Свет чужого солнца

Нэнси Кресс

Свет чужого солнца

Джефу Дантеману, подарившему мне двадцатое столетие, и Мэри Сэнтон, писателю, руководителю, другу

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КЛЮЧЕВОЙ ПАРАДОКС

Все города построены на страхе.

1

— Один, — произнес гед. — У третьих ворот.

— Что он делает?

— Бьется о стену, хочет выбраться.

— Уже, — отозвался второй гед, используя грамматическую конструкцию свершившегося события. Оба смотрели на экран. В маленькой ярко освещенной серой комнате без окон колотилось о стену человеческое существо. Гед закрыл два глаза, оставив третий, центральный. Он смотрел в зенит, поэтому изображение не так слепило. В его феромонах появился оттенок дискомфорта.

Второй гед, выделив феромон симпатии, подвинулся ближе к первому.

— Сколько их уже в стене?

— Пятьсот семьдесят. Мы примем еще тридцать, — ответил второй, хотя собеседник, конечно, знал это; потому-то он испросил. Они говорили очень тихо, без эмоций. Первый гед позволил запаху усталости на мгновение прокрасться в свои феромоны. Запах сочувствия другого геда усилился.

— Этот?

— Скорее всего, нет. Если он преодолеет смертельный страх и придет в себя, тогда возможно. Но он даже не взял алмаз. Он так испуган, что забыл о жадности.

Человек в тускло-коричневой тунике гражданина Джелы тяжело опустился на пол и сжался в маленький, дрожащий комок. Геды наблюдали за ним, стараясь из уважения друг к другу сдерживать феромоны отвращения. Комната, где они расположились, находилась за двойным кольцом стен, окружавших пустой город. Тусклое освещение напоминало оранжевый свет солнца Геды, свежая метановая атмосфера и привычная температура должны были способствовать выполнению важнейшего проекта. Но все же это была не Геда, и оба скучали по дому. Они предпочли бы остаться на Геде или, по крайней мере, среди кораблей Флота, если на родной планете они не нужны. Каждый ощущал тоску другого, один из самых стойких феромонов, но предпочитал молчать об этом.

К чему слова? Аромат тоски присутствовал в феромонах всех восемнадцати гедов, находившихся за стеной.

Первый гед выключил экран, и освещение в комнате стало нормальным. Оба с облегчением открыли центральный глаз. Он предназначался для того, чтобы замечать издалека огромных крылатых хищников, некогда населявших их родную планету. Хищники вымерли миллионы лет назад, и теперь центральный глаз был практически бесполезен, но геды все же чувствовали себя уютнее, если он не закрывался. Лица гедов, лишенные растительности, очень походили на человеческие, не считая, конечно, наличия третьего глаза и отсутствия подкожной мускулатуры. Судя по их лицам, их никогда и ничего не волновало.

В течение последнего года они наблюдали за людьми вне города, и самым трудным для них оказалось восприятие информации, которую люди передавали с помощью мимики. Нелегко пришлось даже Энциклопедисту. На то, чтобы научиться понимать выражение человеческих лиц, ему понадобилось гораздо больше времени, чем на расшифровку речи. Конечно, геды не рассчитывали обнаружить у людей какие-либо аналоги феромонов, но никак не ожидали и проявления примитивных мускульных спазмов. Никто из представителей других рас не общался с собратьями таким странным способом.

Еще одно поразительное отличие.

— Важная информация, — мягко пророкотал Энциклопедист, и геды тотчас повернулись к нему. — Важная информация. Уровень три. Биологически доказано, что все люди действительно относятся к одной расе. Ключевой парадокс нельзя разрешить при помощи теории межрасовых отношений. — Последние две фразы Энциклопедист произнес, используя конструкцию вывода, доказанного от обратного.

Один из гедов мелодично зажужжал, выражая огорчение. Другой вежливо похлопал его по спине и задним ногам, испуская феромоны комфорта.

— Если бы они принадлежали к разным расам, это по крайней мере объясняло бы их взаимную ненависть, — заметил первый.

— Да, гармония поет с нами.

— Гармония поет с нами.

— И пусть это длится вечно.

— Это продлится вечно. Мы так и не приблизились к ответу, Гракс.

— Нет, но, может быть, когда люди окажутся внутри…

Первый гед посмотрел на черный экран. Второй проследил за направлением его взгляда. У них рождались одинаковые мысли, и не потому, что они обладали общим разумом, как некоторые другие расы, а потому, что так мыслил каждый гед. Только поэтому их цивилизации и удалось подняться на такую высоту. Каждый ощущал феромоны другого. Оба думали о Геде, о защите своего дома, о Флоте. Оба думали о важности разгадки Ключевого парадокса.

Оба думали о том, что время уходит.

2

Крутые берега нависали над потоком, и казалось, что река течет в обе стороны одновременно. Легкий ветерок Первоночи доносил до Эйрис запах воды, струящейся с гор. Женщина неподвижно сидела возле огня. Разожженный на возвышенности между рекой и скалами, ее костер, подобно маяку в сгущающихся сумерках, был далеко заметен среди окружающих холмов. То, что она, одинокая, обессилившая путница, развела такой костер, походило на безумие или вызов, или на то и другое вместе взятое, но Эйрис больше не волновалась.

Возле нее на камне, рядом с причудливой формы бутылью голубого стекла лежал нож, с которым она не умела обращаться. Малая луна уже взошла, и вельд был залит белым светом. Несколько часов назад, с наступлением темноты, ощущение тревоги в сумерках вельда заставило ее судорожно искать убежища среди голых скал; теперь тревога наконец улеглась. Что же дальше?

Она выросла в городе и ничего не знала. Сумерки пугали ее.

По другую сторону скалы свернул свои губчатые побеги гигантский кембури, который все три дня потихоньку вбирал в себя солнечный свет. Один из отростков обвился вокруг какого-то взлохмаченного создания, названия которого Эйрис не знала. Когда растение всасывало маленький бьющийся комочек, он только пискнул.

Колючий кустарник рядом с кембури неожиданно сбросил острые шипы со спорами на низкорослую траву. Маленькие чахлые цветочки, лихорадочно распускавшиеся от Первоутра до Последнего света, торопливо прятали лепестки под колючими грубыми листьями. Что-то невидимое внезапно испустило облако с резким запахом плесени, в ответ другой невидимка захлопал в сумерках крыльями. Мир вельда готовился к наступлению ночи; шипастая зеленая тень скользнула под скалу. Когда наступал час пробуждения растений, ни одно животное не осмеливалось пошевелиться или подать голос.

Эйрис неохотно направилась к реке и, опустившись на колени, нащупала рукой комочки глины, которые прилепила к скале. Оба шарика были на месте.

Вода в реке поднималась не так быстро, как она боялась. Она может задержаться здесь до Первоутра. Но к чему ждать? Через несколько часов взойдет Большая Луна, и можно будет продолжить путь; у нее нет причин медлить. Нет причин медлить.

Эмбри…

Зажмурившись и опустив руку в ледяную воду, Эйрис терпеливо ждала, когда схлынет приступ боли. Боль обязательно проходит, она поняла это за три дня изгнания. Боль проходит всегда.

Костер почти догорел. Бережно используя каждую щепку, умело подкладывая сухую траву и веточки, Эйрис снова разожгла его. «Хоть огонь разводить умею, — подумала она с усмешкой, — как и все стеклодувы». Костер — первое, в чем ей сопутствовал успех с момента изгнания из Делизии.

Костер вновь ярко вспыхнул. Эйрис сидела и смотрела на огонь. Отблески пламени плясали на причудливых выступах синей бутыли. Темный вельд шелестел травой, откуда-то доносился запах игольчатых кустов и еще какая-то резкая вонь. Позади, в трех днях пути отсюда, лежало море. И Делизия. И Джела. А впереди, высоко в горах…

Огромная тень пронеслась над ее головой. Эйрис успела разглядеть четыре громадных крыла. Где-то вдалеке завыл вечно злобный и настороженный кридог.