РОК

Приход Андропова в ЦК КПСС не всем был по душе, но открыто выступать против него боялись, зная не только их близкую дружбу с Брежневым, но и то, что за его спиной стоит всемогущий аппарат КГБ, который, хотя его и пытается «приручить» новый шеф, Федорчук, по-прежнему верит в Андропова и поддерживает его.

Перед Ю. Андроповым стояла задача завоевать твердые позиции в партийной среде, привлечь на свою сторону руководителей среднего ранга, создать определенное общественное мнение в отношении его возможностей, тем более учитывая ярлык «шефа КГБ». В завоевании симпатий и поддержки партийного аппарата и, что не менее важно, секретарей крайкомов и обкомов, во многом определявших не только жизнь в стране, но и общественное мнение, незаменимым был М. Горбачев.

Вышедший из среды местных партийных руководителей, тесно связанный с многими членами ЦК, Горбачев хорошо знал не только их чаяния, но и их суть и мог ориентировать далекого от партийной жизни Ю. Андропова в той или иной ситуации. Из моих общений с Андроповым я мог заключить, что в это непростое для него время его ближайшим советчиком и помощником в ЦК становится Горбачев. Пожалуй, из всего состава Политбюро Ю. Андропов мог рассчитывать в полной мере лишь на него, на А. Громыко да на своего близкого друга Д. Устинова. Андропов полностью доверился мнению Горбачева

78

в отношении партийных кадров, что привело, по его же словам, к целому ряду ошибок.

Сейчас иногда даже некоторые бывшие работники аппарата ЦК КПСС говорят о дружеских отношениях Ю. Андропова и К. Черненко. Действительно, внешне казалось, что в Политбюро нет ближе товарищей, чем они. Оба — ставленники Л. Брежнева, оба — самые преданные ему члены Политбюро, вместе решают вопросы, и у них не возникает разногласий. Но надо знать простейшую арифметику политической жизни, чтобы за этой внешней стороной медали увидеть политические и человеческие интриги. (Так было, так есть и может быть в современном мире, во многом потерявшем порядочность. И выглядит это весьма неприглядно, если не мерзко.) Продолжалась невидимая борьба за близость к Брежневу, а с учетом состояния его здоровья и работоспособности - борьба за власть.

Я отчетливо это понял в октябре 1982 года, когда начали разыгрывать карту, связанную с болезнью Ю. Андропова. К этому времени я уже хорошо познал сценарий закулисных политических интриг, грязную логику борьбы за власть, когда все средства хороши. Болезнь, настоящую или мнимую, придуманную авторами политической интриги, начинают использовать, когда нет других путей устранить противника в борьбе за власть. В моей профессиональной жизни это был не единственный случай.

Один из самых интригующих эпизодов, чуть было не изменивший ситуацию на Ближнем Востоке, связан с историей болезни президента Сирии X. Асада. Это началось весной 1983 года, когда нашей страной руководил Ю. Андропов. Однажды поздно вечером у меня в кабинете раздался звонок, и я услышал знакомый, ставший в последнее время из-за болезни хриплым голос Андропова. Он, как всегда вежливо, спросил, не мог бы я подъехать к нему в Кремль. К этому времени ему из-за полной остановки функции почек уже начали проводить сеансы гемодиализа. Естественно, в моей голове пронеслись воп-

79

росы, один страшнее другого: не случилось ли что-то неожиданное с ним, тем более что он скрывал тяжесть своей болезни даже от близких. От улицы Грановского, где помещалось Управление, до Кремля в те времена можно было доехать за пять минут, так что я даже не успел перебрать в голове все возможные причины для такого неожиданного и позднего визита, тем более что мы из-за медицинских процедур часто встречались в Центральной клинической больнице. Видимо, у меня был взволнованный и напряженный вид, когда я вошел в кабинет Андропова, потому что он, улыбнувшись, спросил: «А как Вы себя чувствуете, Евгений Иванович?» У меня отлегло от сердца. Вопрос не в его состоянии здоровья, решил я, а остальное в то время было для меня не самым главным.

Ю. Андропов продолжал: «Вы извините за поздний звонок, но пришла несколько странная просьба от президента Сирии X. Асада. Он обратился прямо ко мне, по нашим каналам, с просьбой прислать специалистов, занимающихся проблемой болезней сердца. В этом не было бы ничего странного, учитывая международный авторитет наших профессоров в этой области, но почему-то он просил не информировать об этом сирийское посольство в Москве и направить врачей в Дамаск конфиденциально и как можно быстрее. Я бы просил Вас организовать эту консультацию. Ситуация в Сирии складывается сложная. Мы не знаем подробностей, но в руководстве Сирии что-то происходит, а нам важно сохранить на посту лидера этой страны нашего друга X. Асада».

Учитывая, что через несколько дней Ю. Андропову предстоял очередной сеанс гемодиализа, на котором мне необходимо было присутствовать, я предложил сначала направить в Дамаск двух наших ведущих кардиологов, которых считал и считаю прекрасными специалистами, — профессоров B.C. Гасилина и И.В. Мартынова. Уже на следующий день они вылетели в Сирию. Когда через несколько дней я встретился с ними в Дамаске, они

80

выглядели несколько растерянными. «Мы ничего не понимаем, — рассказывали они мне перед нашей совместной консультацией X. Асада. — Кто-то убедил президента Сирии, что он тяжело болен, что ему противопоказаны любые физические и психические нагрузки и что если он хочет жить, то должен сменить стиль жизни и работы. Сирийские врачи соглашаются с такими предложениями, а X. Асад находится в состоянии депрессии, не зная что делать: продолжать активную политическую деятельность или согласиться с мнением некоторых "доброжелателей" (неизвестно — из президентского окружения или из членов его семьи и близких родственников)».

Когда мы встретились с X. Асадом, меня поразили его глаза, в которых были тревога, ожидание врачебного приговора, грусть обреченности. Докладывавшие историю болезни сирийские врачи заключили ее диагнозом: тяжелая форма ишемической кардиомиопатии. У нас, как и в большинстве стран, такой формулировки диагноза нет, мы трактуем его так: ишемическая болезнь сердца с явлениями кардиосклероза. И клиническая картина, и данные объективного обследования не укладывались в рамки тяжелой формы ишемической болезни сердца, на которой настаивали сирийские специалисты. Пациентов, подобных X. Асаду, тысячи, и все они ведут активный образ жизни и обычно не меняют ни ее стиль, ни стиль работы.

После консультации все это мы высказали X. Асаду. Чтобы полностью снять всякие сомнения и у президента, и у его окружения и отвергнуть тяжелый диагноз, мы предложили провести дополнительно исследование сердца с помощью радиоизотопной методики. Она подтвердила наше заключение о характере процесса. Помню, как на наших глазах менялся X. Асад — его настроение, поведение, даже голос. Можно было его понять: ведь мы вернули ему веру в жизнь, веру в будущее, а что может быть дороже здоровья и жизни! Даже власть теряет свою прелесть для больного и обреченного человека.

81

Больше всех радовался Саид. Не знаю даже, какое место в табели о рангах в президентском окружении он занимал, знаю только, что это был один из очень близких и доверенных X. Асаду людей. Именно он обеспечивал не только наше общение с президентом, прекрасно зная русский язык, но и организацию нашей поездки в Сирию. По просьбе Асада именно он поддерживал на протяжении последующих лет связь со мной. Дело в том, что, помня слова Ю. Андропова о необходимости для нашей страны сохранения здоровья и работоспособности Асада и учитывая наличие признаков ишемической болезни сердца, я оставил рекомендации на случай, если течение болезни осложнится инфарктом миокарда. В них был пункт об обязательном срочном раннем использовании предложенных нами тромболитических средств. Через каждые шесть месяцев (срок годности этих препаратов) Саид приезжал в Москву и забирал их с собой. К счастью, они так и не потребовались.

Но история на этом не закончилась. Осенью 1987 года, когда я уже возглавлял Министерство здравоохранения, мне передали, что во время визита в Москву со мной очень хочет встретиться X. Асад. Он всегда импонировал мне своей интеллигентностью, восточной сдержанностью, прекрасным сочетанием величия арабского лидера и простоты в общении. Я знал многих восточных лидеров, но, пожалуй, только Г. Насер и он произвели на меня впечатление очень умных талантливых политиков и руководите лей страны, преданных своему делу и своему народу.