Страница 72 из 98
Первое, что вы делаете, проснувшись поутру на острове Скай, — подходите к барометру и щелкаете по нему пальцем. Спустившись вниз, вы обнаруживаете в гостиной полковника X., того самого, что на прошлой неделе поймал пять осетров. Он стоит над барометром и смотрит на него с мрачной укоризной.
— Все лезет вверх, будь он проклят, — ворчит полковник. — А ведь так нужен дождь! Причем настоящий, хороший дождь… Река-то совсем обмелела.
В этот миг на пороге появляется майор Б., который в прошлом году подстрелил великолепного оленя-шестилетку. Он на ходу раскуривает трубку, первую за сегодняшний день, и говорит:
— Идет вверх? Дело дрянь.
Полковник рычит, как разъяренный кабан.
А вот и мистер А. Д., член альпинистского клуба. Он спускается по лестнице в своих огромных горных ботинках, подбитых крабовидными гвоздями. Шум стоит как от ширского тяжеловоза. Бросив на барометр быстрый взгляд, мистер А. Д. удовлетворенно замечает:
— Ага! Идет вверх! Боюсь, как бы туман не собрался. Но пока нет дождя…
Оба — рыболов и охотник — бросают на него короткий, но очень выразительный взгляд.
В гостиную входит мисс Y., которая ведет безнадежную борьбу с островом Скай и акварельными красками.
— Скажите, полковник, он действительно повышается? — щебечет она. — Очаровательно! Наконец-то я смогу написать Лох-Коруиск в идеальном свете. Вы только представьте: все такое лиловое, как виноградное вино, которое доктор прописывает при тяжелой болезни.
Полковник, который отчаянно мечтает о проливном дожде и втайне презирает войну мисс Y., издает рев быка, страдающего от самой тяжелой болезни. Впрочем, как истинный джентльмен он прячет свои чувства за манильской сигарой.
И все это время слуги снуют по гостиной, выкладывая на стол пергаментные свертки с бутербродами: сандвичи с холодной бараниной, бисквиты с сыром, бисквиты с джемом, булочки с маслом и вареные вкрутую яйца. А снаружи, на сырых пустошах и в горах, уже собираются суровые бородатые проводники. Некоторые из них вооружены ружьями и телескопами, другие держат наготове удочки, тут же стоят оседланные лохматые пони. И в тот самый миг, когда вся честная компания готова разбрестись по намеченным маршрутам, погода решает выкинуть одну из своих шуточек — ту самую, которая казалась совершенно невозможной согласно показаниям барометра, но на которую кое-кто очень даже надеялся.
Я принимаю решение совершить 20-мильную пешую прогулку.
Складываю в походный рюкзак заготовленные бутерброды, проверяю наличие спичек и карты и, вооружившись крепким ясеневым посохом, отправляюсь исследовать здешнюю Валгаллу.
На Скае стоит осень. Она обволакивает остров, как колыбельная. Но не та ласковая английская колыбельная, которая навевает мысли о сжатых полях и фруктовых деревьях, гнущихся под тяжестью плодов. Нет, это особая гэльская колыбельная — дикая и печальная. В ней слышится завывание морского ветра и шелест засохшего вереска. Именно такие песни поют на Гебридах матери своим детям.
Сегодня Кулинз свободны от тумана, и их изломанные, зазубренные вершины четко выделяются на фоне чистого неба. Однако на горизонте уже собирается подозрительная синева — похоже, эти горы обладают талантом формировать облака буквально из пустого места. Кулинз волнуют и пугают меня. Они ужасны. Они огромны. Когда вы смотрите на эти невероятные, фантастические махины — безмолвные, но все же пугающе живые, — у вас возникает чувство, будто в один прекрасный день они вскрикнут хором и объявят, что наступил конец света.
Незабываемое, величественное зрелище! И в моей душе поднимается протест: ну кто придумал этим грандиозным горам такое глупое название? «Кулинз»! Хорошее имя для свежеподстриженной лужайки. Или для купленной в рассрочку виллы в Бекенхеме. Я так и вижу слово «Кулинз» написанным на садовой калитке. По-гэльски звучит лучше — «Хуллион»; равно как и видоизменный вариант — «Куйлин». Хорошо хоть отдельные горные вершины сохранили свои достойные названия, в которых слышатся грозные раскаты грома. Сгурр-нан-Гиллеан, Сгурр-Вик-Койнеах, Сгурр-Греадайлих и Сгурр-Аласдер…
Я прошел около пяти миль, и все это время справа от меня высились мрачные Кулинз — подобно всемогущему божеству, которое краем глаза поглядывает на муху. С левой стороны тоже стояли могучие горы, коричневые от мертвого вереска. Тишину нарушало лишь журчание бесчисленных ручьев да звучное чавканье моих башмаков по болотистой почве.
Мне показалось, что слева от себя, высоко в горах, я вижу оленя. Я залег в вереске и навел на резкость полевой бинокль. Так и есть: на склоне пасется великолепный самец и с ним пять ланей, прелестных, длинноногих и грациозных созданий. Олень выглядел настоящим красавцем — покрытое желтым мехом сильное тело, великолепные ветвистые рога и мощная грудина. Время от времени олень вскидывал величавую голову, чутко принюхивался и затем снова опускал морду в траву.
Огибая широкий торфяной пригорок, я наткнулся на троих мужчин, которые распластались на земле в позах, достойных юмористической странички «Панча». Один из них был охотником, двое других, очевидно, его помощниками. Я нырнул в вереск рядом с ними, подсознательно ожидая, что вот сейчас егерь отпустит саркастическую шуточку по поводу человека с ружьем. Однако ничего подобного не произошло. Эти трое с самого рассвета выслеживали добычу, и им было не до шуток. Старый егерь, в чьей бороде застрял засохший вереск, не отрывал глаз от моего красавца-оленя и все повторял шепотом: «На девять фунтов потянет, отличный девятифунтовик!»
Охота на оленей несет в себе элементы вечности — бесконечное ползание по вереску и долгие часы ожидания, во время которых изъясняться можно лишь шепотом. В сравнении с этим рыбная ловля кажется спортом спринтеров. Посовещавшись, троица решила двинуться вдоль русла высохшего ручья. Один за другим они уползли в вереск, извиваясь, как большие коричневые гусеницы. Я же двинулся дальше, отчаянно жалея, что не могу послать телеграмму оленю.
Достойным завершением моей пешей прогулки стал подъем на вершину гор, обрамлявших Лох-Коруиск. Оттуда открывался великолепный вид — возможно, самый красивый и самый мрачный на всех Британских островах. Со всех сторон меня окружали горы. Зловещие Кулинз высились на западе гигантским непреодолимым барьером. А внизу, подобно затерянному в горах изумруду, лежало озеро. По его поверхности — бледно-зеленой у краев и менявшей свой цвет до темно-зеленого на глубине — разгуливал ветер, порождая миллионы белых барашков.
На некотором расстоянии виднелось еще одно озеро — Лох-Скавейг. Я знал, что еще дальше — за озерами и за ослепительно-блестящей морской гладью — лежали острова, чьи названия звучат как составные части алкогольного коктейля: остров Рам, острова Эйгг и Мак. Однако мне удалось разглядеть лишь неясные контуры Рама, он напоминал плывущего в морском тумане голубого кита.
Основательно продрогнув на ледяном ветру, я решил вскарабкаться еще немного повыше и поискать убежища среди огромных валунов. Я двигался по плоскому карнизу и, завернув за угол, едва не наткнулся на горного орла. Судя по куче окровавленных перьев, тот только что закончил трапезу. Нас разделяло не более тридцати ярдов. Мы оба — и я, и орел — были удивлены и слегка встревожены. Он отреагировал первым — развернулся, намереваясь покинуть площадку. Но орел слишком отяжелел от еды и не смог сразу подняться в воздух. Я с удивлением наблюдал, как он неуклюже бежит, растопырив огромные, изогнутые на концах крылья. Ну в точности аэроплан, берущий разбег перед стартом! Затем послышался шум крыльев, и орел оторвался от земли. Он медленно пролетел возле меня и направился в сторону ближайшего ущелья. Некоторое время я следил за ним, а затем потерял из вида на фоне темных вершин и зазубренных террас.
Было так странно сидеть в абсолютном одиночестве и наблюдать за пернатым хищником, который казался духом местных гор. Туман курился над вершинами, то затягивая то обнажая их снова. Я смотрел на Кулинз, которые и пяти минут не оставались неизменными — только что они были голубыми, но вот уже стали серо-стальными, а вслед за тем почернели…