Бабушкино море

— Что? — спрашивает Ляля и бежит им навстречу.

— Ишь, расфрантилась, — говорит одна девочка топотом и толкает другую.

— А шапка-то, шапка, а на носу-то кисточка, словно у индюка, — тоже топотом отвечает другая.

— Что? — удивившись, говорит Ляля.

— Индюк! — говорит меньшая девочка громко и показывает пальцем на лялину пелеринку.

— Индюк! — повторяет старшая, и обе смеются.

Ляля молча стоит против девочек. Ей бы хотелось заплакать, но она не может.

Опустив голову, очень медленно Ляля идёт домой — к маме и бабушке.

— Ляля, хочешь малины? — говорит мама, когда Ляля подходит к столу. — Я выдерну хвостики из ягод.

Ляля стоит возле мамы, низко опустив голову.

— Что с тобой? — говорит мама.

Ляля не отвечает.

— Нет, что случилось всё-таки? — отставив тарелку, спрашивает мама.

Ляля видит, что мама встревожена.

— Индюк! — говорит Ляля и тихонько всхлипывает.

— Что такое? — не понимает мама.

— Индюком обозвали… — говорит Ляля ещё тише и опускает голову совсем низко.

— Ну полно, девочка, полно, — шопотом говорит мама и берёт Лялю за руку. — Не хочешь же ты в самом деле, чтобы я пошла на улицу драться с ребятами за тебя.

— Конечно, может, по-городскому одета, не видывали… — виновато вздыхает председатель.

— Что?! — говорит бабушка, словно проснувшись. — Индюком обозвали? Кто? Кто сказал «индюк»? Укажи! Да что же это такое? Как так? — и вся покрывается красными пятнами.

Ляля молчит.

Тогда бабушка шумно отодвигает стул и берёт её за, руку. Большими шагами она выходит во двор. За ней, подпрыгивая и всхлипывая, семенит Ляля.

Бабушка широко распахивает калитку.

— Кто сказал «индюк»? — говорит она и отпускает лялину руку.

За плетнём тишина. Только над лопухами мелькают две белокурые головы, но сейчас же прячутся.

— Ужотко!!! — говорит бабушка и широким шагом возвращается в дом.

Ты таскала меня за волосы

Открыв глаза, Ляля смотрит на потолок.

На потолке большое пятно. Мелкая рябь гармошкой бежит по низкому потолку. В окошко влетает ветер. Он шевелит накрахмаленную занавеску… Гомонком, непривычным шелестом бьётся в окошко улица.

Кругом так тихо… и вдруг не своим, а каким-то удивительным, тонким голосом заорал под окошком петух.

Ляля жмурится. Но уже не может заснуть. Она открывает глаза и видит комод. Он накрыт толстой вязаной скатертью. «Что такое? Откуда здесь этот комод?» — думает Ляля и вспоминает, что это она не дома, а у бабушки.

— Мама! — зовёт Ляля.

Вместо мамы к ней наклоняется тётя Сватья — Анюта. Она часто, часто мигает ясными глазками.

— А мамочка спит, — говорит Сватья. — Бабка сказывала — не будить. «Нехай, — говорит, — отдохнут с дороги. Оне городские. Привыкли вставать не раньше часу восьмого, а то и девятого. Так ты, — говорит, — не буди. Ходи, Анюта, на цыпочках…» И вот я с шестого часу, детка, на цыпочках. Только, если ты, значит, сама по себе пробудилась, так и ладно, вставай, одевайся. Я сметанкой напою. Бабка велела! Наша сметанка — что твоё масло. Такая у нас сметанка, что у вас в городу такой и не слыхано… Ну, вставай, вставай!..

Ляля садится на кровати и, осторожно свесившись, заглядывает в тёмную дверную щелку соседней комнаты.

В той комнате ставни ещё плотно закрыты. Сквозь узкую трещину, между окном и ставней, тянется плоский лучик. Бабушки нет. Но, в нежно-серой тени белеет на одеяле мамина маленькая рука со знакомым колечком… Из тёмной комнаты пахнет тёплым и душным.

Зато как светло у Ляли в комнате с растворенным окошком! Даже пол здесь тёплый и яркий.

Ляля одевается и выходит в сад.

Утро. В саду ни души. В яркосинем небе стоит горячее солнце. Оно подымается всё выше, высоко, высоко… Оно палит сверху землю и траву. В будке под тёплым солнышком дремлет пёс. От нечего делать Ляля садится на траву. Она сидит, широко раскрывши рот, слегка скособочась, крепко сжав худые немытые руки. «Чем здесь пахнет? Наверно, ветром. Здесь не так, как дома, не так, как на даче…»

Ляля тихонько встаёт, открывает калитку и смотрит, нет ли на, улице девочек. Крепко держась рукой за бабушкину калитку, она останавливается на дороге.

С обеих сторон белой от пыли дороги всё те же белые домики с печками во дворах. На белых домиках камышовые крыши. «Разве такие крыши не промокают, когда идёт дождик?» — думает Ляля.

…И вдруг она замечает, что на пригорке лежат три лодки. Их зачем-то перевернули вверх дно».

Днища лодок залиты смолой, смола, густая, а днища широкие. Рядом с лодкой лежит комочек сетей…

Ляля видит, что на верёвке у противоположного дома сушится скатерть. Вдруг эта скатерть падает на траву, и видно, что скатерть вся в клеточку. Нет, это не скатерть, а тоже сетка, и какая большая, длинная… Ляля никогда не видела такой длинной сетки. Чтобы лучше разглядеть её, Ляля отпускает калитку и делает шаг вперёд. В это время из соседнего, дома выбегают девочки. Те самые, что вчера сказали «индюк».

Ляля видит теперь, что одна из девочек, та, что побольше, коротко острижена. Личико у неё остренькое, волосы золотисто-красноватые, как будто она лисичка.

Та, что поменьше, катится следом за большой на толстых коротких ногах в коричневых тапочках.

Увидев Лялю, меньшая девочка, останавливается и открывает рот.

Ляля смотрит на девочек, девочки смотрят на Лялю. Молчат.

— А как тебя звать? — ни с того, ни с сего говорит меньшая.

— Ля-ля! — медленно отвечает Ляля.

— А меня звать Света, а её звать Люда! — выпаливает меньшая девочка и ковыряет в пыли носком своей тапочки.

— Ты откудова будешь? — спрашивает старшая девочка, похожая на лисичку.

— Из Ленинграда, — шопотом отвечает Ляля.

— С-под Ленинграда?.. А правда, что бригадирша Варвара Степановна, — тебе бабка?

— Правда, вздохнув, отвечает Ляля.

— А мы на море идём, — говорит, задумавшись, младшая девочка и продолжает копать в пыли своей тапкой.

— Я с вами — можно? — решившись, вдруг говорит Ляля.

И Ляля идёт с девочками. Она семенит своими блестящими туфельками по пыльной дороге. С каждым шагом из-под ног у неё вздымается узкое пыльное облачко.

И вот они подходят к обрыву. Обрыв глинистый, без ступенек. Сверху виден кусочек берега и моря.

— Я первая! — говорит Люда.

И вдруг она берётся руками за выступ скалы, наступает на камень и сразу прыгает вниз.

— Ну, теперь кто? Чтой ли, ты? — говорит Света.

— Чтой ли, я, — отвечает Ляля.

Она храбро подходит к скале, посапывает и вцепляется пальцами в колкий бурьян. Бурьян обжигает лялины руки. Из-под её лакированных туфелек сыплется глина.

— Уф ты! — кричит снизу Люда. — Слезать не умеет!

Ляля вся замирает: она вцепилась руками в крепкие, сухие стебли.

— Эй ты, отпущай! — кричит Люда.

— Отпущаю! — кричит Ляля.

— Да руки пущай! Руки! — кричит Света.

Ляля медленно разжимает руки и от страха закрывает глаза. Она падает. Нет, она тихо скользит.

Часто, мелко и дробно крошится глина под лялиными подметками: ползучая дорога сама несёт её.

— Ну ладно, всё! Приехала! — говорит Света.

И Ляля открывает глаза. Она стоит на берегу.

Впереди, перед нею, море. Оно всё зыблется и блестит так, что на него больно смотреть. Оно всё золотое… А там далеко, на колеблющейся воде, белеют мелкие точки. Их много-много.

— Что это? — спрашивает Ляля.

— Как — что? Ясно, байда! — отвечает басом Люда.

Ляля никогда и не слыхала, что такое «байда». Она хочет опять спросить, но взглядывает на Люду и почему-то не решается. В это время откуда-то из-за мыска выходит лодка. Лодка идёт, накренившись набок, и парус над ней так сильно натянут, как будто сейчас порвётся… Лодка быстро уходит в море. Там её парус тоже становится белой точкой. Ах, так вот оно что такое «байда»!..