Павел I

Что касается предсказания «о смерти до срока», то с этой мыслью Павел рос и мужал многие годы. Она фактически никогда его не покидала, и вся окружающая действительность снова и снова подтверждала подобные опасения. Выражение «бедный Павел» использовал ещё Никита Панин, и Цесаревич его не раз слышал за своей спиной. Являлся ли Пётр I правнуку наяву или рассказ об этом — только салонная мистификация? На эти вопросы никто убедительно ответить не сможет.

Но предположение о мистификаций кажется более правдоподобным, учитывая, что рассказ завершился улыбками и ухмылками не только присутствующей публики, но и самого рассказчика. Больше всех была потрясена баронесса Оберкирх, которая восприняла всё сказанное серьезно. Когда же Павел Петрович через два месяца читал вслух письмо из России об открытии памятника Петру, то, улучив мгновение, с улыбкой на лице приложил палец к губам, показывая баронессе, что здесь сокрыта их тайна. Оберкирх при этом вдруг заметила, что он «побледнел». Была ли это игра света или игра воображения — теперь уже не узнать. Ясно только одно: будучи совершенно православным человеком, Павел Петрович никогда бы не мог серьезно относиться к каким-то «видениям», если бы даже они и имели место…

Император Павел искренне радовался строительству величественного замка в центре Петербурга, грандиозного строения, ещё невиданного в России. Это была последняя в его жизни радость. Теперь и у него есть своя резиденция, отвечавшая духу Царя-рыцаря. Снаружи сооружение действительно походило на средневековый рыцарский замок, а внутри было отделано с роскошью необычайной. Архитектор Винченцо Бренна (1750–1814), родом итальянец, приглашенный в Россию ещё Екатериной II в 1780 году, выполнил волю Императора — создать нечто небывалое.

Сегодня трудно судить о той, поистине имперской, роскоши, отличавшей Михайловский замок в год окончания строительства. Мебель, мрамор для отделки, бронза, люстры, картины, гобелены привозились из Европы, главным образом из Италии; многие предметы и всё оформление были сделаны русскими мастерами. Павел Петрович, Мария Фёдоровна и их сын Константин с супругой занимали комнаты на втором этаже замка, «в бельэтаже», а Великий князь Александр и большая часть придворного штата размещались на первом. Младшие дети и обслуживавший персонал поселены были на последнем, третьем, этаже.

Ныне от первозданного облика сохранился только внешний контур и некоторые детали декора. После гибели Императора здание было тотчас покинуто всеми обитателями и переоборудовано в военно-инженерное училище. Внутри всё было перестроено, а художественные коллекции вывезены и рассредоточены по разным местам; многое за два века было утеряно, продано за границу или просто погибло естественным путём.

Сохранилось подробное описание Михайловского замка и всех его сокровищ, сделанное немецким писателем и мыслителем Августом-Фридрихом-Фердинандом Коцебу (1761–1819), составленное по поручению Императора Павла. Коцебу испытывал к Павлу Петровичу стойкое чувство симпатии, не оставившее его и после убийства Самодержца.[130] Так как Коцебу принадлежал к числу лиц, практически ежедневно общавшихся с Императором в последние недели его жизни, то данные свидетельства имеют особую ценность.

По поводу чувства, которое вызывало у Павла Петровича его архитектурное детище, Коцебу написал: «Ему доставляло удовольствие самому водить своих гостей и показывать им сокровища из мрамора и бронзы, выписанные из Рима и Парижа. Льющаяся через край похвала, с которой превозносилась до небес малейшая безделушка, и постоянное повторение восклицаний, что подобного нет нигде в мире, вызвали, наконец, у него мысль сделать описание этого восьмого чуда света. В самых лестных выражениях он возложил эту работу на меня».

Коцебу начал описывать Михайловский замок, стал зарисовывать наиболее примечательные особенности отделки, предметы интерьера и убранства. Павел Петрович всё время интересовался ходом работ и призывал писателя «ничего не описывать поверхностно, а везде и во всем входил в большие подробности». В результате — появился подробнейший путеводитель-каталог по залам Михайловского замка. Остановимся на описании кабинета-спальни, где Павел Петрович встретил свою смерть.

«Множество ландшафтов, — свидетельствовал Коцебу, — по большей части, Верне, некоторые из них Вувермана и Вандермей-лера и ван дер Мейлена, висели по стенам, обложенным деревом, окрашенным в белый цвет. По середине стояла маленькая походная кровать, без занавесок, за простыми ширмами; над кроватью висел ангел работы Гвидо Рени. В одном углу комнаты помещался портрет рыцаря-знаменосца, работы Жана ле Дюка, которым очень дорожил Император[131]. Плохой портрет Фридриха II и плохая гипсовая статуя, изображающая этого же Короля верхом, помещённая на мраморном пьедестале, составляли странную противоположность с этими великолепными картинами».

«Письменный стол Императора был замечателен во многих отношениях. Он покоился на ионических колоннах из слоновой кости, с бронзовыми цоколями и капителями; решетка из слоновой кости самой тонкой работы, украшенная маленькими вазами тоже из слоновой кости, окружала его.[132] Ещё на одной из стен висела картина, изображающая все формы обмундирования русской армии».

На полу красовался великолепный ковер, и комната имела двое дверей, «скрытых занавесью». Одна из них «вела в чуланчик, имеющий известное назначение», иначе говоря — туалет, а другой «запирался шкаф, в котором складывались шпаги арестованных офицеров». Двойные двери, «которые из комнаты Императора вели в апартамент Императрицы, не были открыты, а заперты ключом и задвижкой».

В спальню-кабинет обычно попадали из библиотеки и этот проход «также состоял из двух дверей, и, благодаря чрезвычайной толщине стен, между этими двумя дверями оставалось пространство, достаточное для того, чтобы могли устроить направо и налево две другие, потаённые, двери. Тут они, действительно были: дверь направо (если выйти из спальни) служила для помещения знамён; дверь налево открывалась на потайную лестницу, которая вела в комнаты на первом этаже замка». На первом этаже имелись также апартаменты Императора и там пребывали придворные, а не только Кутайсов и княгиня Гагарина, как иногда пишут.

Переселившись в Михайловский замок, Павел Петрович начал страдать бессонницей; он и раньше плохо спал, теперь — это постоянное мучение. Камер-фрау Императрицы Марии Фёдоровны англичанка «мисс Кеннеди», которую в России звали «Сарой Ивановной», потом рассказывала, что Император почти каждую ночь приходил к Императрице и читал ей монологи из Расина и Вольтера, или приглашал прогуляться по замку. Мария Фёдоровна с трудом реагировала, сон одолевал её, но она, превозмогая себя, слушала и бродила по полутемным залам, при удивленных взглядах караульных. Потом, вернувшись к себе, она «падала почти без чувств». Мисс Кеннеди решила положить конец нарушениям спокойствия своей госпожи. Так как она спала в одной комнате с Марией Фёдоровной, то сделать это было несложно. На стук Императора верная распорядку англичанка реагировала возгласом: «мы спим», после чего Император, добродушно изрекая, — «спящие красавицы», удалялся.

В последние дни жизни Императора ночные прогулки прекратились, но Император несколько раз подшучивал над другой камер-фрау, Фридерикой Клюгель, в ночные обязанности которой входило хранить личные драгоценности, «бриллианты», Императрицы. Она спала в примыкающей к опочивальне Марии Фёдоровны комнате, а бриллианты держала под своей кроватью и, из предосторожности, ночью не гасила свечей. Павел Петрович несколько раз стучал ей в дверь и кричал: «бриллианты украдены» или «пожар». Клюгель, как боевой прусский солдат, молниеносно выскакивала из постели и бросалась проверять и спасать сокровища. Днём все эти ночные происшествия служили темой веселых рассказов.

130

Август Коцебу прославился в Европе своей резкой критикой революций' кмзма и либерализма, слыл «реакционером» и был в собственном доме, в городе Мангейме, убит кинжалом психически неуравновешенным студентом Карлом- Людвигом Зандом.

131

Ныне портрет находится в Голландии, во дворце Маурицзсейс в Гааге, и значится как произведение Томаса де Кейзера.

132

После гибели Павла I стол хранился у Марии Фёдоровны, в Павловске. Существовала легенда, что одна из колонок стола была отломана, когда Император боролся с заговорщиками. Она так отдельно и хранилась до тех пор, пока в 1828 году Павловск не перешёл по наследству к Великому князю Константину, при котором он был «восстановлен» в первозданном виде.