Анатомия призраков

— Послушайте, — сказал он. — Если Карбери слишком болен, чтобы увидеться с вами, а Рикки слишком ненавидит вас, есть только один человек, который может вам помочь. Только один человек, который может вас защитить. И это леди Анна Олдершоу.

— Но она в Лондоне, мистер Аркдейл, и я…

— Я и не говорю, что вы должны отправиться прямо к ней. Это не поможет. Но вы можете поговорить с ее посланником, мистером Холдсвортом. Вам известно, что он вернулся в Иерусалим с мистером Олдершоу? Можете быть уверены, мистер Холдсворт скажет вам, что делать, если ответ вообще существует.

— Добрый день, мистер Холдсворт, — поздоровалась Элинор.

— Как поживает доктор Карбери, мадам?

— Он проснулся и чувствует себя лучше. Только что съел немного супа. Сьюзен и сиделка меняют его ночную рубашку. Он спрашивал о вас, когда проснулся. Я вызову Бена и отправлю его узнать, в состоянии ли мой муж принять вас.

— Позвонить в колокольчик? — Холдсворт направился к шнурку, который висел слева от камина.

— Нет… минутку, прошу вас. Я размышляла над… другим вопросом, который мы обсуждали, — Элинор умолкла, и через открытое окно ее гостиной вплыл звон церковных часов, которые усердно отбивали три четверти второго, прежде чем добраться до двух. — Мне пришло в голову, что у вас могут возникнуть затруднения с тем, чтобы… избавиться от бумаг, о которых мы говорили.

Он поклонился, подумав, что за женщиной со столь быстрым умом порой непросто угнаться.

— В глубине нашего дворика есть жаровня, — продолжила она, понизив голос, что превратило их в заговорщиков. — Садовник часто использует ее в это время года, и Бен тоже, когда нужно избавиться от мусора. Иногда они оставляют ее тлеть на весь вечер.

— То есть, если что-то сжечь в темноте, никто не обратит на это особого внимания?

— Скорее всего, никто даже не заметит. В настоящее время слуги почти не выходят из дома. Когда они отправляются спать, жаровня не попадается им на глаза… Сьюзен спит на чердаке с видом на передний двор, а Бен обитает в коттедже за пределами колледжа, — она нахмурилась. — Кроме того, даже если и возникнут какие-то сложности, они поступят, как я прикажу.

— А жаровня… ее видно из садов колледжа или каких-либо окон?

— Ее ниоткуда не видно. Она совершенно скрыта от глаз.

Холдсворт уже решил, что лучше всего будет приступить к делу, когда Уичкот отправится ужинать. Если все пройдет хорошо, саквояж следует унести из Нового здания, поскольку Уичкот вполне может заподозрить, что Холдсворт приложил руку к его исчезновению.

— Что скажете, сэр? Как по-вашему, это разумно?

— Во многих отношениях, мадам. Но есть одна сложность. Я не могу постучать в вашу дверь вечером и потребовать впустить меня без привлечения внимания. А чтобы попасть сюда, я должен пройти мимо профессорской или зала, и мистер Уичкот тоже может…

— Я подумала об этом. Я оставлю открытой калитку на мосту, а ключ положу на землю рядом со столбиком, тем, что ближе к восточному платану. Вам надо будет только перейти через мост, открыть калитку и проскользнуть в сад. Если вы запрете за собой калитку, вам никто не сможет помешать.

Он улыбнулся ей, радуясь предлогу.

— Полагаю, вы нашли идеальное решение.

Элинор улыбнулась в ответ и повернулась к нему, показав лебединый изгиб шеи. На мгновение она показалась ему совсем непохожей на женщину, муж которой умирал в нескольких ярдах от них. Тот факт, что они стали заговорщиками, повлек за собой опасную сладость.

Против воли он шагнул к ней и поднял руку, касаясь ее руки. Ее лицо мгновенно изменилось. Она резко встала со стула и вызвала Бена.

Оба молчали. Холдсворт смотрел на эстамп на стене. Элинор вернулась на стул и взяла книгу.

Когда Бен пришел, она осведомилась, готов ли директор принять мистера Холдсворта. Вскоре после этого слуга провел Джона по коридору в комнату больного.

Когда Бен постучал, дверь открыла Сьюзен. В руках у нее была стопка грязных простыней. Доктор Карбери лежал в постели, опершись о подушки, но вяло помахал, подзывая Холдсворта к себе. Его ночная рубашка была безупречно белой, как и ночной колпак, что подчеркивало серый цвет кожи, которая складками свисала со скул, как будто череп внутри нее съежился. Его челюсть была покрыта сальной щетиной, поскольку он не брился с тех пор, как был прикован к постели. Сиделка убирала пузырьки и коробочки для пилюль, захламлявшие тумбочку.

Джон приблизился к кровати. Занавеси были отдернуты, и он выглянул в окно на залитый солнцем двор внизу, где мистер Мискин и мистер Краули увлеченно беседовали. Люди живут и умирают, но Иерусалим остается неизменным — равнодушно-любезным. Холдсворт начал положенные расспросы о здоровье, но Карбери прервал его. Он потянул сиделку за рукав.

— Выйди, женщина.

— Но, сэр…

— Делай, что говорят. — Его рука дернулась на кровати, впившись желтыми ногтями в покрывало. — Ты тоже, девчонка. Закрой за собой дверь.

Сьюзен следом за сиделкой вышла из комнаты.

— Говорят, молодой Олдершоу вернулся, — с трудом произнес Карбери. — В здравом уме и твердой памяти?

— Да, сэр. Он кажется прежним.

Карбери поморщился.

— Отчего он заболел?

— Полагаю, на него дурным образом повлияли мистер Уичкот и клуб Святого Духа. Они подорвали его здоровье и подтолкнули к разнообразным глупостям и излишествам. А смерть миссис Уичкот в ту самую ночь, когда мистер Олдершоу присоединился к клубу, совершенно уничтожила его… это была последняя соломинка. Он считал, что в некотором роде ответственен за это.

— Чепуха. — Ногти Карбери царапали свежевыглаженную простыню. — Но я искренне рад слышать, что он снова здоров. А что леди Анна?

— Я написал ей, разумеется, равно как и Фрэнк и, конечно же, миссис Карбери. Она должна была получить наши письма сегодня.

— Мне не хотелось бы, чтобы ее светлость дурно о нас думала, особенно теперь, — Карбери уронил голову на грудь. Его веки закрылись.

Холдсворт не знал, уснул больной или впал в забытье.

— Сэр, я должен рассказать вам кое-что еще. Это касается миссис Уичкот.

Голова Карбери взлетела, как будто ее дернули за ниточку.

— Что? Что вы имеете в виду?

— На свет выплыло любопытное обстоятельство, — сказал Холдсворт. — Не представляю, как его толковать. В ночь своей смерти, находясь в Ламборн-хаусе, леди носила некие тапочки. Их цвет и узор ни с чем не спутаешь. Возможно, вы помните, что когда ее нашли в Длинном пруду на следующее утро, на ней были только платье и изорванные чулки… ее ступни были босыми.

— Ну? И что с того? Несомненно, она потеряла их по дороге, или их смыло в дренажную трубу пруда. К чему этот лепет, мистер Холдсворт? Я не вижу в нем смысла. Я нездоров, сэр, нездоров… вы не могли бы позвонить в колокольчик?

— Минутку, сэр, если позволите.

В дальнем уголке сознания Холдсворта подобно призраку забрезжила мысль: он что-то забыл? Задать вопрос? Но в тот же миг мысль испарилась. Времени гоняться за ней не было.

— Пожалуйста, выслушайте меня.

— Нет, сэр, я же сказал: колокольчик.

— Прошу прощения, сэр. Я быстро. Золотарь нашел тапочки через день или два. Они лежали у садовой двери Директорского дома. Он знал, что они, по-видимому, принадлежали миссис Уичкот. Он часто находит различные пустяки во время работы и извлекает из них пользу по мере возможности. Золотарь рассудил, что миссис Уичкот, владелице тапочек, они более не нужны, и потому почистил их, отдал в починку, поскольку они были сильно изорваны, и подарил своей жене.

Доктор Карбери упал на подушки и издал долгий шумный вздох.

— Да, возможно, это любопытно, но неудивительно. Лунатиков нельзя судить по общепринятым стандартам. Спящее сознание следует своим собственным алогичным путям. Но довольно, сэр, я устал.

— Однако у меня есть все причины полагать, что упомянутая леди не ходила во сне.

— А? — голова Карбери снова поникла. — Я не хочу, чтобы вы продолжали. Вы меня утомляете.