Страница 15 из 19
Но этот разговор происходил часа два назад. А теперь добровольцы уже появились, и Сирко попросил сотника назвать их.
— Десятник Варакса из моей сотни и пушкарь Ганчук из сотни Зурмаша, — сообщил Гуран.
Холм, на котором они стояли, возвышался посреди гряды осенних пожелтевших холмов, высеянных Господом в полумиле от кромки моря. Некоторые из них издали напоминали остовы разбитых штормами судов. По одну сторону этого штормового кладбища тускло поблескивали в лучах предзакатного солнца островки дюн, по другую — шатры казачьего корпуса.
— Мы не можем жертвовать двумя. Пусть останется один. У нас и так мало воинов, — обронил Гяур.
— Их всегда мало, — резко ответил Сирко. — Но останется действительно один. Кого предпочитаешь? — обратился к сотнику.
— Ганчука.
— Ганчука? Не Вараксу?
— Варакса только недавно пристал к казачьему братству. В бою он, конечно, храбр, однако хитрости казачьей в нем еще нет. Выносливости — тем более.
— Значит, Ганчук? — Сирко прекрасно знал обоих, но именно поэтому выбирать было трудно. Оказывается, бросать в погибельный бой тысячу казаков значительно легче, чем посылать на невидимую для него, полковника, смерть одного-единственного.
«Странно, — подумал Сирко, — что я открыл это для себя только сейчас».
— Но Ганчук отличный бомбардир, — вновь вмешался Гяур. — Уж пушкарей-то должны беречь в любой армии.
— Он прав, — кивнул в сторону князя Сирко. — Ганчук — бомбардир, пушкарь…
— Сколько можно выбирать? — лопнуло терпение у сотника Гурана. — Раз священник желает идти на смерть, пусть идет. Если только к утру он не убоится одного из множества выдуманных церковной братией грехов, на страхе людском замешенных.
— А кто у нас здесь священник? — удивленно уставился Сирко на сотника.
— Понятно кто. Десятник Варакса. Он же — отец Григорий.
— Неужели он действительно был священником?! Что же он до сих пор скрывал это?!
— Так ведь понимал, что в ипостаси священника во Францию его не взяли бы. Здесь нужны сабли, а не церковные кресты. Да и не желает он больше оставаться в священниках, предпочитает окончательно оказачиться. Мне, как своему сотнику, он признался в этом сразу же, ну а перед остальными казак исповедуется, только когда велит душа. Видно, душа отца Григория этого пока что не желает, поскольку не так опасается грехов, как насмешек.
— Странно, — задумчиво проговорил Гяур. — В свое время я знавал одного отца Григория, явно метавшегося когда-то между мечом и посохом. Неужели он все-таки оказался в корпусе наемников?
Сирко оглянулся на князя и пожал плечами.
— Много здесь всякого люда. В казаки человек приходит, как в монастырь, отрекаясь от всего мирского, блудного. Здесь он предстает очищенным от прошлого, как после Страшного суда — новый человек, под новым именем…
19
Перезвон мелодичного прикроватного колокольчика показался д’Артаньяну кличем набата.
Подхватившись, он, прежде всего, взглянул на окно, в котором малиново отражались первые проблески рассвета; потом перевел взгляд на оголенную грудь лежащей рядом девушки. Лицо Лили было покрыто вуалью из золотистых кудрей, мраморно-белая грудь все еще источала лунное сияние, вызывающе устремляясь розоватыми сосками к висевшему на стене спальни образу непорочной Девы Марии, явно обомлевшей от всего происходившего здесь в эту ночь.
«И ты, идиот, способен был уснуть рядом с этой ангельской непорочностью! — швырнул камень в свое мужское самолюбие д’Артаньян. — Ты… способен был уснуть в этой кровати. Господи боже мой! Несчастный! Сколько раз, вспоминая об этом, ты будешь покаянно проклинать себя».
Совершенно забыв о том, что именно разбудило его, д’Артаньян благоговейно уткнулся лицом в грудь девушки, и страстные, хотя и осторожные поцелуи стали первой данью тому раскаянию, которое уже начинало угнетать его, и еще долго будет томить душу — непокаянную душу бездомного, странствующего рыцаря.
Рука сонной девушки инстинктивно потянулась к нему, пальцы запутались в волосах. Д’Артаньян благодарно поцеловал Лили в шею, но проклятый колокольчик, столь своевременно пробудивший его к жизни, теперь напоминал, что звон этот был отнюдь не малиновым звоном любви.
— Госпожа баронесса! — послышался за дверью встревоженный голос начальника охраны замка Отто Кобурга. — Прибыл гонец из Людвигсхаффена! У него тревожная весть: там готовится заговор.
— В Германии, оказывается, тоже существуют заговоры?! Кто бы мог такое предположить? Просто уму непостижимо, — все еще полусонно бормотал лейтенант, поспешно одеваясь. Сообщение Кобурга он всерьез не воспринял, но решил лично побеседовать с ним, прежде чем бывшему кирасиру удастся поднять с постели свою хозяйку.
Однако Лили и так уже все слышала.
— Узнайте, что там происходит, граф, — неожиданно раздался ее спокойный, властный голос.
— Сейчас все выясню. Надо только одеться.
— Господи, да впустите же начальника охраны сюда. Так будет проще, а главное, быстрее.
— Да?! Ему это позволяется? Входите, Кобург, — позвал мушкетер с послушностью дворецкого. Что из того, что ему не хочется, чтобы в спальне Лили появлялся еще один мужчина, пусть даже начальник охраны? Чтобы здесь вообще кто-либо когда-либо появлялся.
Тем не менее это не помешало д’Артаньяну еще раз, теперь уже повелевающее, крикнуть:
— Да входите же, Кобург! На этом поле брани вас ждут, как ни на каком другом.
— Как вам не стыдно, граф? — мягко усовестила его Лили.
Однако войти Отто так и не решился. Вместо себя он втолкнул гонца, парнишку-горбуна лет шестнадцати. Почти детского роста, с лошадиным, перекошенным судорогой лицом, он вполне мог явиться в эту спальню в заурядном кошмарном сне. Впрочем, то, о чем он поведал баронессе фон Вайнцгардт, тоже могло смахивать на кошмарный сон.
— Он собирается идти сюда, баронесса Лили, — мял в руках толстую, похожую на змею, плетку парнишка.
— Кто собирается, Лот? — уселась в постели баронесса, не стесняясь юного гостя.
Небесно-лазурный пеньюар был упоительно легок и непозволительно прозрачен, однако это не смущало ее. Тем не менее д’Артаньян чувствовал себя признательным Кобургу, что тот не осмелился войти. Взгляд, которым окидывал охваченное небесной лазурью тело Лили горбун, граф еще мог стерпеть, как-никак мальчишка. Но взгляд самого Отто…
— Михаэль Вайнцгардт. Причем не сам, а с десятью воинами и с несколькими вооруженными слугами.
— Ты уверен, что они движутся сюда?
— И вскоре предстанут перед воротами, — тяжело дышал парнишка, которому пришлось промчаться верхом более пяти миль…
Не обращая никакого внимания на присутствие отвернувшихся мужчин, баронесса поднялась и начала спокойно облачаться в разбросанный вчера в пылу любовных игр костюм наездницы. Наблюдая за ней краем глаза, д’Артаньян вновь почувствовал себя признательным Кобургу за то, что у него хватило ума остаться по ту сторону двери. Простить любопытство парнишки-уродца было все же проще.
— Так чего они хотят? — спросил вместо баронессы лейтенант. Лот говорил на каком-то местном диалекте, но это проявлялось лишь в его произношении, и д’Артаньян прекрасно понимал, о чем идет речь. — Что означает этот странный визит, который так обеспокоил баронессу?
Лот подозрительно взглянул на незнакомого иностранца.
— Я могу говорить, баронесса Лили?
— Можешь, Лот. Меня это так же интересует, как и господина мушкетера.
— Барон Михаэль, то есть ваш кузен, решил захватить принадлежащий вам замок. Он утверждает, что покойный граф просто выжил из ума. И что все это… все, что связано с завещанием, подстроено. Замок «Вайнцгардт» был обещан ему и принадлежать должен только ему, Михаэлю Вайнцгардту. Так заявляет барон.
— Когда ты узнал об этом? — сурово спросила Лили.
— Поздно вечером. Ночью мчаться сюда не решился. Да мне и не дали бы выйти из имения.
— А сегодня на рассвете ты погнал лошадей на пастбище… Понятно. — Внешне баронесса оставалась совершенно спокойной. Она уже облачилась в костюм и отодвинула полупрозрачную оконную занавеску.