Страница 3 из 16
– А я-то еще не понимала, зачем они нужны! – шептала Лиза, слизывая с губ слезы.
Да Бабушка просто-напросто готовит ее в королевы! Потому что считает Инго… как это? Отрезанным ломтем, вот. Она сама сегодня так сказала. Мол, в магическом Университете Инго интереснее, чем на троне. И добавила: «Наверно, он скоро отречется от престола». У Лизы было на этот счет другое мнение – если человек собирается отрекаться от престола, то и учится себе преспокойно, никуда не спешит, а не сдает каждый день по два экзамена, чтобы пройти полный курс за полтора года, поскорее получить диплом и заняться государственными делами. Но теперь ясно, почему Бабушка на каждом уроке корила Лизу за бестолковость и твердила «ты уже взрослая, тебе уже четырнадцать, пора разбираться в таких вещах». А Инго действительно говорил, что маг на троне – это не дело… Лиза ни на секунду не могла допустить и мысли о том, что Инго вот так возьмет и все свалит на нее, но Бабушка, видимо, считала иначе. Бабушка часто считала иначе.
Ох, как бы Лизе хотелось сейчас быть именно Лизой Кудрявцевой, а не принцессой Лиллибет! Что бы только она ни отдала, чтобы очутиться дома, на Петроградской, где нет ни кудахчущих фрейлин, ни суетливых слуг, ни вездесущих домовых. Там, кстати, и плакать можно сколько угодно, если есть повод, в ванной, например, а тут просто деваться некуда. Даже здесь, в полутьме гардеробной, пахнущей сухой лавандой, и то никак не забудешь, что ты принцесса. Последнее время Лизе принцессой нравилось быть все меньше, а поводов поплакать становилось все больше, причем с каждым днем. То и дело выяснялось, что настоящие принцессы мало на что имеют право, зато очень много чего должны – двору, подданным, королевству, самим себе… Бабушка только об этом и говорила. Но раньше это было еще терпимо, – и дворцовые церемонии, и тяжелые наряды с кринолинами, и даже несчастные задачки про подушную подать, озимые и яровые. Вот сегодня Бабушка даже похвалила Лизу – впервые за все время, – так и сказала, что Лиза делает успехи и вполне может, например, рассчитать бюджет небольшого королевства на следующий финансовый год. Самый настоящий, с этими, как их, балансом и профицитом. А потом – как будто между делом – сообщила про больницу.
Бабушка знает, что умирает!
И хочет оставить королевство на внуков… Вернее, на внучку – принцессу Лиллибет, Лизу.
Лиза попыталась себе представить жизнь без Бабушки, но у нее ничего не получилось: это все равно что вообразить себе, что с неба исчезнет солнце. Стало так страшно, что она зарыдала в голос, бормоча какую-то невнятицу. Остановиться не получалось.
Внезапно по гардеробной разлилось теплое сияние. Ну вот, Зеркало услышало! Из темноты проступили резные дубовые панели и дверцы многочисленных шкафов (по причине преклонных лет Зеркало не любило дневного света и предпочитало, чтобы окна были закрыты ставнями).
– Кто это тут слезы льет? – надтреснутым старческим голосом поинтересовалось Зеркало. – Никак, апельсинчик мой, Лиллибет? Ну-ка встань, покажись, деточка, уж я тебя утешу!
Знаем ваши утешения, подумала Лиза. Опять предложит новое платье. Не с кринолином, так со шлейфом. Или вообще черное с корсетом и модной шнуровкой – из тех журналов в ярких обложках, которые смеха ради притащила Зеркалу Маргарита (которая, между прочим, с каждым новым визитом во дворец все заметнее держалась как у себя дома). Все это оно делает, конечно, из лучших побуждений, потому что больше никак утешать не умеет, но все равно – глупо! И так эти платья уже девать некуда. Впрочем, прятаться тоже было глупо – ведь здесь и у Зеркала есть уши, ну, или, по крайней мере, слух. Лиза встала, чуть не запутавшись в юбках, и, вытирая слезы, выбралась из-за Зеркала.
– А я-то думаю, кто так жалобно плачет? – продолжало Зеркало. – Лапочка моя, Ваше Высочество, а платочек-то где, что ж вы слезки по личику развозите?
Лиза хлюпнула носом, высморкалась в носовой платок, услужливо выплывший к ней в золотистой дымке из глубин Зеркала, которое спросонья путалось и обращалось к принцессе то на «вы», то на «ты».
– Вот так-то лучше, – удовлетворенно пропело Зеркало, – а то глазки покраснеют. Чем мне тебя, золотце мое, порадовать? Как-никак, новый год на носу, пора гардероб обновлять! Может, новое бальное пла…
– Ой, пожалуйста, ничего не надо! – невежливо перебила Лиза. – Я просто посижу тут немножко… отдышусь и пойду. Мне в школу пора.
– Да? Что ж, дело твое, мандаринчик мой. – Зеркало обиженно вздохнуло, свет его потускнел и задумчиво замерцал.
Лиза топталась посреди комнаты, ища глазами пуфик и не решаясь сесть на пол – а то будет новая лекция о хороших манерах.
– Охо-хо, сколько на свете живу, первый раз молоденькая барышня от нарядов отказывается… – приглушенно забормотало Зеркало. – Или нет, второй… Та еще поноровистее вас была… Прибежала, плюх прямо на пол и ну кулаками по паркету колотить! Аж косы расплелись!
Рот у Лизы приоткрылся сам собой.
– А уж рыдала как! – сокрушалось Зеркало. – Слезы в три ручья, а сама все твердит: «Вот уйду, тогда пожалеете! Прямо сейчас возьму и уйду обратно! Там меня никто не обидит! Я им понравилась, они звали меня остаться!»
– Кто твердил? – осторожно спросила Лиза, от неожиданности перестав плакать. – Когда это было?
– Да почитай уже чуть не тридцать лет назад, лапочка моя… – отозвалось Зеркало. – Она тогда младше вас была. Колотит кулаками да причитает… Я уж стараюсь, стараюсь, одно ей платье, другое, все в кружевах, а она и не замечает… Сил-то у меня тогда поболе было, мастер меня только сладил…
– Кто плакал?! – Лиза тоже чуть не стукнула кулаком – по стене.
– Матушка ваша, королева Уна Молчаливая… – От такого неподобающего тона Зеркало оторопело, а потом пояснило: – Само собой, тогда она еще в воспитанницах ходила, в приемышах, а Молчаливой ее уж потом прозвали. Отплакалась, видать, тогда подле меня, и замолчала, редко-редко когда слово выронит. Ума не приложу, кто это ее обидел! Только, рыжик, ты уж об этом молчок! Мало ли, я лишнее болтаю? Придут еще с молотками по мою душу…
– Нет! Что вы! Совсем не лишнее! – горячо возразила Лиза. Почему-то эта история про плачущую маму ее так потрясла, что она на секундочку едва не забыла про Бабушку. А когда подумала, что надо бы Бабушку расспросить, то сразу вспомнила, почему прибежала к Зеркалу. И мгновенно сникла.
– Спасибо за платок! – упавшим голосом поблагодарила Лиза. – Я пойду, а платья потом…
– Ну пудру хотя бы! Пудру! – взмолилось Зеркало. – Чтобы носик не блестел!
– Ладно, – скрепя сердце согласилась Лиза. – Пудру. Чтоб не блестел.
Из зазеркалья немедленно выплыла пудреница – фарфоровая, расписная.
– Так вы уж меня не выдавайте, Ваше Высочество! – попросило вдогонку Зеркало и стало гаснуть.
Глава 1, в которой полыхает огонь и слышится плач младенца
… Выли пожарные сирены и змеились шланги брандспойтов и шипели, извергая пену, огнетушители – но огонь над городом вздымался все выше и жадно пожирал свою лакомую добычу. Горел один из красивейших соборов в стиле модерн, рушились хрупкие витые колонны, плавились радужные причудливые витражи, превращался в пепел резной алтарь четырнадцатого века… И никто ничего не мог поделать – пожарные команды не справлялись, огонь непостижимым образом не поддавался и выгибал пламенный хребет вновь и вновь. Всю ночь над тонкими шпилями и черепичными крышами этого прекрасного европейского города клубился удушливый дым, и могло показаться, что из него, словно корабль, выплывает какое-то другое здание, – огромное, уродливое черное строение, чьи башни напоминали не то ядовитые грибы, не то гибкие щупальца…
Но некому было всматриваться – пожарные спешили делать свое дело, да и дым был слишком густой, а журналисты, которые отпечатали свои снимки наутро, когда не было уже ни стройной церкви с ее витражами и колоннами, ни загадочного здания, безмерно удивились: ведь они своими глазами видели таинственные черные башни, а на фотографиях был только горящий храм, пламя и черный непроглядный дым.