Фауст

Вирдунг особо отмечал, что король Франции Людовик XII (правивший с 1498 по 1515 год) встал на сторону герцога, чтобы не допустить повторения событий 1314 года. В 1314 году король Людовик X, занявший трон, обнаружил, что казна пуста, а дворяне готовы восстать против его власти. Правление оказалось коротким: в 1316 году Людовик X умер, предположительно в результате отравления. Людовик XII скончался 1 января 1515 года. Современники приписывали смерть не отравлению, а красоте и жизнелюбию его молодой супруги, английской принцессы Марии. Появление Мефистофеля оказалось событием, которого Вирдунг не предсказывал.

Вызов демона

«…Обратил доктор Фауст все помыслы свои на одно дело: чтобы любить то, что не пристало любить… Ибо любопытство, свобода и легкомыслие победили и раззадорили его так, что стал он однажды испытывать некоторые волшебные слова, фигуры, письмена и заклятия, чтобы вызвать тем самым черта»{166}.

Если верить легенде, бесстрашный Фауст с жезлом и магическими книгами в руках вошёл в лес где-то в окресностях Виттенберга. Он направлялся к месту, которое в «Вольфенбюттельской рукописи» именовалось Шпессерским лесом. В 1901 году этот лес был идентифицирован Адольфом Вардом как Шпеке – место вблизи Виттенберга, где любили бывать студенты, в том числе Лютер. Когда в 1591 году английский путешественник Фэйнс Морисон поступил в Виттенбергский университет, его отвели в лес, где показали «изрядно битое молнией обгорелое дерево… у которого [Фауст] занимался чёрной магией»{167}. В «народной книге» Фауст на закате выходит на перекрёсток дорог и очерчивает жезлом круг, украшенный магическими символами его искусства. Действо заканчивается примерно в 9 или 10 часов вечера следующим образом: «Тогда начал доктор Фауст звать духа Мефистофеля [букв. Mephostophiles], приказывая тому явиться от имени Вельзевула»{168}.

Если верить «народной книге» о Фаусте, вначале дух отказывается материализоваться. Шпессерский лес наполняется зловещим шумом, воет ветер, слышится гром, сверкают молнии. Фаусту кажется, «будто весь мир объят пламенем». Он начинает проявлять нерешительность, и в этот момент какофония звуков сменяется приятной красивой музыкой. Вдохновившись, Фауст продолжает вызывать духа: «Неожиданно над головой его прошумели крылья могучего дракона»{169}.

Как большинство писателей, автор «народной книги» не указывает точного заклинания, использованного Фаустом. Издатель книги Шпис говорил, что опустил формулы намеренно, чтобы избежать их использования в нечистых целях. Марло, изобразивший сцену более тщательно, продемонстрировал хорошее знание магии:

Здесь Иеговы в кругу волшебном имя

Начертано обратной анаграммой… [1]

Случайно или намеренно Марло привёл заклинание, с помощью которого Фауст теоретически мог вызывать ветер.

В заклинаниях из пьесы Марло смешиваются два магических акта: строгий обряд высшей магии для связывания адских духов, использующий мистические имена Бога, и откровенно сатанистский ритуал, в котором Фауст принижает имя Иеговы, обращаясь к геенне огненной (то есть к аду). У Марло такой приём оправдан тем, что это даёт Фаусту возможность радоваться появлению Мефистофеля: «Вот чар моих таинственная власть!» Но в то же время показывает, что Фауст теряет контроль над ситуацией. Как объясняет Фаусту сам Мефистофель:

А потому, чтоб поскорей нас вызвать,

От троицы отречься надо смело

И ревностно молиться князю тьмы.

Сцена заклинания демона у Марло говорит о столкновении между двумя противоположными взглядами на магию. Здесь Фауст, как истинный некромант, полагает, что его власть, а именно знание магии, помноженное на мастерство, заставляет духов выйти из ада и действовать по воле мага. Кстати, взгляды, изложенные Марло устами Мефистофеля, принадлежали Арнольду де Вилланова (ок. 1235–1313), утверждавшему, что демонов невозможно принудить к какому-либо действию и что на самом деле они являются перед вызывающим некромантом по их собственной воле. Вилланова считал, что любое свидетельство противоположного есть уловка демонов, старающихся сбить некроманта с толку. С позиций богословия проблема состояла в том, что теологи не могли согласиться с возможностью, что действиям некроманта попустительствовал сам Бог. В ответ на это некроманты выработали техническое решение, вполне соответствовавшее теоцентрическому мировоззрению того периода: если произносимая именем (именами) Господа просьба об удалении демона может использоваться в обряде экзорцизма, тогда те же самые имена могут вызывать демонов из ада, заставляя их подчиниться приказам мага. Чтобы уйти от этой проблемы, теологам требовалось решить свои обычные внутренние конфликты и одновременно лишить некромантов почвы под ногами.

Само собой, в более поздних колдовских книгах о Фаусте появились другие формулы вызова Мефистофеля. Подобные тексты стоят на твёрдой почве некромантии. В колдовских книгах нельзя встретить ни единого намёка на то, что за вызов и господство на адскими духами может отвечать что-либо помимо сил магии. В одной из редакций книги Geister Commando 1501 года, изданной в Риме, приведен текст для «вызова Мефистофеля», а также «печать или знак принуждения и подчинения», которые ночью при полной луне наносят на пергамент из кожи новорожденного ягнёнка чернилами, замешанными из крови бабочки. Мрачная глава X Cabalae Nigrae, включённая в знаменитую книгу Dreyfacher Höllenzwang (предположительно изданную в 1505 году в Пассау), предлагает другую, «высшую формулу вызова Мефистофеля», состоящую из трёх длинных последовательностей магических слов и имён духов. Когда в итоге всех заклинаний появляется Мефистофель, если он действительно появляется, магу необходимо исполнить особую процедуру для того, чтобы вернуть демона назад в мир духов.

Издав крик, как будто «разверзся ад», Мефистофель молнией падает на Шпессерский лес, где сначала превращается в огненный шар, затем в огненного человека и, наконец, принимает «обличье францисканского монаха»{170}. Мефистофель принимает то один вид, то другой, превращаясь из дракона в огненного человека, затем в монаха, пока не оказывается в облике, более приятном как для Фауста, так и для читателя «народной книги». Но то, что Мефистофель появляется в образе монаха-францисканца, немедленно вызывает к жизни предубеждения, свойственные протестантизму. Ничто не доставит протестанту такого удовольствия, как мысль о том, что Мефистофель явился в образе одного из братьев католического ордена. Вообще, такое превращение удивительно, ведь маг эпохи Возрождения наверняка предпочёл бы нечто более классическое – тогу или иное античное одеяние. Читая руководства по магии, я до сих пор не встречал духов, появлявшихся в одеянии священника. Чаще они предстают аристократами или солдатами, иногда – в более гротескных формах. Хотя наряд Мефистофеля выглядел неестественно, подлинным элементом магического руководства было разнообразие форм, в которых он являлся, часто по просьбе мага.

Мы видим, как Мефистофель появляется то там, то здесь и всегда в разном обличье. В «Седьмой книге Моисея» из сборника Geister Commando духа Mephistophilis называют среди семи великих князей.

«Mephistofilis готов служить, и он является в молодом виде. Он горазд в любого рода искусстве, его зовут духом Сервосом, или “нахальным”. Он быстро доставляет сокровища со всей земли и из её глубин»{171}.

Когда Марло писал текст для своего «Мефистофеля», имя этого духа не нуждалось в пояснении. Для создания характера Марло не требовалось ничего, кроме признания самого духа о том, кто его хозяин: «Я лишь слуга смиренный Люцифера». Когда в XVIII веке к этой теме обратился Гёте, он описал Мефистофеля как «дух отрицания». Кстати, в поэме Гёте нет упоминания о Люцифере – потому, что дьяволом оказался сам Мефистофель{172}.

Это истинно драматическое развитие. Демонический подмастерье, будь он хоть слугой, хоть «князем», впечатляет театральную или читающую публику гораздо меньше, чем сам дьявол. Впрочем, здесь кроется явная ошибка. Дело в том, что руководство по магии «Кодекс 849» предусматривало собственные процедуры для заклинания Сатаны – и это не исключение. Известна ещё одна хранящаяся в Праге немецкая рукопись XV века, дающая пример относительно короткого и непосредственного обращения к дьяволу{173}. Если Фауст действительно намеревался вызвать дьявола, у него хватало вариантов для выбора заклинания. Если верить легенде, вместо дьявола Фауст избрал Мефистофеля. Очевидно, у него были причины.