Гончаров

Живи она еще десять лет, она бы всё мучилась вдвойне: […] за всякое наше горе и за то еще, что она не может пособить ему.

Притом жизнь ее, за исключением неизбежных человеческих слабостей, так была прекрасна, дело ее так было строго выполнено, как она умела и могла, что я после первых невольных горячих слез смотрю покойно, с некоторой отрадой на тихий конец ее жизни и горжусь, благодарю Бога за то, что имел подобную мать. Ни о чем и ни о ком у меня мысль так не светла, воспоминание так не свято, как о ней».

Как бы то ни было, родители Гончарова создали в семье атмосферу религиозного благочестия, которую Иван Александрович впитал в детстве. Несомненно, что в своей семье писатель получил серьезную религиозную закваску. Рядом с домом Гончаровых находилось несколько храмов. Храм Вознесения — не более чем в ста метрах от дома Гончаровых (ныне его не существует), на Большой Саратовской улице, и, конечно, по воскресным дням и православным праздникам мальчик Гончаров ходил либо туда, либо в храм Живоначальной Троицы вместе с матерью на службы. Не случайно о всенощных, которые нужно было ему посещать вместе с матерью, упоминает он в очерке «На родине». Как мы увидим далее, впоследствии это помогло ему стать на путь личного благочестия, сохранить в либеральной среде, чуждавшейся религиозности и считавшей ее «манией», глубокую веру в Бога, быть вполне воцерковленным человеком. Решающая роль в этом, конечно, принадлежала его матери.

А ещё была нянюшка, гончаровская «Арина Родионовна». Племянник писателя Александр Николаевич Гончаров в письме к М. М. Стасюлевичу[38] от 26 октября 1891 года привел любопытные сведения о няне писателя, Аннушке. Известно, что один из племянников Гончарова, Владимир Кирмалов, отличался наклонностью к нигилизму. Между прочим, обещал «выбросить ее (то есть Аннушкины. — В. М.) «пенатов» (то есть иконы. — В. М.) за окно». Однако «хитрая старушка вставала очень рано, молилась угодникам и на целые сутки запирала их в свой тяжелый, железом окованный сундук. Кирмалов уверял меня, что его нянюшка ему очень напоминает придворных монахинь времен Византии». Несомненно, няня писателя была глубоко верующим человеком.[39] Няня оказала на маленького Ваню Гончарова огромное влияние, о чем, к сожалению, совершенно умалчивает академическая наука. А ведь именно в детстве художники, как правило, органично усваивают «золотой запас» народного творчества. В автобиографиях писатель никак не акцентирует свое знакомство срусскими сказками, былинами, пословицами и поговорками, но все-таки отмечает в одной из них, что находил «в лакейской дома у себя сказки о Еруслане Лазаревиче, Бове Королевиче и другие, читал и их». Между прочим, сказка о Еруслане Лазаревиче эхом отзовется в романе «Обломов»: «Он любит вообразить себя иногда каким-нибудь непобедимым полководцем, перед которым не только Наполеон, но и Еруслан Лазаревич ничего не значит…»

Однако очевидно, что не лакейская была для Гончарова главным источником познания русского фольклора. Судя по всему, большую роль сыграла здесь его няня. О ней романист упомянул в воспоминаниях «На родине», а также в письмах к родным. Звали ее Аннушкой. К счастью, сохранилась ее фотография 1862 года. На всю жизнь Гончаров сохранил к няне сердечную любовь. Это глубокое благодарное чувство к Анне Михайловне отмечают мемуаристы. Так, племянник писателя Михаил Викторович Кирмалов пишет: «Иван Александрович нежно любил свою няню Аннушку. Я хорошо помню эту старушку, нянчившую и меня и жившую в то время на покое у бабушки моей Александры Александровны в Хухореве. В ее слабом, иссохшем теле жила кристально чистая душа ребенка, полная до краев любовью к детям и ко всем домашним…»

Перед нами вполне классический со времен Арины Родионовны образ своеобразной «литературной няни»: чем-то оказалась она слишком дорога писателю, помнившему ее до конца своей жизни. И это «что-то», думается, верно обозначено в воспоминаниях Г. Н. Потанина:[40] «Волшебные сказки!» В отличие от Пушкина, автор «Обломова» не посвящал своей няне отдельных литературных произведений, но заслуживает внимания образ няни, например, в «Сне Обломова». Здесь явно чувствуются личные впечатления автора. Няня дает маленькому Илюше сказочное, мифологическое объяснение мира, которым довольствуется сама. При этом она развивает в ребенке воображение и поэтическое мировосприятие:

— Отчего это, няня, тут темно, а там светло, а ужо будет и там светло? — спрашивал ребенок.

— Оттого, батюшка, что солнце идет навстречу месяцу и не видит его, так и хмурится; а ужо как завидит издали, так и просветлеет.

Можно не сомневаться, что эти перлы народного воображения и поэзии Гончаров узнал от своей няни Аннушки. В романе он как бы вспоминает, как «в бесконечный зимний вечер робко жмется к няне, а она нашептывает ему о какой-то неведомой стороне, где нет ни ночей, ни холода». В «Сне Обломова» указан фольклорный репертуар, видимо, близкий репертуару реальной няни Гончарова: «Она повествует ему… об удали Ильи Муромца, Добрыни Никитича, Алеши Поповича, о Полкане-богатыре, о Колечище прохожем». Здесь же сказка о Жар-птице, Емеле-дураке, Медведе на деревянной ноге. Въяве видим мы и манеру Анны Михайловны рассказывать чудные народные сказки: «Рассказ лился за рассказом. Няня повествовала с пылом, живописно, с увлечением, местами вдохновенно, потому что сама вполовину верила рассказам. Глаза старухи искрились огнем: голова дрожала от волнения; голос возвышался до непривычных нот». Свое восприятие этих рассказов Гончаров также описывает: «Ребенок, объятый неведомым ужасом, жался к ней со слезами на глазах… ребенок не выдерживал: он с трепетом и визгом бросался на руки к няне; у него брызжут слезы испуга, и вместе хохочет он от радости, что он не в когтях у зверя, а на лежанке, подле няни».

Образ няни в «Сне Обломова» абсолютно верен реальности, если не считать, что во времена детства Гончарова его няня совсем не была старухой (здесь уже Гончаров просто придерживается стереотипного изображения няни). Няней Гончарова почти никто из биографов писателя не интересовался, и напрасно. О реальности этого образа, о том, что няня Аннушка заняла в жизни уже взрослого писателя навсегда свое значительное и важное место, свидетельствует уже не художественное, а документально-очерковое произведение: «Фрегат «Паллада»». В очерке «Русские в Японии в 1854 году» Гончаров, как и в «Сне Обломова», вдруг вспомнил свою нянюшку: «Мне не верилось, что все это делается наяву. В иную минуту мне казалось, что я ребенок, что няня рассказала мне чудную сказку о неслыханных людях, а я заснул у ней на руках и вижу все это во сне».

В «Обломове» Гончаров перечислил, очевидно, лишь малую часть исполнительского репертуара Аннушки. Несомненно, в запасе у нее было бесчисленное множество не только сказок, но и песен, поговорок, былин. Следует помнить, что Симбирская губерния в XIX века была одна из самых «фольклорных». Известно, что «Собрание народных песен П. В. Киреевского[41]» в значительной его части составляет именно материал, собранный в Симбирской губернии поэтом Н. М. Языковым[42] и его родственниками. Сам Симбирск, население которого в середине XIX века составляло всего двадцать четыре тысячи человек, был городом хотя и губернским, но — в указанном отношении — не потерявшим еще связей с деревенской округой. Достаточно сказать, что большую часть песен семья Языковых собрала в своем собственном доме, от дворовых и крепостных. Такова была фольклорная атмосфера в обычном дворянском доме Симбирска. Такова же она была, очевидно, и в стоящем недалеко от дома Языковых купеческом доме Гончаровых, где главную роль для будущего писателя играла, конечно же, его няня.

38

Стасюлевич Михаил Матвеевич (1826–1911) — историк, журналист, общественный деятель умеренно-либерального направления; в 1852–1861 гг. — профессор Петербургского университета; с 1866 г. — редактор-издатель журнала «Вестник Европы», где в 1869 г. был опубликован роман «Обрыв». Как редактор Стасюлевич много способствовал тому, чтобы Гончаров решился на окончание романа, писавшегося почти 20 лет. В целом отношения Гончарова и Стасюлевича складывались дружески, известна их большая переписка. Однако Гончаров отмечал, что их знакомство было омрачено той ролью, которую сыграл Стасюлевич в его конфликте с Тургеневым.

39

Несколько натянуто выглядят попытки комментаторов в шестом томе академического собрания сочинений писателя причислить няню к числу старообрядцев (хотя это в принципе не исключено).

40

Потанин Гавриил Никитич (1823–1910) — беллетрист, сотрудник журналов «Современник» и «Русское слово». Был домашним учителем у племянников Гончарова. Оставил о писателе воспоминания, которые, по общему признанию, изобилуют неточностями.

41

Киреевский Петр Васильевич (11.02.1808–25.10.1856), собиратель и издатель русского фольклора, славянофил. В 1840–1850-е гг. Киреевский усиленно занимался собиранием и изучением памятников русского фольклора. Полностью эти материалы изданы уже после его смерти. Киреевский собрал тысячи текстов лирических и исторических песен, народных былин. В этой работе Киреевскому помогали A.C. Пушкин, Н. В. Гоголь, В. И. Даль, Аксаковы и другие единомышленники-славянофилы. П. В. Киреевский завещал похоронить себя в Оптиной пустыни.

42

Языков Николай Михайлович (1803–1846) — поэт пушкинской плеяды.