Страница 12 из 14
Дана перебила его:
– Не надо никакого волшебства. Ты сказал, что хочешь быть со мною вместе… извини, пожалуйста, ты это твердо решил, да?
– Тверже не бывает.
– В твоих словах… нет… прости… отговорки?
– Нет.
– Ну… тогда ты скоро с ним познакомишься. А меня познакомишь со своими родителями. Ты… в общем… э-э-э… не самого знатного рода…
– Я худороден и нищ, Дана.
– Ну, м-м-м… да Но большой беды тут нет. Ты все же дворянин. Сейчас все не столь уж строго, вот если бы лет сорок назад… Тут другая может приключиться сложность. Я… поздний-поздний и абсолютно единственный ребенок. Более единственных детей я не замечала.
– А как же я?
– Ты, несомненно, менее единственный… А папа захочет видеть рядом со мной надежного человека Плохо, что ты такой молодой. К тому же студент.
– А кем мне надо быть?
Рэм вспылил было, а потом сообразил: «Да ведь ясно же: он думает, на кого придется оставлять дочь! Наверное, лет ему уже о-го-го…»
– Кем-то.
Дана мягко положила ему ладонь на губы.
– Подожди, послушай… Ему шестьдесят восемь. И он боится за меня. Если бы ты оказался постарше, если бы у тебя имелся хоть какой-то источник… нет, не дохода… нет. Источник самостоятельности. Не знаю, как еще сказать… Ты не должен выглядеть в его глазах юнцом, витающим в облаках…
У Рэма рвалось наружу: «Да я старше тебя на восемь месяцев!» – но он смотрел на лицо Даны, серьезное взрослое лицо маленькой девочки, и видел там: жизнь его переменится. Обязана перемениться. Над многим из того, что до сих пор держалось в его голове не дольше одного чиха, теперь придется думать, и думать крепко. Брак… это брак, ребята.
А чем он, Рэм Тану, владеет на сегодняшний день? Благорасположением профессора Каана, по счастью, более или менее оправдываемым. Номерком абонентского ящика на почтамте, куда ежемесячно приходят отцовские гроши. Добрым отношением двух купеческих семейств, где он дает частные уроки великовозрастным девицам И… собственным умом. Наличие последнего внушает определенные надежды. Во всяком случае, со вчерашнего дня.
И Рэм ответил Дане столь же серьезно.
– Я надеюсь окончить Университет на год раньше, экстерном, и в самом скором времени защитить магистерскую диссертацию. Когда-нибудь, наверное, я возьмусь и за докторскую, но наших с тобой обстоятельств моя докторская не касается. Я надеюсь, мне дадут место приват-доцента при кафедре – для приготовления к профессорскому званию. С господином Кааном уже был разговор. Но если мне не достанется места в Университете… что ж, магистру не столь уж трудно добыть должность по ведомству народного просвещения.
«Особенно если магистр направит стопы в какое-нибудь военное училище. Там ведь постоянная нехватка преподавателей по невоенным предметам… Чем ваш Мемо Пестрый Мудрец может поднять дух горной артиллерии, господин Тану?»
Сам-то он надеялся, разумеется, остаться и в Университете, и в науке, и… ну… кто ему мешает когда-нибудь сделаться академиком? Однако как разумный взрослый мужчина… да при сложившихся обстоятельствах… он должен думать о резервах, возможностях маневра и запасных позициях в тылу.
– Ты собираешься на государственную службу? – Дана состроила на лице гримаску серьезного подозрения.
– Да, я собираюсь на государственную службу! – с вызовом ответил Рэм.
– Ну, погоди у меня, господин чиновник! – и она полезла бороться.
Они возились под одеялом, пока Дана решительно не припечатала его обеими лопатками к перине. Потом она склонилась над побежденным и нежно поцеловала в губы.
– Ты подобрал очень хорошие и правильные слова… Так и скажи папе.
Она соскочила с постели и принялась переодеваться.
– Оцени, пожалуйста, я даже не стала звать горничную. Хм, а почему бы мне ее не позвать? Почему бы тебя не представить…
– Нет.
Перепугавшись решительности в его голосе, женщина-девочка (сейчас – определенно девочка) бухнулась в титаническое кожаное кресло и посмотрела удивленно.
Рэм пояснил:
– Когда он… Когда они вернутся домой? Да какая разница! – не дал он ей ответить. – Неделя, две, три. Нам не столь уж долго ждать. Я хочу, чтобы меня представил профессор Каан. Или, на худой конец, я сам себя представлю. Я приду как человек, ищущий твоей руки. Честно, среди бела дня. Будет куда хуже, если меня представят слуги – как человека, ищущего близости с тобой и больше ничего. Ведь тогда-то и выйдет бесчестие. Для тебя прежде всего.
Она огорчилась. Сделала мордочку обиженного зверька:
– А я хотела с тобой позавтракать.
«Любопытно, сударыня, когда именно ты захотела со мной позавтракать? Прямо сейчас, вчера вечером или много месяцев назад?»
– Если все у нас получится, ты позавтракаешь со мной несколько тысяч раз.
– Да-а, а я-то хотела сегодня-а… – закапризничала Дана.
А потом выбралась из кресла и заговорила совсем другим тоном:
– Я понимаю тебя. Но тогда тебе стоит поторопиться.
Он принялся натягивать исподнее, отыскавшееся на чернильном приборе.
– Ты можешь пройти через сад. Собаки уже на привязи. Посмотри в окно… видишь вон ту тропинку?
– Угу.
Он принялся натягивать штаны, отыскавшиеся под кроватью.
– Идешь по ней до самой ограды, а там маленькая садовая калитка на щеколде, замка нет.
– Понял.
Он принялся натягивать рубашку, отыскавшуюся… стыдно сказать, где она отыскалась! И ужас, до чего она жеваная.
– Когда я тебя увижу, Рэм?
По имени Дана его называла, только когда сильно волновалась.
– Завтра, после утренних занятий, в Большом читальном зале Публичной библиотеки. Вот только, боюсь, недолго мы там просидим.
Она довольно заулыбалась.
Рэм еще раз обнял ее, вышел на веранду перед окном спальни, глянул вниз… ого, высоковато… Спрыгнул. Отошел на десяток шагов и повернулся лицом к баронскому особняку.
Дана стояла у окна и махала ему рукой. Рэм ей ответил.
К полудню Рэм добрался домой – в комнатку, снятую на деньги отца. Как только он появился на пороге, квартирный хозяин потребовал платы. Неделей раньше срока.
Он не поленился спуститься со второго этажа, где жил сам, и просидеть в ожидании Рэма не один час – на столе стояли три чашки с остывшей кофейной гущей, а на диване лежала газета «Столичные ведомости», мятая и частично разобранная на отдельные развороты. На руках у квартирного хозяина покоился серый кот уличной расцветки – существо робкое и угрюмое. Кот не любил покидать пределы второго этажа, вынужденное путешествие беспокоило его. Нервно выпучив глаза на Рэма, зверь беспокойными подергиваниями хвоста показывал, сколь тягостно для него присутствие опасного чужака.
– Отчего такое нововведение, господин Ренаду?
Тот, не смущаясь, ответил:
– Оттого, что времена неспокойные, господин студент.
– Войны не будет, это ясно! Все газеты пишут об этом.
– Перед мятежом регента тоже газеты всякое писали. А вышло вон оно как.
Ноле Ренаду был не старым еще мужчиной: он недавно проехал флажок «тридцатилетие», но из-за одутловатого лица и грузного, рыхлого тела выглядел на все пятьдесят. Странным образом все, к чему он прикасался, все, что соседствовало с ним, моментально прибавляло в годах. Вчерашний котенок приобрел характер пенсионера, недовольно ищущего самое теплое место в комнате. И чтоб без сквозняков! Роскошный костюм, дорогой шейный платок и золотые часы на цепочке, выглядывавшие из жилетного кармана, смотрелись как старый хлам Лишь растоптанные шлепанцы, которыми господин Ренаду нещадно шаркал по нервам, казалось, соответствовали пожилым обличьем своему ветхому возрасту.
– Но… здесь же столица… Как война может нас затронуть, если… если… словом, что-нибудь все-таки полыхнет?
– Я так и думаю! Всякий патриот своего отечества должен так думать. Тут у нас с вами полное понимание. Вот только я в рассуждении… как бы чего не вышло. Сахар из лавок пропал. Крупа и керосин вздорожали. Не ровен час солонина в цене подскочит, а за нею хлеб или, скажем, чай… Как тогда жить? Не жизнь выйдет, а форменное безобразие. Что я вам скажу? Я скажу вам: надо бы как следует запастись. Потратиться надо бы. На всякий случай. В рассуждении нечаянного расстройства.