Гобелен

Одерикус ответил, что монахини работают быстро и молча и что они превосходно владеют иглой. Они уже почти завершили историю, остается лишь ее последняя часть. Это будет встреча Эдуарда и Гарольда после возвращения эрла из Нормандии.

Получается, что гобелен утверждает, спросила я, будто визит Гарольда в Нормандию согласован с королем?

Монах ответил, что Эдита настояла, чтобы последняя часть гобелена была именно такой. По ее мнению, это защитит их, если гобелен будет обнаружен.

Мадлен прилетела в аэропорт Гатвик во вторник, в девять часов вечера. У нее не оставалось особого выбора: все билеты на Страстную пятницу[41] были проданы.

Николас спокойно отнесся к тому, что самолет прилетает так поздно, а когда Мадлен сказала, что может доехать до Кентербери на поезде, велел ей не говорить глупостей.

— Когда вы прилетите, все бары еще будут открыты, — укоризненно сказал он.

Он ждал в зале прибытия, его черные волосы сливались с черной кожей куртки. Рост позволял увидеть его издалека.

Николас также сразу ее заметил, решительно направился навстречу, забрал сумку и поцеловал в обе щеки. От него пахло знакомым одеколоном.

— Это все ваши вещи? — спросил Николас, указывая на сумку, которую она брала с собой в самолет.

Мадлен кивнула.

— Я не люблю ждать багаж.

Николас посмотрел на часы.

— Если сумеем быстро отсюда выбраться, то еще успеем сделать заказ. По пути сюда дорога была забита. Нам лучше поторопиться.

Когда они выехали на автостраду, Николас вытащил из кармана пачку «Кэмела» и предложил Мадлен закурить. Она согласилась, и он вытряхнул из пачки сигарету для себя и нажал на хромированную кнопку прикуривателя на приборной панели. Мадлен вынула сработавшую зажигалку и поднесла ее к концу его сигареты.

— Вам удалось расшифровать руны, о которых вы рассказывали? — первой заговорила Мадлен. — Мне не терпится узнать!

— Я продвинулся совсем немного. Дайте мне время — после нашего разговора прошло всего три дня. А как ваши дела?

Он искоса посмотрел на Мадлен, и она перехватила его взгляд.

— Нормально. Я рада вернуться сюда.

— Значит, вас тянет на родину? Но ведь вы француженка!

— Я наполовину англичанка!

Николас оценивающе посмотрел на нее, и Мадлен больше ничего не сказала, неожиданно смутившись.

— Вы похожи на норманнов чертами лица и кожей, — продолжал Николас, — но волосы как у кельтов. Это все проклятые викинги — разбросали свои хромосомы по всей Европе.

Мадлен рассмеялась, втайне наслаждаясь его вниманием.

— А вы? От кого вы получили свои гены?

— От валлийцев, итальянцев и бриттов, насколько удалось выяснить. Мои родители из Уэльса. Мы до сих пор не слишком популярны среди англичан.

— Но разве король Артур не произошел от римлян и валлийцев? — поддразнила его Мадлен.

— Ну да, раз уж вы об этом вспомнили — теперь я понимаю, что между мной и Артуром должна существовать связь. Вы проницательны!

Они продолжали болтать, пока «фольксваген» не сбавил скорость перед тем, как свернуть с автострады к Кентербери. Николас снова посмотрел на часы.

— Мы быстро доехали. У нас есть полчаса. Могу я пригласить вас в мой любимый бар?

— Почему бы нет?

Дорога, ведущая в Кентербери, была пустынна, а легкая вуаль дождя придавала желтым фонарям призрачное сияние.

Николас обогнул средневековую городскую стену и въехал в старый город через Северные ворота. Они оказались в той части города, которую Мадлен знала совсем плохо, и она искала хоть какой-нибудь ориентир. В основном здесь были каменные коттеджи, но изредка попадались здания, построенные из викторианского кирпича.

— Здесь я живу, — сказал Николас, показывая на одно из таких зданий. — Раньше тут находилось старое пожарное депо, потом его перестроили. В доме много места. Я страдаю клаустрофобией в стандартных постройках — кажется, что нахожусь в кукольном домике.

Он остановил машину возле паба, который занимал угловую часть обветшалого строения. Паб назывался «Революция».

— Это независимый паб[42], его владельцы называют себя коммунистами, — заметил Николас, когда увидел, что Мадлен разглядывает название, написанное на деревянной вывеске.

Они вошли в небольшой, тускло освещенный зал. Почти все посетители были стариками. Несколько седых голов кивнули Николасу, когда он заказывал виски для Мадлен и безалкогольное пиво для себя. Один из них, с морщинистым лицом и в фуражке, с некоторым любопытством посмотрел на Мадлен, перевел взгляд на Николаса и улыбнулся своим мыслям. Зубов у него почти не осталось.

Они сели за один из пустых столиков — все посетители устроились за барной стойкой.

Мадлен подняла стакан и указала в сторону стойки.

— Странные посетители для паба с названием «Революция». Что-то я не вижу никаких признаков инакомыслия.

— Пятидесятые давно прошли.

— Значит, не хотите рассказать о документе, который нашли? Это жестоко.

— Ну хорошо, я скажу кое-что. Его автор — монах, покинувший монастырь Святого Августина в период ликвидации. Документ датирован тысяча пятьсот сороковым годом. Монастырь был распущен в тысяча пятьсот сороковом.

— Но собор не тронули?

— Нет, Генрих Восьмой сохранил несколько самых крупных соборов. Естественно, они отошли к Англиканской церкви. Аббатства и монастыри были разрушены и разворованы — камень за камнем.

— Вы хотите сказать, что монах описывает уничтожение монастырей?

— Я не уверен относительно подробностей. Но рассчитываю, что к концу недели мы сможем посмотреть документ. Две головы лучше, чем одна. Все не так уж и сложно — просто процесс расшифровки идет медленно, приходится искать значение каждой руны, в результате осмысленная фраза получается далеко не сразу.

Вскоре раздался звон медного колокольчика, возвещающего о закрытии «Революции». Мадлен больше не успела задать ни одного вопроса, и ей пришлось залпом допить остатки виски.

Николас отвез ее к дому Лидии и проводил до двери. После того как она нашла в сумочке ключи и открыла дверь, он клюнул ее в обе щеки и обещал позвонить на мобильный телефон в субботу. Он сказал, что завтра работает в архиве, но там никого не должно быть, и он не сомневается — Иисус поймет, что ему необходимо время спокойно подумать. Потом Николас уехал.

Мадлен шла по коттеджу и всюду зажигала свет, вспоминая о том, что сказала Розе — дом оказывает на нее умиротворяющее действие. Так оно и было, но теперь он казался пустым. Лидия окончательно покинула его.

В пятницу Мадлен проспала почти до полудня, а когда проснулась, отчетливо вспомнила свой сон. Ей приснилось, что принц Уильям[43] стал Эдгаром Этелингом — наследником трона в тысяча шестьдесят шестом году. Уильям-Эдгар, одетый в гетры из лайкры, выступал с кафедры Мадлен в аудитории университета в Кане. Он решил отречься от престола, заявил Уильям-Эдгар, поскольку пришел к выводу, что Виндзоры не являются истинными наследниками короны саксов. И добавил, что отправляется в Австралию, чтобы заняться серфингом.

Весь день Мадлен разбирала книги в гостиной, мучительно раздумывая над каждой — сохранить для себя или отдать на благотворительные цели. Закончив, она увидела, что стопка, отобранная для благотворительности, оказалась совсем маленькой. Что же делать с книгами, с которыми она не в силах расстаться? Конечно, можно отправить их в Кан… но Мадлен не была уверена, что хочет иметь их в своей квартире, к тому же там вряд ли хватит места. Она медленно вернула книги на полки, отложив в стопку еще одну. Единственная книга, которую Мадлен взяла себе, — тонкий томик в твердой обложке, который она открывала в день похорон Лидии, «Русская мудрость».

Мебель, хозяйственные принадлежности, гравюры и картины на стенах представляли аналогичную проблему. Мадлен пришла к выводу, что отдавать эти вещи неправильно — ведь они единственное, что осталось у нее от Лидии.

41

Пятница на Страстной неделе является официальным выходным днем (церк.).

42

Паб, не связанный договором с определенной пивоваренной компанией и получающий напитки от разных фирм.

43

Старший сын принца Чарльза и принцессы Дианы (род. 21 июня 1982 г.).