Агент

Ординарцы подвели Родзянко коня, и главком бодро потрусил за своей армией. Склон, заросший ёлками, одолели без помех, а вот и перевал.

Наскоро отрытые окопы пустовали, лишь кое-где в траншеях лежали трупы убитых. Красные отступили. Красные бежали… Ан нет, не перевелись герои у «трудового народа»!

Трое матросов, скинув бушлаты, вышли из блиндажа. Метя широченными клёшами, в тельняшках и лихо заломленных бескозырках, они пели «Интернационал», а в руках несли ручные гранаты, зажав ручки между пальцев, как горлышки бутылок.

— Бей контру! — донёсся до генерала крик, и матросы принялись метать гранаты под ближний танк — это был громадный «Марк VI».

— Какое великолепное презрение к смерти! — восхитился Родзянко и тут же понял, что ошибается: матросы были мертвецки пьяны.

Разорвалась граната, подсекая осколками самого клёшника. Коротко ударил танковый «гочкис», шпигуя краснофлотцев горячим металлом. Ещё секунда — и «Марк» наехал на блиндаж, раздавливая, выворачивая брёвна в два наката.

— На Петроград! — закричал генерал, привставая в стременах, и тысячи солдат впереди и позади него откликнулись торжествующим рёвом: «Ур-ра-а!..»

…Кирилл Авинов запыхался, бегая от завода к пристани и обратно. Ночью в гавани, где ранее строились миноносцы серии «Новик», всплыла английская подлодка, приняв на борт агентов Сиднея Рейли. С картами и прочими совсекретными документами они должны были убедить контр-адмирала Коуэна высадить десант прямо на Путиловской верфи. Тем более что нынче не в меру осторожным англичанам бояться было нечего — огонь с кораблей ДОТ, скопившихся на рейде Кронштадта, был подавлен, а форты на берегах Финского залива перешли на сторону Белой армии.

— Кажись, дожимаем, ваше-блародие! — ухмыльнулся Кузьмич.

— Дай-то Бог, — вздохнул штабс-капитан и почесал бороду двумя руками сразу. — Господи, когда же я побреюсь!

Чалдон захохотал, а Кирилл подумал, что теперь лишь чудо способно переломить ход событий в пользу красных, но лучше не надеяться, лучше всё-таки «дожать»…

Алекс фон Лампе ворвался в заводоуправление весёлый и розовый с морозца.

— А путиловцев-то прибыло! — воскликнул он. — Как почуяли, что наша берёт, так и потянулись — с берданками, с мосинками, один даже «максим» приволок!

— Люди, они и есть люди, — философически произнёс Авинов.

Выйдя во двор, он заметил оживление. В принципе, все последние дни завод бурлил, но сегодня было что-то особенное.

— Что случилось? — выхватил он из толпы Люфта.

— Корабли подходят, ваш-бродь! — крикнул тот.

Лёгкие английские крейсера и русские эсминцы медленно подваливали к причалам Путиловской верфи. Для «новиков» верфь была домом родным — именно здесь мастеровые строили эти хищные, длиннотелые корабли, самые быстрые в мире.

Первыми на берег сошли джигиты Текинского конного полка. В мохнатых папахах-тельпеках, закутанные в стёганые халаты, текинцы сводили коней, балаболя на гортанных наречиях южных пустынь.

Кирилл узнал Саида Батыра, Абдуллу, Махмуда, Умара, Юнуса, Джавдета — и вздохнул. Очень хотелось подойти и шлёпнуть ладонью по сухой, мозолистой пятерне Саида и услышать восторженное: «Сердар!» — но… Нет, лучше не надо. Он и так засветился изрядно, лучше соблюсти конспирацию…

— Ничего, — сказал Кузьмич негромко, поняв состояние «его благородия», — война, она не навсегда, даже если Гражданская…

— Дай-то Бог…

Текинцы вскочили на коней, закружились по двору. Издав громкий дикий клич: «И-и-и-и-а-а-а-и-и-и-а-а-а!» — вынеслись на Петергофское шоссе. А корабли всё подходили и подходили. Вдали, за домами-огородами, по Балтийской железной дороге, прокатили подряд три бронепоезда Северо-Западной армии, а красноармейцев и видно не было — то ли пробежали уже, то ли в иную сторону драпали.

Закружились в небе «ньюпоры» и «хэвиленды». С дробным грохотом, подминая под себя булыжную мостовую, прополз танк, его обгоняли подводы и верховые. Белая армия вступила в Петроград…

— Стройся! — скомандовал Авинов.

Путиловцы в шинелях и полушубках, с белыми повязками на рукавах, кто с винтовками на плечах, а кто и с автоматами браунинг, кое-как построились, поглядывая на своего командира со значением. С опаской. С неуверенной надеждой.

Кирилл оглядел строй, замечая и хмурые лица, и злой прищур. Ничего, усмехнулся он, стерпится-слюбится.

— По машинам!

Ну, дивизия не дивизия, а крепкий батальон он таки сколотил.

«Руссо-Балты», ворча моторами, выезжали из ворот на шоссе. Авинов занял место в кузове грузовика, следовавшего в колонне вторым. Он с Алексом стоял, Кузьмич сидел. Люфт тоже занял «стоячее место», хватаясь за дуги, на которые обычно натягивают тент.

Колонну стал обгонять подержанный «лесснер», на заднем сиденье которого восседал сам Родзянко. Углядев белые нарукавные повязки, генерал привстал и отдал честь.

— Здравствуйте, мастеровые! — грянул он.

— Здравия желаем, ваше высокопревосходительство! — вразнобой ответили путиловцы.

— Куда следовать прикажете? — крикнул Авинов.

— На Смольный! — было ответом.

Миновав Нарвские триумфальные ворота, колонна свернула направо и там, возле Сухопутной таможни, приняла первый свой бой — из ворот выбежали красноармейцы, числом не менее сотни. То ли желая проскочить Петергофское шоссе, то ли пробуя ударить по путиловцам с флангов, они бросились наперерез «Руссо-Балтам».

— Гони! Дави! — закричал Кирилл, тарабаня по кабине. Обернувшись, он крикнул: — Так и будете стоять, пока вас не перебьют? Огонь!

Один из красных, с натугой держа «льюис», дал длинную очередь. Пули просвистели над самыми головами, сшибая голые ветки с деревьев. Тут только рабочие и разглядели «классового врага» — загремели трёхлинейки и берданки, хлёстко ударили браунинги. Пуля из маузера, выпущенная Авиновым, влепилась красному пулемётчику в лоб.

Потеряв с десяток человек, большевики рассеялись в переулках.

— Догоним? — разгорячился Люфт.

— Потом! — отмахнулся штабс-капитан.

Без происшествий доехав до Балтийского вокзала, где пыхал паром бронепоезд «Офицер», колонна пересекла Обводной канал по Варшавскому мосту и выехала на Измайловский проспект. Раза два по машинам стреляли из окон. В обоих случаях очереди пуль «дум-дум» вышибали стёкла вместе с рамами.

Слева, на Троицкой площади, открылась артиллерийская позиция, брошенная личным составом, — пушки смотрели во все стороны, зарядные ящики валялись где попало, раскатившиеся снаряды желтели тусклой латунью.

— Ваш-бродь! — крикнул Стратофонтов. — Надо бы прибрать!

— Цепляем! — согласился Авинов.

Взять прицепом три пушки да погрузить снаряды делом было минутным. Неожиданно со стороны Фонтанки на проспект свернул трамвай, запряжённый шестёркой битюгов.

Трамвай оказался «красным» — в разбитых окнах заколотились «максимы», щепя борта грузовиков. Закричали раненые путиловцы.

— Отцепляй! — заорал Кирилл, перепрыгивая через борт.

Пятеро путиловцев быстренько выкатили пушку. Удалявшийся трамвай сыпал очередями и одиночными, пули так и звякали по щиту, по лафету, выбивали искры из брусчатки, буравили слабую человеческую плоть.

— Саньку кокнули! — взвился крик.

— Заряжай! — яростно крикнул штабс-капитан.

Кузьмич, хэкнув, загнал унитарный. Артиллерист из Авинова был никакой, но уж по трамваю промазать…

— Огонь!

Пушка бабахнула, откатываясь и скребя по камню. Упала, подпрыгивая, дымившаяся гильза. Этого Кирилл не слыхал — в ушах звенело, зато взрыв, озвучивший попадание, был роскошен. Снаряд, пробив хилые борта трамвая, рванул внутри, вышибая двери и остатки стёкол, выбрасывая наружу трупы. Крыша с токосъёмником поднялась и опустилась, сквозь клубящийся дым прорезалось весёленькое пламя. Перепуганные битюги, храпя от ужаса, ускакали, оставаясь связанными цугом.[179]

— Так их!

— Опять цепляй!

179

Цуг — вид упряжки, когда лошади идут одна за другой («гусём») или парами.