Страница 42 из 62
— Неужели никто не поинтересовался, каким образом тебя, классного водителя, угораздило налететь на дерево?
— Тебе-то я могу выдать секрет: дерево здесь ни при чем. Впереди ехал грузовик, я стал его обгонять, и тут из кузова в лобовое стекло швырнули тяжелый булыжник. На этом самом месте я и отключился, память отшибло на долгие недели. И лишь гораздо позже, когда уже учился ходить, меня вдруг осенило: а где же камень, пробивший ветровое стекло? Начал расспрашивать — и что ты думаешь? Оказывается, никакого камня там не было и в помине.
— Зато через несколько дней после расспросов тебя ненароком сбили с ног и вновь переломали все кости.
— Несчастный Квазимодо, жертва случайностей, — вздыхает он с недоброй усмешкой.
Меня пугает его лицо. Я допиваю свой чай, а когда поднимаю на Квазимодо глаза, вновь вижу мудрую улыбку.
— Будь ты человеком здоровым, — улыбаюсь я в ответ, — впору подумать, что ты и есть Юстиция.
— Неужели я похож на богиню? Или разгуливаю с завязанными глазами?
Я лихорадочно соображаю, не рассказать ли ему о загадочных убийствах «с татуировкой», но Квазимодо не настаивает на продолжении темы, да и у меня свой интерес. За разговорами время пролетело незаметно, и я начинаю прощаться. Хозяин не удерживает меня, лишь берет обещание заглядывать почаще.
Уже с порога он втаскивает меня обратно и говорит, словно мысль эта только что пришла ему в голову:
— Не думай, будто я считаю Даниэля трусом. Меня до сих пор тяготит наша тогдашняя размолвка; жаль, что он уехал обозленный. Короче, не скрывай от него, что была у меня. А если сочтешь удобным, передай, что буду рад его видеть. Только подготовь к тому, что его ждет… Зрелище не для слабонервных.
Чмокнув Квазимодо в щеку, я ухожу со странным ощущением, словно мне еще предстоит расшифровать услышанное, а я не знаю, как к этому подступиться. Впрочем, такое ощущение в последнее время возникает у меня довольно часто, и я начинаю постепенно с ним свыкаться.
По пути заглядываю в автомастерскую, отремонтировать мою машину в ближайшие дни не обещают. Ну и провались она, такая жарища, что в стальной коробке задохнешься. Заезжаю домой за мотоциклом и, оседлав его, лечу в больницу. Всю дорогу чувствую себя как в скафандре: хотя платье по-летнему легкое, но голова упрятана под шлем.
Мартин при моем появлении разражается гоготом.
— Ну и ридикюльчик ты себе отхватила! — закатывается он, тыча в болтающийся у меня на руке шлем.
— Взяла твой мотоцикл. Не возражаешь? Свою машину я грохнула.
— Нет уж, дудки! Чего доброго, и мотоцикл разобьешь.
— От этого никто не застрахован.
— Ладно, давай ближе к делу. Поговоришь с родителями?
Я бросаю взгляд на его сопалатника. Тот все так же пожирает меня глазами, вынуждая проверить, не забыла ли я надеть чего из одежды. С гардеробом у меня все в порядке, и я поворачиваюсь к Мартину:
— Сломанная рука не мешает тебе шевелить ногами?
— Желаешь пройтись? — Он откидывает одеяло и проворно выскакивает из постели.
В больничном парке мы прогуливаемся вокруг небольшого пруда. Я делаю глубокую затяжку, долго стряхиваю пепел с сигареты, тяну время, подыскивая слова.
— В конце концов без разницы, вернешься ты домой или перекантуешься у родителей, — проблемы это никоим образом не решает. Я впуталась в передрягу, одинаково рискованную для нас обоих. Возвращайся домой, если тебе так хочется. Только имей в виду: чем ближе ты будешь ко мне, тем больше опасность. Обещаешь беречь себя?
— Не за горами день», когда мне придется опекать тебя.
— Наглый хвастунишка! — возмущаюсь я. — Изволь ответить на вопрос.
Мартин присаживается на корточки и опускает здоровую руку в воду. Стайки рыбешек в панике удирают.
— Видишь, какой я страшный? — ухмыляется он.
— Страшнее некуда, — кисло отвечаю я.
— Значит, заметано. Я возвращаюсь домой. Завтра. Надеюсь, в квартире порядок?
— Нет, дорогой, напрасно надеешься. Сейчас помчусь вытирать пыль. Да, кстати!.. Я содрала с окон эту твою цветную фигню.
— Правда? — Великодушно настроенный Мартин не закатывает скандал. Еще какое-то время он продолжает пугать декоративных рыбок, затем выпрямляется и обнимает меня за плечи. — Ты нарушила мою систему рефлексов. Стоило мне взглянуть на красное стекло, и я испытывал сексуальную готовность, от синего цвета у меня зябли ноги…
— Не продолжай, иначе застрянешь здесь еще на неделю!
— Ладно, не буду. Расскажи, как тебя угораздило разбить машину.
— Доводилось тебе видеть вблизи фонарный столб? Мне — да.
— А на фига тебе понадобилось столь близкое знакомство?
— Долго рассказывать. Дома узнаешь.
Оставив Мартина наедине с его любопытством, вновь седлаю мотоцикл. Неожиданная идея гонит меня к Крузу. Я делюсь с ним своей гениальной мыслью, но натыкаюсь на полное равнодушие. Круз хватается за перо и велит мне проваливать к черту. Правда, последняя фраза звучит несколько дружелюбнее: «Вчера весь день тебя прождал».
— Я была занята, — уклончиво отвечаю я.
«С ним?»
— В том числе.
«Не приходи больше».
— О'кей. Счастливо оставаться, Круз.
Одной заботой меньше. Я вприпрыжку бегу по больничным коридорам до парковочной площадки и вскакиваю на своего стального коня, не обращая внимания на ошеломленных зевак. Уму непостижимо! Женщина за рулем автомашины давно уже не вызывает сенсации, но стоит сесть на мотоцикл, как все начинают пялиться. Мне бы сейчас не высовываться, я приметная, хуже некуда. Невольно чувствуешь себя не в своей тарелке.
Мать с мрачным видом открывает мне дверь. При виде шлема она закатывает глаза, затем в отчаянии машет рукой.
— Могла бы предупредить, что выписываешься из больницы.
— Ты права. Не сердись!
— Мы с отцом обмерли: входим в палату, а тебя и след простыл. К чему такая спешка?
— Если скажу, чего доброго в обморок хлопнешься. — Впрочем, если вдуматься, я недалека от истины; мама действительно упала бы в обморок, открой я ей правду. Поэтому поскорее перехожу к цели своего визита: — Мартин хочет вернуться к себе домой.
— А тебя прислал ходатаем?
— Я не ходатай — ездок… Видишь ли, при сложившейся ситуации Мартину все равно, где находиться, зато, с его точки зрения, дома он скорее выздоровеет. Папы нет дома?
— На работе.
— Передай, что я хотела бы на днях поговорить с ним кое о чем.
— Передам. Но ты не ответила на мой вопрос: куда ты сломя голову умчалась из больницы?
Не переставая говорить, мама энергично подталкивает меня к кухне, так что остается только подчиниться. Я не раскаиваюсь, поскольку поджидающее там жаркое с овощами на редкость аппетитно. Пожалуй, я бы умерла голодной смертью, если бы окружающие не заботились обо мне.
Мать усаживается напротив и делает вид, будто тоже ест, а на самом деле наблюдает за мной. Я смущенно склоняюсь над тарелкой, прикрываясь волосами и восторгом перед ее стряпней.
— Я не против, забирай Мартина домой, но постарайся выполнить мою просьбу, Дениза. Уговори его закончить университет. И пусть не суется в твои дела. Одного психа в семье хватит за глаза.
Зубцами вилки я указываю на себя. В ответ на мой вопросительный жест мать кивает. Я проглатываю кусок.
— Для меня новость, что он не желает ходить в университет. Но вряд ли от моего вмешательства будет польза. Право выбора должно оставаться за ним.
— О да! Тебе мы в свое время предоставили право выбора, и что же? Остаток дней я должна провести в больничных коридорах?
— Чего же ты хочешь? — великодушно осведомляюсь я.
— Покоя. Выходила бы ты замуж… Сидела бы дома, рукодельничала… Ты же любишь шить.
— Люблю, пока занимаюсь этим ради удовольствия.
Неожиданно мать разражается смехом, потом достает из холодильника бутылку белого вина и наполняет бокалы. Я удивленно слежу за ней.
— Прекрасно понимаю, что все мои слова как об стенку горох. Делай что хочешь, лишь бы тебе было хорошо. Да и не желаю я, чтобы моя родная дочь засела в четырех стенах и превратилась в ноющую неврастеничку. Пей!