Страница 66 из 86
— Что? — встрепенулась Джехан.
Сестра-жрица колебалась.
— Поговаривают, будто в Доме Обучения гед и эти шестеро готовят новое лекарство. — Лекарша поджала губы. Изгнанный первый лейтенант, у которого на плече еще остался след от двойной спирали, был среди этих шестерых. — Спроси у них, если хочешь. Но, думаю, тут никто не поможет…
— Почему?
— Что знают о наших болезнях эти чудовища? А делизийцы? Они способны только на предательство. Хотя предают не только делизийцы.
Она ушла. Джехан захлопнула дверь и подумала, до чего же скользкие эти красно-синие! Может, в рассказах о жрецах, пьющих человеческую кровь, и есть доля правды. Девушка повернулась и склонилась над Талот. Она старалась не делать резких движений.
— Не подходи близко, Джехан.
— Ладно… не буду. Послушай, Талот. Сегодня я в карауле, но, как только освобожусь, сразу приду. Я не брошу тебя и никому не отдам.
Оставайся здесь и никому не открывай.
— Я не могу, я не выдержу, Джехан. Стены — все время стены, ни одного окна, ни глотка свежего воздуха… Тут никакая болезнь не пройдет…
Обе они с детства привыкли к тяжелым упражнениям, суровому вельду и вольному ветру. Джехан хорошо понимала подругу.
— Тогда выходи только ночью, избегай встреч и держись поближе к Стене.
— Хорошо.
— Я люблю тебя, Талот.
— Даже такую? — Талот горько усмехнулась.
— Молчи. Мы будем вместе всегда, что бы ни случилось.
— Да, — отозвалась Талот и снова принялась чесаться.
Джехан пора было заступать на пост. Она сбежала вниз по лестнице.
Выглядела она так ужасно, что ни одна сестра не решилась с ней заговорить.
Никогда еще часы в карауле не казались ей такими долгими.
Время текло гнетуще медленно, и Джехан вся извелась. Неумолимой вереницей передней проносились знакомые образы: тело подруги, испещренное красными точками; бледное лицо Эйрис, неумело сопротивлявшейся нападавшим; странные плоские лица трехглазых чудовищ; белая прядь, серебрившаяся среди рыжих волос Талот…
Справа от нее кто-то ломился сквозь кусты.
Сжимая в одной руке дробовую трубку, а в другой кинжал, Джехан поднялась и прислушалась. Шум приближался, ветви хлестали. Наконец завеса кустарника раздвинулась, и таинственное существо выбралось на врофовую дорожку в нескольких шагах от притаившейся Джехан. Тощий, едва окрепший детеныш кридога. Шерсть на нем висела клочьями. Джехан с удивлением наблюдала за зверем: охотники давно истребили дичь в лесу. Кто бы мог подумать, что не всю? Какого черта сюда притащился этот щенок? Тем временем шелудивый звереныш бешено закрутился на месте, пытаясь дотянуться слюнявой пастью до собственной спины, начал катался по камням, тереть морду передними лапами — и все это в полной тишине. Вероятна, вой уже не облегчал его страданий. Джехан быстро прикинула направление ветра, раздвинула ветви, которые могли помешать… Не спугнуть бы…
Но животное даже не почуяло ее запаха, и девушка все поняла. Она как можно точнее прицелилась и выстрелила. Дробь попала зверю в голову. Он взвыл, но вскоре замолк.
Джехан не сразу покинула свое убежище. А вдруг кридог — всего лишь ловушка, расставленная врагом? Кроме того, его вой мог привлечь сюда людей. Наконец она решила, что все в порядке, выбралась на тропинку и склонилась над телом зверя. Оружие все-таки держала наготове. Она должна была убедиться…
Даже в сером предрассветном сумраке Джехан различила, что это самка.
Серую кожу на животе, почти лишенную шерсти, сплошь покрывали гноящиеся язвы. Давно ли кридожка заболела? У людей чесотка завелась дней сто назад — почти три десятицикла. Уже тогда в Эр-Фроу не осталось зверей. Во всяком случае, Джехан могла поклясться, что кридогов почти не осталось. У этого кожа на боках присохла к ребрам. Ему было нечего есть, или он настолько ослаб от чесотки, что не мог осилить даже самого хилого делизийца. А может, болезнь отбивает аппетит?
Джехан вздрогнула. Талот…
Однако пора в укрытие, не то можно по глупости превратиться из стрелка в хорошую мишень. Джехан снова спряталась, приказала себе стать звеном цепи караульных постов и замерла, пытаясь впасть в легкий транс. Обычно это позволяло ей, отдыхая мыслями, оставаться сверхъестественно чуткой. Но на этот раз ничего не получилось. Мозг рисовал картину за картиной: Талот, поднимающая покрытое сыпью лицо; бледная Эйрис, неумело отбивающаяся от негодяев; странные плоские лица гедов с тремя глазами… И в довершение — труп больного кридога, распластавшийся на дорожке из врофа.
Впервые в жизни безупречное чувство времени подвело ее. Джехан не знала, когда начался этот бесконечный караул, и сколько еще осталось стоять. Снова и снова ей чудился свист приближающейся смены, но когда он действительно раздался, и брат-легионер возник рядом, она ничего не услышала и схватилась за нож.
Уже почти рассвело. Серый полумрак медленно рассеивался. Сквозь ветви больных деревьев проглянул светлеющий купол «неба». Джехан бросилась по тропинке прочь от внешних постов караула и, остановившись по пути только для того, чтобы подать сигнал внутренним постам, вихрем ворвалась в дом, взлетела по лестнице, прижала большой палец к замку, рывком распахнула дверь и с размаху хлопнула ладонью по оранжевому кругу.
Комната озарилась светом. Она была пуста. Талот исчезла.
50
Дахар прислонился к стене и закрыл глаза. Он не решался протереть их — не успел помыть руки. Время, когда он ничего не знал о дезинфицирующем растворе, казалось немыслимо далеким, частью другой жизни. Дахар подумал, что помыться следует немедленно, пока он не заснул стоя, но слишком устал, чтобы просто двинуться с места.
Остальные давным-давно отправились спать. А он провел над увеличителем и образцами двадцать часов и так и не получил никакого результата: ни сочетания антибиотиков, ни смеси со снадобьями не прекращали рост бактерий, которых нельзя было увидеть, но которые должны были существовать, потому что именно от них раствор гноя мутнел, а кридоги впадали в бешенство.
В комнате, оснащенной новым оборудованием, витали запахи гноя, дезинфекции, звериных трупов и пота четырех человек, которые здесь трудились. Илабор нес солдатскую службу и не мог приходить часто, а Тей не работал вообще.
Дахар доплелся до стола, превращенного Граксом в неиссякаемый источник.
Вода вытекала из одной трубки, наполняла углубление и утекала в другую.
Потом, очищенная, возвращалась в первую. На Эйрис это произвело огромное впечатление, и она тут же принялась сооружать нечто подобное из подручных материалов. Делизийка разрывалась между этим занятием и поисками лекарства. Лахаб разрывался между этой работой и своими линзами.
Но все их усилия ни к чему не приводили. Остановить рост бактерий никак не удавалось.
Эти бактерии не могли быть бактериями, иначе на них действовали бы антибиотики, но и ничем другим быть тоже не могли.
Дахар слишком устал, чтобы снова начать бег по этому замкнутому кругу.
Эйрис, наверное, давно в его комнате — выждала, пока коридор опустеет и пробралась туда. Там ее защищают дверь и уверенность, что никто в Эр-Фроу не знает, где ее искать. Вероятно, не дождалась его, заснула. Дахар представил себе, как Эйрис спит, свернувшись калачиком, и нежность заполнила его сердце. Он не переставал удивляться этому чувству. Нежность не всегда означала желание. Сегодня он слишком измучен.
Вокруг сплошные стены, подумал Дахар. Стены нашего невежества. Мы ничего не понимаем и никогда ничего не поймем. Рядом с гедами мы просто варвары…
Однако геды тоже не могут раскусить эту «небактерию». Дахару хотелось помыться и лечь спать тут же, в рабочей комнате, чтобы не тащиться к себе по коридору, но вместе с тем он мечтал оказаться рядом с Эйрис. Наконец он, пошатываясь, двинулся к выходу. И тут в нем проснулся воин. Перед тем как распахнуть дверь, Дахар достал нож и занял самую выгодную позицию для отражения внезапной атаки.