Страница 81 из 95
Принцип вполне понятен. Насколько нам известно, гипнотическое внушение всегда сопровождалось воздействием речи; если субъект не понимает языка, на котором производится внушение, он не войдет в состояние гипноза. Коль скоро массовый гипноз не является ответом на интересующий нас вопрос, то следует искать иное объяснение трюка.
Удивительное свойство веревки тщательно хранят в секрете и передают от отца к сыну как фамильную реликвию. Во все времена людей, знавших тайну трюка, можно было пересчитать по пальцам одной руки — к тому же говорят, что этот номер очень рискованный и при малейшей ошибке можно свернуть себе шею. Полагают, что к 1940–м годам факиры, демонстрировавшие сей удивительный номер, стали слишком старыми для выступлений с чудо–веревкой. Но если этот трюк — не миф, то как его делали?
Предположим, что секрет скрыт в самой веревке и что в прямом состоянии ее поддерживает механизм из вставок (металлических или деревянных) или скрытое в земле устройство. Главная же тайна буквально висит в воздухе.
Когда впервые был исполнен этот номер — задолго до появления невидимой проволоки, зачастую используемой современными иллюзионистами, — искусно сделанные длинные прочные шнуры были черными. Поскольку они отнюдь не отличались "незаметностью", трюк всегда демонстрировался с наступлением сумерек, когда черный шнур становился невидимым на фоне потемневшего неба. Кроме того, номер следовало исполнять на достаточно тесной площадке и ни в коем случае не посреди пустыря или иного открытого места. Впрочем, чтобы избежать разоблачения при выступлении в долине, достаточно было расположиться между двумя буграми или холмиками. Шнур натягивали между ними так, чтобы он скрывался в листве деревьев. Чтобы наверняка утаить его от пытливых глаз скептически настроенных зрителей, факир начинал выступление в сгущающихся сумерках и поначалу "разогревал" толпу прибаутками и банальными фокусами до тех пор, пока небо наконец не становилось черным.
Тогда помощники выносили фонари и располагали их на специальных подставках вокруг сидевшего на земле мага, который предварял главный трюк достаточно скучным и долгим традиционным предисловием, дабы отвлечь внимание аудитории.
Представьте себе такую сцену: расположившись на расстоянии всего трех–четырех метров от публики, факир непрестанно что‑то рассказывает, достает из плетеной корзины веревку, многократно изгибает и скручивает ее, подбрасывает в воздух, показывая всем, что веревка совершенно обыкновенная. Обычно маги не рискуют прикреплять утяжеляющий деревянный шарик под взглядами зрителей и вплетают его в конец веревки заранее. И вот, продолжая балагурить, он размахивает поднятыми руками и швыряет ее вверх в очередной раз… Зрители уже утомились и не замечают, как факир ловким движением вставляет металлический крюк в специальное отверстие в деревянном шарике. Этот крюк привязан к очень тонкому и прочному волосяному шнуру, незаметному на фоне черного неба. Шнур поднимается на высоту приблизительно восемнадцати метров, где он переброшен через главный горизонтальный шнур. Зрители же, ослепленные светом фонарей, видят, что веревка поднимается в воздух, подчиняясь неведомой магической силе. При резком контрасте между освещением площадки и чернотой неба им кажется, что она парит в воздухе, поднявшись на высоту 60—90 метров. Зрители попросту не видят, что ее вытягивают наверх спрятавшиеся в укрытии помощники факира.
Когда маг приказывает своему помощнику — мальчику в возрасте восьми–девяти лет — подняться по веревке, публика хорошо понимает ребенка, упорно не желающего следовать в пугающую неизвестность. Конечно, в итоге мальчик уступает, взбирается все выше и выше и в конце концов исчезает из вида — на высоте около десяти метров он оказывается недосягаемым для света фонарей. Добравшись до главного шнура, он цепляется за него крюком и проверяет надежность крепления веревки.
Тем временем факир безуспешно зовет мальчика — тот не удостаивает его ответом. Разъяренный маг хватает огромный нож, сжимает его зубами и бросается наверх вслед за помощником. Через несколько мгновений он тоже исчезает в темноте, и зрители слышат лишь его злобную ругань и предсмертные крики мальчика. Потом — о ужас! — на землю начинают падать части тела несчастной жертвы. На самом деле это — части тела крупной обезьяны, обмотанные окровавленными тряпками, похожими на одежду мальчика. Они были спрятаны под просторным халатом самого факира. Последней падает отрезанная голова, обмотанная тюрбаном. Естественно, зрители не выказывают желания осмотреть ее.
Четыре помощника бросаются к останкам товарища с громкими причитаниями. Тем временем наверху мальчик прячется в опустевших просторных одеяниях факира. Маг спускается вместе с ним вниз, причем внимание зрителей приковано прежде всего к "окровавленному" клинку в его зубах. При виде расчлененного тела факир "осознает" происшедшее, начинает "раскаиваться" и падает наземь рядом с останками. Помощники, пытаясь утешить хозяина, окружают их плотным кольцом. В это время мальчик выскальзывает наружу, а части тела обезьяны вновь исчезают под одеждами мага. Помощники отходят, а зрители видят факира, склонившегося над сложенными вместе кусками тела жертвы. Наконец он встает и произносит несколько волшебных слов, после чего наносит чувствительный резкий удар, и вдруг, — о чудо! — мальчик оживает.
"ХАРРИКЕЙН" АТАКУЕТ "АРГО"
Загадочную историю, представленную ниже, сообщил Британскому королевскому метапсихическому обществу в 1954 году бывший пилот–истребитель RAF майор Перси Л. Стаффхорн, кавалер многих высших военных орденов.
Сэр Джеймс Хоукинс, профессор, дипломат и историк, хорошо знавший Стаффхорна, характеризовал его как рационального материалиста, верного канонам пресвитерианской церкви, человека правдивого и добропорядочного. Он считал, что Королевское общество должно быть ознакомлено с этим необъяснимым случаем, несмотря на то, что с того дня минуло уже двенадцать лет.
"Эту историю я рассказал лишь один раз в жизни. Лежал в госпитале после вторжения в Нормандию — случайная немецкая пуля прошила голень. Однажды доверился соседу по палате, тоже летчику. Он лишь странно посмотрел на меня, а на следующее утро был уже в другой палате и начал избегать меня.
Это произошло в июне 1942 года. Наша эскадрилья базировалась в Дерне, на ливийском побережье мы патрулировали Левантское море. Позади были бои у Эль–Аламейна, в Тобруке. Итальянцы и Африканский корпус Роммеля уже бежали из Туниса. Наши "Харрикейны" и "Китти–Хоуки", используя подвесные баки, могли залетать достаточно далеко. Самолеты противника сюда проникали редко — ожидали десанта на Сицилию.
Так что проблем с "воздухом" не было. Нужно было идентифицировать морские суда и сразу сообщать на базу, если корабль был подозрителен. Одному из наших пилотов удалось засечь нацистскую субмарину, которая вылезла "подышать", быть может, у нее испортился "шнорхель"; обменялись несколькими очередями, потом она нырнула, а утопили ее через несколько часов корветы, вызванные от побережья.
В этот день у моего напарника Финнея Кларка забарахлил мотор "Харрикейна", техникам никак не удавалось найти неисправность. Коммодор решил направить в свободный поиск меня одного.
Легко и просто — воскресная прогулка. Яркое солнце — ни облачка на небе. Взлетел. Вскоре вышел в начальный квадрат барражирования, поглядывая вниз. Транспортный "Либерти" полз куда‑то под охраной малого противолодочного корабля. Ближе к берегу сбились в стайку рыбачьи суда. Ничего интересного…
Через несколько минут мне захотелось протереть стекла защитных очков. Слева, в полумиле, плыл парусный корабль. Небольшой, изящный. Не похожий на грубые фелюги аборигенов. С большим квадратным белым парусом. А по бокам ритмично вспенивали воду весла! Ничего подобного не видывал в наши дни. Заложил крутой вираж, чтобы рассмотреть необычное судно. Оно шло на зюйд–вест. Откуда? Куда?