Страница 26 из 101
Кроме всего этого много повредил упеху экспедиции и несчастный предрассудок, что верблюду ничего не значит пробыть сутки или двое без пищи. Верблюд животное кволое, нежное, любит тепло и гибнет от стужи; он выручит из беды и пробудет три, четыре дня без пищи там, где настоит действительная крайность, но только при условии, что до этой критической минуты его поберегут и удержат в теле. Не казенный, а хозяйский глаз нужен был для этого!
Нельзя не вывести заключения, что зимний поход может удаться только: 1) при наименьшем количестве людей, так как каждый человек требует одного верблюда под шестинедельный провиант, 2) при наибольшей быстроте движения: покуда верблюды держатся, без остановок, на которых зимою верблюды не поправляются, а худеют, и без хитрых построений походных колонн, неимоверно замедляющих движение, 3) при наименьшем, по возможности, пространстве, которое должно будет пройти с тяжестями на вьюках, а для этого выступать на зиму не из таких отдаленных пунктов, как, например, Оренбург, Ташкент и т. п., а, прикочевав с войсками поближе к границе безводной степи, перемахнуть ее по первой пороше.
Нам еще не раз придется испытать неудобства и страду степных походов, и вот почему мы изложили весьма поучительные походы Перовского и Бековича с возможною полнотою. Одно, что вышло безупречным из тяжкого испытания 1839 года, — это самоотречение русского человека: не слова, не рукоплескания, не победные венки, не «40 веков с высоты пирамид», не летописи истории, не мысль о добыче, а простое сознание долга, твердое упование на Бога, безропотная покорность Его святой воле, да еще мысль, что за Ним молитва, а за Царем служба не пропадает, — вот что поддерживало этих безвестных героев-мучеников, усеявших своими костями путь к Хиве, с сознанием, что его самоотвержение не только не воспоет ни один досужий бард, но что и ближайшие-то родные не скоро и с трудом узнают, что он умер в каком-то походе и то очень далеко….
Глава V
Несмотря, однако же, на неудачный исход экспедиции, она принесла все-таки большую пользу.
Хан Аллакул начал помышлять о средствах умилостивить Россию. Прекращение прямых торговых сношений с Россиею, заставив хивинцев прибегнуть к посредству бухарских и кокандских купцов, нанесло хивинской торговле чувствительный вред. Все наши товары доставались хивинцам чрез Бухару почти по удвоенной цене, хивинские же произведения подешевели почти вдвое.
Приступ к примирению хан задумал сделать через корнета Айтова, который, как уже сказано, был захвачен в плен киргизами и отведен в Хиву. Сначала положение Айтова было незавидное: его содержали, как пленника, в тюрьме, и он ежеминутно опасался за свою жизнь. Но когда хан увидел необходимость смириться, то с Айтовым начали обращаться как с гостем, а потом даже призывали к хану для совета о способах примирения с Россиею. Даже то, что отряд наш остался на три месяца на Эмбе, чтобы спустить прежде больных, дать поправиться измученным людям, съесть запасы и набрать еще верблюдов для обратного движения, — даже и это пригодилось нам. Хивинцы думали, что отряд наш стоит недаром и что не сегодня-завтра двинется опять к ним в гости.
По разным признакам хивинцы ясно понимали, что русские вовсе не намерены ограничиться первою попыткою; внушения же Айтова о милосердии русского Императора и об умеренности наших требований склонили хана к начатию переговоров.
Еще в апреле хан Аллакул, чрез своих посланцев, заставших отряд в Сага-Темире и наделавших там тревоги, обещал выполнить справедливые наши требования. К этому побуждали его и прибывшие из Герата англичане, действовавшие, впрочем, вовсе не из желания русским добра, а с целью отнять у русских повод к дальнейшим попыткам против Хивы. Аббот, например, как мы говорили, предложил даже выкуп за всех русских пленных и тесный союз с Англиею, но с тем, чтобы на будущее время русские ни под каким предлогом не допускались в хивинские владения. Хан полюбопытствовал, однако же, узнать об английской цене за пленных и потребовал от Аббота верющих грамот на ведение этого дела. Денег у Аббота на выкуп русских не оказалось, точно так же и полномочия. А потому хан обошелся с Абботом, как с нахальным лгуном и зазнавшимся лакеем; в бешенстве он вытолкал его от себя пинками ноги, а затем засадил в яму.
Тем смелее говорил Айтов: его собственная безопасность зависела от принятия ханом его доводов. По ходатайству Айтова хан выпустил Аббота из ямы, и тот немедленно выехал в мае месяце из Хивы., чрез Ново-Александровское укрепление, откуда был отправлен в Петербург.
Наконец 19 июля издан был фирман следующего содержания:
«Слово отца побед, победителей и побежденных — Харезмского шаха.
Повелеваем подданным нашего Харезмского повелительного двора, пребывающего в райских веселых садах, управляющим отдельными странами, начальствующим над юмуцским и чауцурским туркменскими народами, всем храбрым воинам, биям и старшинам народа киргизского и каракалпакского и вообще всем блистающим в нашем царствовании доблестными подвигами, что по дознании о сей нашей высокой грамоте, которая издана в лето от эры благословенного пророка нашего 1256 (мышиное), в месяц джума дилван, о том, что мы вступили с великим Российским Императором в дело миролюбия, с твердым намерением искать его высокой дружбы и приязни; отныне никто не должен делать набеги на русское владение и покупать русских пленных. Если же кто, в противность сего высокого повеления нашего, учинит на русскую землю нападение или купит русского пленного, тот не избегнет нашего царского гнева и должного наказания, о чем и обнародывается сим всемилостивейшим нашим повелением в лето 1256 (1840)».
На подлинном приложена печать хана.
Вместе с тем хан освободил собственных невольников, приказал сделать то же и всем подданным своим, а пленникам нашим велел являться к Айтову, дабы он мог вести им списки и лично убедиться в действительности освобождения из неволи всех русских. Когда поверка эта была окончена, хан выдал каждому пленному по одной тилле (золотая монета ценностью в 4 рублей серебром), по мешку муки на дорогу и на двух человек по верблюду. Отпуская Айтова вперед, хан объявил на аудиенции, что он не остановится только на возврате пленных наших и на издании фирмана, но что он готов исполнить и прочие требования России.
Вслед за Айтовым отправлен был и караван 416 чел. русских пленных. Вместе с ними отправился и английский агент Шекспир, старавшийся приписать себе освобождение русских из неволи и уверявший, будто хан именно ему поручил вести русских пленных, тогда как на самом деле он пристроился к их каравану ради своей личной безопасности. Достигнув с ними до Ново-Александровска, он был так же, как Аббот, отправлен в Петербург, где оба агента старались вмешаться в сношения наши с Хивою, но, конечно, были отстранены. В конце августа Айтов прибыл в Оренбург, а пленные — в Ново-Александровское укрепление, откуда они были отправлены морем в Гурьев-городок, а затем препровождены в Оренбург, куда и прибыли 18 октября.
Здесь им было предоставлено избрать род жизни и место, где хотят поселиться, причем каждому выдано и соответственное пособие. Пленные, проданные в Хиву Зайчиковым, принесли жалобы, и по следствию оказалось, что этот изверг, при содействии своего главного приказчика Филатова, нанимал в Бузулукском и Николаевском уездах Самарской губернии в летнюю пору для уборки хлебов рабочих мужиков и баб. Цены давал хорошие, задатки выдавал крупные. Поэтому шли к нему охотно. Зайчиков имел несколько тысяч десятин земли и занимался хлебопашеством.
Рабочие на ночь помещались в отдельных сараях. Когда работы подходили к концу, то ночью налетали киргизы, вязали спавших в очередном сарае и угоняли пленных в Хиву. А купцу двойной барыш: платить за работу не надо и калым за пленных подай. Оренбургская уголовная палата присудила Зайчикова и Филатова к каторжным работам, но Зайчиков поменялся именем (конечно, с придачею) с простым ссыльным и воротился в Оренбург.