Страница 29 из 112
— Разрабатывая собственные сети, Вы, разумеется, оглядывались на Запад, где Интернет развивался полным ходом. То есть открытием Ваша деятельность не была?
— Конечно, это не было изобретение, а скорее самоадаптирование. Все протоколы в мире ведь стандартны. Нам просто пришлось некоторые программы перерабатывать, потому что в то время качество телефонной связи у нас было такое, что электронная связь просто так не шла. Но в этом деле мы были первыми в стране.
Я стал привлекать своих друзей, физиков и математиков из разных институтов, объясняя им, что появился принципиально новый способ обмена информацией внутри страны и за рубежом. Новое поколение должно понимать, что в то время, чтобы позвонить, например, в Австрию, нужно было потратить полдня, заказать разговор, ждать, пока телефонистка тебя вызовет... Тихий ужас! Факсы тогда уже, конечно, начинались, но качество их оставляло желать лучшего. А потом, что такое передать факс страниц в 20? Это и сегодня-то сложно, а в то время было практически невозможно.
— Само по себе «финское» открытие шлюза в европейский консорциум сетей EUqet 28 августа 1990 года, насколько я понимаю, в полной мере назвать рождением отечественного Интернета сложно, поскольку домен первого уровня «.su» в базе данных Международного информационного центра InterNIC был зарегистрирован 9 сентября 1990 года, а российский домен «.ги» зарегистрирован там же только 7 апреля 1994 года. Внесите, пожалуйста, ясность в историю официального статуса отечественного Интернета.
— Я праздную все названные вами даты, потому что ко всем имел отношение. Что касается официального или неофициального статуса Интернета, то все зависит от определений. Если вы говорите о том, как появился Интернет в нашей стране, то тогда это первые две даты. А если говорить о Рунете, то тогда это, конечно, 1994 год. Что касается официального и неофициального периодов, то домен «.su» и в Советском Союзе, конечно, был официальным. Но не государственным. И «.ги» тоже не государственный.
Вообще в Интернете понятия «государственный» и «негосударственный» относятся соответственно к собственности и функциям. Домен — это не объект, к которому прилагается понятие собственности, поэтому он и не может быть государственным или негосударственным с точки зрения собственности. С точки зрения кто распоряжается доменами, то есть с точки зрения функции домена, наше государство поручило работать с «.ги» координационному центру национального домена сети Интернет. Под своим присмотром, разумеется. То есть оно участвует в этом процессе, но не напрямую.
— Ну и, само собой, зарождение IP-технологий в СССР претендует на особый праздник?
— Первая связь по IP это, конечно, знаковый, но скорее чисто технологический этап, чем исторический. Понимаете, когда полный Интернет 64 килобайта в секунду на всю страну, — это, прямо скажем, не так интересно. Поэтому и использовались IP тогда исключительно в технологических целях, а в основном работала электронная почта. То есть все было, протоколы были, но использовалось это мало. И не только у нас, а во всем мире.
— Как у Вас возникла идея коммерциализировать Интернет?
— Это был тоже интересный момент. Однажды мы собрались и стали думать, куда двигаться дальше. Дело в том, что на адрес Курчатовского института стали поступать огромные счета за междугородние телефонные переговоры, которые надо было как-то оплачивать. Но в 1990 году наука финансировалась по нулям, так что институт выставил эти счета мне: «Ты потратил, ты и добывай деньги». Вот мы и пришли к выводу, что надо бы вводить какую-то плату за свой сервис. Причем мы очень долго спорили: остановиться ли нам на модели дешевого сервиса, но для всех, или делать какую-то элитную сеть, скажем, для институтов, более качественную, но дорогую. В конце концов приняли решение строить паблик-сеть. Решили: пускай она будет в 10 раз больше, но в 10 раз дешевле.
— Вы упоминали про большой бизнес, у которого появился к Вам интерес...
— Да. Я как-то рассказал о нашей сети Боровому, когда был у него на товарно-сырьевой бирже. Они как раз собирались строить спутниковую систему связи бирж. Я сказал: «Зачем спутниковую? Все можно сделать с помощью Интернета на базе телефона». Народ меня выслушал. И все-таки принял решение потратить много денег на спутники. Но на той встрече присутствовали товарищи, которым наше предложение показалось интересным. В частности, Толя Химинчук понял возможности Интернета, включился в это дело и стал пропагандировать Интернет в бизнес-сообществе. Вот так стартовавший из научных институтов Интернет заинтересовал бизнес. Вскоре стали появляться точки концентрации, узлы и так далее. Выяснилось, что народ готов платить, и, кстати, как сегодня выясняется, плата была не очень велика, люди вполне тянули. Ну а потом пришло время крупных игроков.
— Насколько я знаю, электронная разведка в лице 16-го Управления КГБ о Ваших научных изысканиях знала с самого начала, но, по воспоминаниям Ваших коллег, якобы недооценивала значение созданной Вами системы вплоть до распада СССР. Извините, но решусь все-таки не поверить такому простому объяснению. Как было на самом деле?
— На самом деле, конечно, было не совсем так. Очень быстро ко мне пришли товарищи из КГБ и спросили: «Ты чего устроил?» Вполне грамотные и серьезные товарищи. Мы с ними все обсудили. И договорились, что надо писать соответствующие инструкции о том, как концентрироваться не на форме передачи конкретной информации, а на том, откуда она идет. Ведь секреты лежат во вполне конкретных местах, и к ним осуществляется вполне конкретный доступ. Вот с тех, кто имеет к ним доступ, решили брать дополнительные подписки, что они не будут распространять секретную информацию, в том числе и через Интернет. А все способы передачи информации вы никогда не проконтролируете. А если за носителями секретов стали бы ходить по два человека, то возможностей ни одной из спецслужб мира не хватило бы, чтобы всех их проконтролировать. В Советском Союзе секретов было очень много. После этого у нас были с товарищами из КГБ только спокойные, нормальные разговоры...
— ...которые спустя несколько лет привели к тому, что Вы стали советником директора Федерального агентства правительственной связи и информации, созданного на базе трех управлений КГБ: 8-го шифровально-дешифровального, упомянутого 16-го и Главного управления правительственной связи. Какова была там Ваша роль?
— Моя роль была в том, что я спецслужбам всячески объяснял возможности этой технологии и то, что ее нужно использовать. Напомню, что в 1990-е годы даже Министерство связи долгое время Интернет не считало делом, хотя у меня были прекрасные отношения с руководителями этого министерства Булгаком и Марковым, мы с ними все это обсуждали, палки в колеса они не вставляли, но фактически говорилось: «Леш, ты скажи, мы тебе поможем, но, если честно, все это игрушки...»
Спецслужбам я объяснял, что для того, чтобы Интернет не представлял угрозу безопасности страны, его закрывать не обязательно, достаточно предпринять для этого определенные шаги, и все. Ни для кого же не секрет, что существуют документы, в соответствии с которыми операторы связи обязаны предоставлять возможность прослушки. И все это согласно букве закона. Известно, как все это оформляется.
— Разве ФАПСИ занималось оперативной работой?
— Конкретно ФАПСИ оперативной работой не занималось. Я работал там генеральным директором Деловой сети России. Мы должны были использовать наработки Федерального агентства правительственной связи по защите информации для создания нормальной, конфиденциальной связи в интересах бизнеса России. Как раз то, о чем все сейчас шумят: безопасность банковских переводов, личной информации, персональных данных и так далее. Это очень высокоинтеллектуальная работа — применять мозг при защите информации, а с этим делом у нас, как известно, не всегда дружат...
— ...и, кроме того, не очень-то чужим мозгам доверяют.
— Да. Помню, в самом начале внедрения Интернета в бизнес было много всяких разговоров. Меня, например, с хитрым видом спрашивали в банках: «Вот будет идти платеж по вашей электронной сети. А кто мне гарантирует, что он не будет подменен? Кто гарантирует, что он придет в те сроки, в которые нужно? Чем гарантирует?» Объясняю, что в стандартном процессе платежа возможностей его сорвать гораздо больше. Девушка-бухгалтер, везущая платежки на трамвае в банк, может по различным причинам туда не доехать. Это раз. Второе. Девушка, принимающая в банке платежки, в лучшем случае сравнивает образец подписи с подписью на платежке. И чем она отвечает за то, что не распознает подделку? Так почему же вы требуете от электронной формы платежей защищенность на порядок выше? Я привел этот пример для того, чтобы сказать, что в деле защиты информации мало кто тогда понимал. Как, впрочем, мало понимает и сейчас.