Гобелен

Внутри церкви уже работала команда — бледный геолог из Британского музея и двое хмурых экспертов из крупной лондонской археологической фирмы, специализирующейся на раскопках. Друг Николаса по имени Уилл оказался бородатым мужчиной лет пятидесяти, в очках, чем-то неуловимо похожим на Филиппа. Впрочем, очень скоро Мадлен поняла, что Уилл гораздо более яркий человек, чем Филипп.

— Отлично, — сказал Уилл, с искренним уважением пожимая руку Мадлен. Он похвалил ее за качество проведенного расследования. — Мы уже отметили нужную точку. Идемте.

Один из сотрудников археологической фирмы уже начал сверлить небольшое отверстие в стене, где была сделана отметка мелом. Если не считать воющего сверла, которое напоминало неприятное гудение в кабинете дантиста, вокруг царила тишина. Мадлен прижала руку к губам и с беспокойством посмотрела на Николаса, который широко улыбался.

Когда отверстие было готово, дрель вытащили и вставили внутрь длинный тонкий прут, на конце которого находилось нечто, напоминающее шаровую опору.

— Что это? — спросила Мадлен.

— Миниатюрная камера, нечто среднее между эндоскопом и перископом, — ответил Уилл, который сидел на корточках на полу рядом с ученым, чьи глаза уставились в монитор тонкого портативного компьютера. Мадлен и Николас встали так, чтобы видеть монитор. В это время камера начала снимать щель в стене и на мониторе появились тени.

— Поразительная технология, — пробормотал Николас.

Камера передавала черно-белое изображение, и вскоре все увидели на мониторе темный объект.

— Вот он! — сказал Уилл, и на его грубоватом лице появилась улыбка Чеширского кота. — Следующая часть будет более трудоемкой — из стены придется вынуть несколько камней. Если не хотите зря терять время, я советую вам вернуться… — он посмотрел на часы, — около семи вечера. Ну а если что-нибудь интересное произойдет раньше, я позвоню. У вас есть сотовый телефон?

Мадлен кивнула.

После сумрака лишенной окон башни солнце под открытым небом казалось ослепительным. Мадлен и Николас одновременно остановились возле тисового дерева в церковном дворе и некоторое время стояли под его древними ветвями, отдавая дань молчаливого уважения.

— Пожалуй, дерево сделало свое дело и помогло сохранить сокровище Иоганнеса, — сказала Мадлен.

— Похвальное деяние, — согласился Николас. — Давай я отвезу тебя в коттедж, а потом поедим где-нибудь.

— И будем ждать телефонного звонка, — сказала Мадлен.

— Ну да. Надо заняться чем-нибудь, чтобы отвлечься.

Николас произнес эти слова довольно сухо, но когда Мадлен рискнула посмотреть на него, то увидела, что на его губах играет улыбка.

Уилл позвонил в половине седьмого, когда они ехали обратно в Йартон. Они прервали спор у канала о том, могла ли Вирджиния Вульф быть реалистом и романтиком одновременно, чтобы на всякий случай приехать к башне пораньше.

Николас едва не превысил скорость перед тем, как подъехать к церкви.

Солнце уже клонилось к горизонту, в церковном дворе лежали длинные тени, и Мадлен надеялась, что к тому моменту, когда солнце зайдет окончательно, они уедут отсюда.

Когда Николас и Мадлен вошли, то увидели стоявшие на полу башни несколько массивных древних камней. Один из археологов всматривался в брешь в стене. В башне зажгли прожектора, как будто собирались снимать кино. Все согласились с тем, что не стоит откладывать на утро следующий шаг расследования.

Уилл встретил их, потирая руки.

— Вы быстро приехали! Не хотелось начинать без вас.

Каменная пыль покрывала сверток, извлеченный из стены. Он был довольно тяжелым, и его несли сразу двое. Сверток положили в центре — под свет прожекторов. Вокруг собрались все участники поиска.

Уилл наклонился, аккуратно стряхнул каменную пыль, и все увидели толстый кожаный покров, перевязанный ремнями толщиной со шнурок.

Их аккуратно развязали, покров осторожно сняли, и глазам собравшихся предстал удивительно красивый ларец.

Вдоль куполообразной крышки ковчега переливались самоцветы. Под мощными лучами прожекторов мерцали янтарь, рубины, топазы и жемчуг. По обеим сторонам крышки имелись золотые распятия, инкрустированные жемчугом, а вдоль стенок шла изящная золотая мозаика, напоминающая миниатюрные готические арки.

— А вот и руны, — сказал Николас, присев на корточки, чтобы получше рассмотреть надпись, идущую вдоль основания ковчега.

Он вслух прочитал стихотворение святого Августина, и его голос эхом отразился от каменных стен.

— «Пусть всякий, кто коснется этого ларца, говорит правду», — закончил он.

В наступившем благоговейном молчании Николас посмотрел на Мадлен и долго не отводил от нее взгляда.

Потом все занялись делом, ковчег тщательно завернули в прежние покровы, а Уилл обратился к Мадлен.

— Мы бы хотели, чтобы вы продолжали участвовать в нашей работе. Ник рассказал мне, что у вас здесь дом, так что жить есть где. Я бы с удовольствием позвонил на будущей неделе, чтобы обсудить с вами эту возможность.

Мадлен кивнула.

— Правда, на будущей неделе я буду во Франции.

— Нет проблем.

Уилл присоединился к остальным, чтобы помочь собрать оборудование.

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты хотя бы ненадолго осталась с нами, Мадлен… но лучше надолго, — сказал Николас, когда они ехали обратно в Кентербери.

Мадлен взглянула в окно на темнеющие поля, озаренные последними лучами заходящего солнца. Скоро наступит день летнего солнцестояния. Она откинулась на спинку сиденья, и ее ладонь легла ему на бедро.

На следующее утро Мадлен долго лежала в постели. Дело было вовсе не в том, что ей не хотелось вставать, — она боялась потревожить воздух, который был словно наэлектризован.

Наконец она решилась, спустила ноги на пол и немного посидела, ожидая как минимум удара молнии. Но воздух оставался спокойным. Мадлен встала, подошла к окну и раздвинула шторы, чтобы впустить в комнату веселое утреннее солнце. Небо было пронзительно голубым. Мадлен глубокий вздохнула. Теперь она знала, что означало это странное спокойствие — надежду.

Сейчас она могла прочитать последнюю страницу дневника, чтобы попрощаться с параллельным миром, куда она так охотно сбегала еще несколько дней назад.

Между ней и Николасом существовало безмолвное соглашение — она должна принять решение в самое ближайшее время. Накануне вечером Николас довез ее до коттеджа, но не зашел. Они поцеловались, условившись поговорить на следующий день.

Именно в долгие минуты между сном и бодрствованием Мадлен приняла решение. Вместе с уверенностью в том, что коттедж станет ее новым домом, пришло понимание того, что следует написать на надгробном камне Лидии.

Мадлен приняла душ, оделась и вышла в летнее утро.

Теплый воздух был напоен ароматами роз. Она приостановилась и взглянула на сад. Возле стены росли плющ и розы — розовые, желтые и красные. В сумке лежал блокнот с последней частью дневника и книжка Лидии «Русская мудрость».

В кафе Мадлен заказала эспрессо и пирожное и устроилась за столиком на улице. Мимо проходили люди с утренними газетами в руках, держали за руку детей, вели на поводке собак. Кто-то улыбнулся Мадлен, и она улыбнулась в ответ.

Покончив с пирожным и допивая кофе, Мадлен вытащила из сумки книгу.

Она посмотрела на тонкий томик с изображением святого Георгия, убивающего змия, и открыла страницу, где находилась эпитафия для надгробного камня Лидии.

«Любовь сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь».

Мадлен подняла лицо к солнцу и прикрыла глаза, ощутив закипающие слезы печали и умиротворения.

Когда она снова открыла глаза, по небу плыли легкие облачка. Она подумала — если присмотреться, то можно увидеть в них сонмы ангелов.

Она вытащила из сумки блокнот и открыла его на странице, куда был скопирован последний отрывок из дневника. Мадлен представила себе тонкий почерк Леофгит и вспомнила — ей показалось, будто в конце он слегка изменился.