Комедиантка

Старуха не договорила и вышла. Янка со злостью швырнула букет в угол, конфеты раздала, а после спектакля отправилась прямо домой, разгневанная на Мецената, которого раньше считала человеком порядочным.

На другой день после репетиции Майковская ехидно заметила ей:

— А вы недотрога… романтичная особа.

— Совсем нет, просто нужно уважать свое человеческое достоинство.

— «Будь ты целомудренна, как лед, чиста, как снег, ты не избегнешь клеветы. Уходи в монастырь!»[31] — продекламировала Меля.

— Меня не заботит чужое мнение — лишь бы самой перед собой остаться чистой. Любая грязь отвратительна, я даже ради осуществления мечты не пошла бы на подлость.

— Фи! Если б знать, что подлость, грязь и разные прочие вещи доставляют удовольствие, я бы их утром и вечером использовала вместо масла на булку.

Женщины недружелюбно посмотрели друг на друга, обменялись презрительными улыбками и разошлись.

Янка начинала испытывать к актрисам глубокую неприязнь, переходящую в отвращение. Она уже отлично знала всех, и они очень напоминали ей попугаев — так были пусты, злы и глупы. Они раздражали Янку вечной болтовней о нарядах и мужчинах, их бессмысленные улыбки, их цинизм вызывали в ней гнев. Сама Янка смеялась редко и почти всегда только губами, а не сердцем, потому что не выносила веселья по пустякам.

Она пошла на урок к Цабинской, но еще долго помнилось ей недвусмысленное поведение Совинской и ядовитое замечание Майковской.

— «Будь ты целомудренна, как лед, чиста, как снег, ты не избегнешь клеветы. Уходи в монастырь!» — несколько раз повторила Янка, но задела ее не первая фраза, а последняя.

— Нет, нет! — твердила она, отгоняя от себя непрошеные видения.

Закончив урок, Янка долго потом играла ноктюрны Шопена, находя утешение в этой меланхолической музыке.

— Панна Янина! Муж тут оставил для вас роль! — крикнула директорша из другой комнаты.

Янка захлопнула крышку рояля и стала просматривать текст. Это был совсем маленький отрывок, всего в несколько слов, из пьесы Глоговского. Роль была эпизодическая и совершенно не соответствовала ожиданиям девушки, но сердце ее радостно забилось — первое настоящее выступление!

Премьеру отложили до будущего четверга. Глоговский настоял на том, чтобы репетировали каждый день и щедро угощал актеров, уговаривая каждого учить роль скорей и лучше.

Вскоре после получения первой роли исполнился ровно месяц, как Янка поселилась у Совинской. Старуха напомнила ей об этом утром и попросила заплатить за квартиру.

Янка дала десять рублей, твердо обещая доплатить остальное в ближайшие дни. Из всех сбережений у нее осталось всего несколько рублей.

Подсчитав деньги, девушка с недоумением соображала, куда и на что потратила за пять недель почти две сотни, привезенные из Буковца.

«Что же будет дальше?» — спрашивала себя Янка и решила как можно скорей поговорить с Цабинским о своем жалованье.

Она сделала это на первой же репетиции.

Цабинский отпрянул от нее, как ужаленный.

— Нет у меня, ей-богу, нет! К тому же… начинающим хористкам я первые месяцы никогда не плачу. Хм! Странно, что вам никто не объяснил этого. Другие по целому сезону работают и не морочат мне голову своим жалованьем… Будьте довольны, что состоите в первоклассной труппе. Хм! Хотя… вам, наверное, полагается за уроки?

Когда Янка услышала это, ей стало страшно, и она тут же откровенно призналась:

— Пан директор! Через неделю мне не на что будет жить. До сих пор у меня были деньги из дома, и я не напоминала…

— А этот старик… Меценат… Он не может дать? Ведь говорят, что…

— Директор! — пролепетала Янка, заливаясь краской.

— Маскотта![32] — буркнул Цабинский, сердито поджав губы.

С трудом подавив возмущение, Янка сказала:

— Десять рублей мне сейчас совершенно необходимы: нужно купить костюм для «Хамов».

— Десять рублей? Ха-ха-ха, прелестно! Даже Майковская не получает сразу столько! Десять рублей! Обожаю наивность!

Директор хохотал от всей души, а уходя, бросил:

— Напомните вечером, дам квитанцию в кассу.

Вечером она получила рубль.

Янка погрузилась в грустные размышления, поняв, что нужда стоит уже за порогом и скоро встретится с нею лицом к лицу.

Янка хорошо знала, что хористки даже при полном сборе получали по пятьдесят копеек, а то и вовсе гроши. Только сейчас она поняла, отчего лица актрис такие усталые и изможденные.

Теперь Янка увидела много таких вещей, каких не замечала раньше, а если и замечала, то не задумывалась над их смыслом. Лишь теперь, когда Янка сама встретилась с нуждой, она поняла, как тяжела эта ежедневная борьба актера с бедностью, часто прикрываемая бесшабашной веселостью на репетициях и спектаклях.

Деланная беззаботность, позирование, шутовство были только видимостью, вернее — вторым лицом этих людей, может быть даже лицом истинным. Теперь Янка увидела унылую жизнь, которая день за днем проходила среди огорчений и неустанной борьбы.

Она почувствовала, что ее тоже засасывает топкое болото, где идет непрерывная схватка всех со всеми, где враждебно встречают каждого, кто пытается отнять роль или урвать от жалованья.

До сих пор Янка была зрителем, сейчас она сама готовилась вступить в борьбу.

Подсознательно Янка ощутила, как шатки театральные подмостки, как крепко нужно держаться, чтобы не упасть под ноги другим и дойти до цели. Сколько надо приложить усилий, воли, сколько претерпеть, как надо ни с кем и ни с чем не считаться, чтобы дойти…

— Дойти!.. Дойду! — убеждала себя Янка, стараясь отогнать мрачные видения, которые настойчиво преследовали ее после гадания Мецената.

Ежевечерние ожидания у кассы после спектакля, когда приходилось выпрашивать деньги, омрачили душу девушки, наполнили ее горечью.

Тем сильнее жаждала Янка получить настоящую роль, что помогло бы ей вырваться из этого омерзительного хора, но получить роль не удавалось, и это глубоко оскорбляло, причиняло невыразимую боль.

Котлицкий неустанно кружил возле нее, признаний не повторял, но выжидал.

С Владеком у нее установились приятельские отношения, и тот во всеуслышание объявил, что Янка бывает у его матери.

Она и в самом деле несколько раз была у Недельской, встречались они часто то в театре, то на улице, и невозможно было отделаться от назойливых приглашений старухи. Недельская все следила за Владеком и уже подозревала его в симпатии к Янке.

Ухаживания Владека Янка принимала равнодушно, как и полные почтительной любезности слова и взгляды Котлицкого, как конфеты и букеты Мецената, которые тот присылал ежедневно.

Ни один из трех робких обожателей не волновал ее сердца; своей холодностью она держала их на почтительном расстоянии.

Артистки посмеивались над Янкиной непреклонностью, но втайне завидовали ей. Янка не отвечала на колкие замечания, иначе на ее голову посыпался бы целый град насмешек.

Хорошо ей было только с Глоговским, который все свободное время проводил в театре на репетициях своей пьесы. Он откровенно выделял Орловскую среди других женщин, только с ней разговаривал серьезно, только ее ценил как человека. Янке это очень льстило, и она была ему благодарна. Ей нравились парадоксальность и прямота суждений Глоговского о самых щекотливых сторонах общественной жизни, нравилось и то, что он никогда не пытался говорить с ней о любви, не лицемерил. Они часто ходили вместе на прогулку в Лазенки. Глоговский был Янке искренним другом, она ценила в нем не мужчину, а благородную натуру, которой несвойственна мелочность. После генеральной репетиции «Хамов» они вместе вышли из театра.

Глоговский в этот день был мрачнее обычного, чаще говорил «пусть сдохну» и «считай до двадцати», — беспокоился о предстоящем вечере, но смеялся, как всегда, заразительно.

— Может быть, проедем на конке в Ботанический, а?

31

Слова Гамлета из первой сцены третьего акта трагедии Шекспира.

32

Маскотта (от франц. mascotte — амулет) — здесь в смысле «недотрога», «девственница». Это значение возникло от названия оперетты французского композитора Одрана (1880), героиня которой, юная девушка, сохраняет способность приносить счастье до тех пор, пока остается непорочной.