Страница 73 из 85
Апофеоз романа — беседа Теодора с двумя милыми пожилыми леди.
Мисс Фелисии и мисс Уоткинс Теодор представляется боевым капитаном.
И не просто капитаном, а боевым, настоящим, опытным. Виски подогревает его воображение. Он настоящий боевой капитан, он прошел всю войну, все ее горячие точки. Молодой капитан раскрывает потрясенным пожилым леди тайну еще одного события, о котором до сих пор умалчивают. Оказывается, совсем недавно в течение сорока восьми часов сам кайзер был его пленником! Теодор называет потрясенным леди точную дату события: восьмого ноября тысяча девятьсот восемнадцатого года. И открывает еще более удивительные подробности. Кайзер, mesdames, да, да, сам кайзер удостоил его беседой. Он там все время ходил взад и вперед, держась очень прямо, — бледный, усталый, побежденный и все же величественно благородный.
«Капитан Бэлпингтон Блэпский налил себе еще рюмку бренди.
— Это было время разгрома германской армии. Они отступали. А три армии, английская, французская и американская, продвигались вперед. Неравномерно. Одни части шли быстро, другие наталкивались на сопротивление. Случилось так, что дивизия, к которой я был прикомандирован, шла чуть не по пятам немцев. Мы бросили вперед на разведку несколько маленьких отрядов. Что они делали, зависело от настроения их командиров. Странные тогда творились дела. Мы иногда оказывались бок о бок с немцами, нам, так сказать, было по пути. Мы не стремились захватывать пленных. Мы считали, что чем скорее они сами уберутся в свою Германию, тем меньше возни будет с их отправкой на родину. В некоторых местах между англичанами и немцами происходило нечто вроде соревнования — чтобы первыми войти в город и предупредить мародерство. (Теодор произносит это в высшей степени искренне. — Г. П.) В одном месте, приблизительно в полумиле от главной дороги, стоял маленький замок. Во дворе страшное смятение. «Тут, знаете ли, какая-то важная шишка, начальство, штаб и все такое». В какие-нибудь двадцать минут мы окружили замок. И вот возвращается мой помощник с каким-то перепуганным и в то же время торжествующим видом. «Господи помилуй, — говорит он, — мы, кажется, захватили кайзера!»
— Но вы его отпустили? — воскликнула Фелисия.
— Нет, я не мог взять такое на свою ответственность. «Ваше величество, — сказал я кайзеру, — не знаю, кто из нас находится в более затруднительном положении. Я должен на некоторое время иметь честь позаботиться о вас и восстановить телефонное сообщение, так как наши люди перерезали все провода». Кайзер посмотрел на меня спокойно: «Вы англичанин? Не американец?» Я осмелился пошутить: «Я англичанин, Ваше величество, так что вся эта история не сразу попадет в газеты». Кайзер понял шутку и от всего сердца рассмеялся.
— Рассмеялся? — изумилась Фелисия.
— А почему бы нет? Ведь самый мрак, угроза смерти, был уже позади.
— И что же вы сделали? — несколько раз взволнованно переспросила мисс Уоткинс.
— Прежде всего восстановил телефонную связь и заставил двух офицеров, посвященных в это дело, поклясться, что они будут молчать. Вы не представляете, какого труда стоило мне связаться с той высокой штаб-квартирой, куда я должен был представить рапорт. Жизнь кайзера оказалась под угрозой. Вы, наверно, помните дни, когда повсюду раздавался вопль: «Повесить кайзера!» А в Германии то и дело происходили вспышки настоящей социальной революции. Я сам видел валявшиеся у какой-то кирпичной стены трупы шести прусских офицеров, расстрелянных собственными солдатами. Некоему высокопоставленному лицу даже пришла в голову нелепая мысль — одеть кайзера в штатское и отпустить. Я ответил: не думаю, что он согласится на такое. Вот тогда меня и спросили впрямую: а что вы предлагаете, капитан Бэлпингтон Блэпский?»
Что остается истинному патриоту?
Да ничего, кроме лжи. Ну, может, еще виски.
«Великая вещь для поддержания духа — виски! Замечательно!
Капитан долгое время сидел, наслаждаясь чувством полного удовлетворения, ощущением, которое дарило ему виски. Оно восстанавливало в нем душевную цельность. Оно ограждало его ото всех этих безграничных враждебных внешних миров, которые порождают горечь в душе, дикое безумие желания, неистовство страха, предчувствий, красоты. Дедовские часы на площадке казались капитану истинным воплощением решительности и долга, они шли, шли, не останавливаясь, день и ночь, неделя за неделей; раз в неделю им делали смотр, заводили, и снова они шли месяц за месяцем, год за годом. Они были поистине символом не рассуждающей солдатской дисциплины и долга. Вот они стоят не шелохнувшись, отдавая честь, действительно отдавая честь, салютуя стрелкой, когда он поравнялся с ними. Мы, солдаты, понимаем друг друга. Он ответил на салют, как подобает солдату и джентльмену, подняв, не сгибая, два пальца, как будто и сам он был лишь слегка очеловеченным механизмом, и, покачнувшись, стал подниматься наверх.
Прекрасный вечер. Замечательный вечер. Утонченные, образованные женщины — леди. Все его жизненные ценности, дружно воспрянув, пели согласным хором».
О капитанах и кораблях
23 июля 1934 года в Кремле Уэллс встретился со Сталиным.
Переводил представитель МИДа Уманский. «Достав блокнот, — вспоминал Уэллс, — он оглашал по-русски мои мысли, потом так же проворно читал английские ответы, и опять сидел, с напряженной готовностью глядя поверх очков». Полностью беседа была опубликована в семнадцатом номере журнала «Большевик», а 27 октября 1934 года — появилась в лондонском еженедельнике «Нью стейтсмен энд нейшн». Бернард Шоу немедленно заявил, что его старый друг Уэллс совсем выжил из ума и запутался. По мнению знаменитого драматурга, только капитализм — «в качестве способа извлечения оптимального социального результата из системы частной собственности» — имел право на полноту и логику.
Но Уэллса трудно было смутить. Он на всё смотрел собственными глазами.
Внешне Сталин показался ему не примечательным человеком в вышитой белой рубахе, в темных брюках и в сапогах. Он взглянул на Уэллса «чуть застенчиво» и твердо пожал руку. Черты сталинского лица Уэллс не нашел ни безупречными, ни уж тем более «утонченными». «Он был начисто лишен того непомерного любопытства, которое понуждало его предшественника (Ленина. — Г. П.) на протяжении всей беседы пристально смотреть на меня из-под ладони, прикрывающей больной глаз…»
Вот несколько отрывков, необходимых для понимания сути разговора советского вождя и английского писателя; они помогут избежать случайностей обычного пересказа.
«Уэллс. Я недавно был в Соединенных Штатах, имел продолжительную беседу с президентом Рузвельтом и пытался выяснить, в чем заключаются его руководящие идеи. Теперь я приехал к Вам, чтобы расспросить Вас, что Вы делаете, чтобы изменить мир…
Сталин. Не так уж много…
Уэллс. Я иногда брожу по белу свету и как простой человек смотрю, что делается вокруг меня…
Сталин. Крупные деятели, вроде Вас, не являются «простыми людьми». Конечно, только история сможет показать, насколько значителен тот или иной крупный деятель, но, во всяком случае, Вы смотрите на мир не как «простой человек».
Уэллс. Я не собираюсь скромничать. (Думаю, начало беседы весьма польстило Уэллсу. — Г. П.) Я имею в виду, что я стремлюсь видеть мир глазами простого человека, а не партийного политика или ответственного государственного деятеля. Поездка в Соединенные Штаты произвела на меня потрясающее впечатление. Рушится старый финансовый мир, перестраивается по-новому экономическая жизнь страны. Ленин в свое время сказал, что надо «учиться торговать», учиться этому у капиталистов. Ныне капиталисты должны учиться у вас, постигнуть дух социализма. (Думаю, Сталину начало беседы тоже понравилось. — Г. П.) Мне кажется, что в Соединенных Штатах речь идет о глубокой реорганизации, о создании планового, то есть социалистического хозяйства. Вы и Рузвельт отправляетесь от двух разных исходных точек. Но не имеется ли идейной связи, идейного родства между Вашингтоном и Москвой?..