцом стал ее второй муж, на этот раз известный пятидесятилетний режиссер, который держал себя в форме, по утрам бегал, и если не снимал фильмы, то ставил спектакли в театрах. Муж застал ее с любовником на городской квартире. Она не жила в городской квартире, но в перерывах между съемками или когда с утра в Театре киноактера были репетиции, а вечером спектакли, заезжала на квартиру, чтобы отдохнуть несколько часов. И однажды, не позвонив, туда заехал ее муж.

— Такое бывает не только в анекдотах, — рассказывала она потом подругам. — Он входит, видит моего любовника. Тот голый вылезает из постели, а режиссер, вместо того чтобы кричать или хвататься за ружье, рассматривает его член и говорит: «Ничего особенного. Не больше моего». Все мужики закомплексованы. Они не хотят понять, что все они практически одинаковы. Сантиметром больше или меньше — какая разница? Мы все равно природой на всякий случай рассчитаны на большее. Да и это большее — ничто без мастерства и знания передовых технологий.

Они развелись, но за их совместную жизнь режиссер ее снял в двух приличных фильмах: один с демонстрацией ее задницы, другой — где она была в костюме восемнадцатого века. Второй фильм часто показывали по телевидению.

В третий раз она вышла замуж за иностранца — еврея, который эмигрировал в Америку пятнадцать лет назад. Теперь он имел свой бизнес и купил ей хорошую трехкомнатную квартиру, сначала паркетный внедорожник, а год назад — новый «фольксваген-гольф». Он предлагал «шевроле» или «крайслер», но она любила небольшие европейские автомобили, отдавая предпочтение надежным немецким автозаводам.

Наверное, у ее американского мужа в Нью-Йорке была вторая американская жена, и если была, то из российских эмигранток, — американка не позволила бы тратить деньги на две семьи.

У нее тоже был любовник. Когда по воскресеньям нечего делать, почему бы не заняться любовью, чтобы сбросить накопившиеся за неделю стрессы?

У нее сложилась почти идеальная по российским меркам жизнь. Загородный дом, за которым присматривала семья русских беженцев из Таджикистана. Она выделила им пристройку к дому из двух комнат. Жена беженца готовила, стирала, убирала; муж охранял, ремонтировал, иногда возил ее на машине, хотя еще плохо знал Москву. У нее были драгоценности, на которые обращали внимание на приемах и презентациях, несколько шуб, два автомобиля: к «гольфу» она купила «Жигули» для поездок за продуктами и вообще для хозяйственных нужд. Муж — иностранец, заботливый и нежадный, сын учился в английской спецшколе-интернате.