Страница 12 из 33
Обстановка только больше усугубилась, когда Британия не стала подписывать мира с Францией, а России приходилось уважать соглашение с Наполеоном и объявлять ей войну. Этот разворот во внешней политике казался противоестественным, и тогда только русской элите стали ясны истинные последствия Тильзитского мира. «Альянс России с Вашим Величеством, а в особенности война с Англией, перевернули с ног на голову естественный ход мышления в этой стране, – доносил посол Наполеона из Санкт-Петербурга в декабре. – Это все равно, что полная смена религии»{33}. У Александра возникли сложности с поиском подходящих министров, которым он мог бы поручить проводить в жизнь избранный им политический курс. Единственный из вельмож, всем сердцем стоявший за союз французами, граф Николай Румянцев, занял теперь пост министра иностранных дел.
Трудно сказать, что именно думал Александр о Наполеоне и о договоренностях, достигнутых в Тильзите, поскольку царь почел за благо таиться от окружающих и не проявлять с ними искренности. Так или иначе, внешне он прикидывался, будто горой стоит за договор и за дружбу с императором французов. Чувствуя отторжение со стороны подданных, Александр замкнулся в себе. Вынужденный противостоять общественному мнению, он, как мог, поливал бальзам на раны уязвленной гордости и бинтовал их обрывками духовного полотна – некоего материала, оставшегося у него от странноватого воспитания.
Как ни странно и удивительно, но, по иронии судьбы, в подписанном в Тильзите договоре таилось и зерно будущих ростков поражения Наполеона. Если смотреть поверхностно, император французов совершил выгоднейшую сделку. Он переломил хребет коалиции и образовал великое герцогство Варшавское как некую французскую пограничную марку – аванпост, служивший амбивалентной субстанцией, выгодно расположенной фигурой на шахматном столе дипломатии, которую представлялось возможным использовать для наступления на одного или многих его потенциальных врагов, либо задействовать в качестве торгового актива при какой-нибудь большой политической сделке. Словом, козырь этот выступал пороховой бочкой, заложенной под один из бастионов здания крепости России в Центральной Европе, а также и создавал угрозу для Австрии. Договор обнулил шансы Пруссии и гарантировал законность сильного военного присутствия французов в данном ареале, готовых к действию при возникновении малейших сложностей. Помимо всего прочего договор выглядел как афронт для Британии, для судоходства которой закрывались очередные порты, и которая больше не могла найти союзников на европейском континенте. Наполеон вплотную приблизил момент, когда Британии пришлось бы садиться с ним за стол переговоров. Вскоре после подписания соглашения с Россией император французов получил шанс сосредоточить усилия на очистке от британских метастазов Пиренейского полуострова, и в ноябре 1807 г. французские войска вошли в Лиссабон.
Ключевым моментом в Тильзитском договоре выступала нацеленность его на осуществление альянса, настоящей entente («антанты»), между двумя императорами.[11]. Однако Наполеон не знал, как обходиться с союзниками, ибо привык к вассалам. По сей причине альянс можно назвать в особенности неестественным. Он наступал на горло мечте России о продолжении экспансии – расширения собственной территории за счет Турции, ставил большой знак вопроса в отношении владения русскими Польшей и заставлял их идти против своей коммерческой выгоды из-за обязанности вести экономическую войну против Британии. Те из русских, кого не особенно волновал вопрос чести страны, могли, однако, почувствовать разницу, когда дело зашло об их кошельках. России пришлось вступить с Францией в неравный брак без любви, а потому страна эта стала испытывать к последней чувства, столь типичные для обиженных жен. Рано или поздно она должна была совершить измену, вынуждая Наполеона опять отправляться на войну, чтобы вновь прижать ее своим каблуком. Победить страну и даже покорить ее подчас куда легче для завоевателя, чем заставить всех в ней плясать под его дудку.
Наполеон превратил Россию в краеугольный камень своей стратегии. «Дела всего света будут решаться там… всеобщего мира надо искать в Санкт-Петербурге», – наставлял он посла для специальных поручений, которого оправлял туда после Тильзита{34}. Для сей жизненно важной миссии император французов избрал одного из наиболее доверенных людей – обер-шталмейстера императорского двора, генерала Армана де Коленкура. Тому было всего тридцать четыре года, но он оставил за спиной длинный путь. Отпрыск старинного дворянского рода из Пикардии, Коленкур начинал воспитываться при дворе в Версале, каковой момент делал его более желанным для сторонников «старого режима». Он уже бывал в России, поскольку Наполеон посылал его в Санкт-Петербург для переговоров с Павлом I. Задание Коленкура состояло в поддержании любыми средствами особых взаимоотношений – «тильзитского духа» – между Наполеоном и Александром.
Как чрезвычайный посол императора французов, Коленкур появлялся на публике рядом с царем, сидел с ним за одним столом и занимал положение, ставившее его особняком от всех прочих представителей дипломатического корпуса в российской столице. Коленкур щедро тратился на балы и приемы, и пусть поначалу русское общество избегало его, скоро он перетянул на свою сторону даже самых закостенелых недоброжелателей патрона. В попытке как-то скомпенсировать ситуацию во французской столице, Наполеон купил парижскую резиденцию своего зятя, Мюрата, – меблировка, серебро, постельные принадлежности и все прочее – за астрономическую сумму, чтобы только посол Александра, граф Толстой, почувствовал себя там уютно по прибытии{35}. Но Толстой хранил холодную сдержанность, едва скрывая презрение и нелюбовь к Наполеону. Однако и преемника этого посла, князя Александра Борисовича Куракина, являвшего собой шарж во плоти на безмерно богатого и расточительного русского вельможу и прозванного «le prince diamant», или «князь-алмаз», вряд ли стоило считать более благорасположенным к императору французов.
Чувствуя охлаждение атмосферы, Наполеон решил помахать перед носом Александра очередной морковкой. В длинном письме от 2 февраля 1808 г. он изложил царю грандиозный план совместного наступления на позиции британцев в Индии, маня того перспективой великой империи на востоке. Идея была не нова. Уже в 1797 г. генерал Бонапарт заявлял, что самый верный способ победить Британию – выбросить ее из Индии. Отправляясь к берегам Египта в мае 1798 г., Наполеон прихватил с собой карты Бенгалии и Индостана. Он даже написал Типу Сахибу, султану Майсура, воевавшему тогда с британцами, с обещанием придти к нему на помощь.
«Я был объят мечтами и видел средства, с помощью которых мог бы сделать их явью, – признавался он два года спустя. – Я представлял себя основателем новой религии, следующим маршем через Азию, едущем верхом на слоне в тюрбане на голове с новым Кораном в руке, который я бы сочинил на потребу своих нужд. В деяниях своих я бы объединил опыт двух миров, используя для своей выгоды театр всей истории, атакуя мощь Англии в Индии, и, путем завоевания, возобновляя связи со старой Европой. Время, проведенное мною в Египте, стало самым прекрасным за всю мою жизнь, поскольку оно было самым идеальным». Он чувствовал, что Восток обещает ему более высокую сцену для розыгрыша спектакля своей судьбы. «На протяжении двух последних столетий в Европе все уже сделано и не осталось решительно ничего нового, – заявлял он спустя еще пару лет. – Только на Востоке можно развернуться по-настоящему». Решительно, Наполеон с большей готовностью подражал бы великому Александру, нежели великому Карлу{36}.
В 1801 г. он скормил идею совместного марша в Индию Павлу I, который уже на деле начал двигать войска в направлении Кавказа в качестве так сказать предварительной меры, и о том же император французов заводил речь в Тильзите. Обстоятельства складывались как будто бы благоприятно. Правитель Персии, Фетх Алишах, недавним захватом Кабула и Кандагара заметно сократил расстояние между своей армией и аванпостами британцев в Индии, к тому же государь этот являлся ярым поклонником Наполеона и хотел получить французское оружие и офицеров, чтобы модернизировать персидское войско. Он отправил посла, который достиг штаб-квартиры Наполеона в 1807 г., и в мае стороны к взаимному удовлетворению подписали договор о союзе. В Персию как посол во главе военной миссии из семидесяти человек, с инструкциями разведать пути и дороги в Индию и нанести на карту удобные для устройства лагерей точки отправился генерал Гардан. Посланник прочертил маршрут, пролегавший через Багдад, Герат, Кабул и Пешавар{37}.