Агент

— Благодарю за службу, орлы.

Марковцы подтянулись, даже те, кого задела пуля, а Стратофонтов сказал чуть растерянно:

— Дык, ёлы-палы, рады ж стараться, ваше высокоблародие!

Рассмеявшись, Тимановский крепко пожал руку путиловцу.

— Ваше высокоблагородие, — спросил молодой поручик без «фураньки», с наскоро забинтованной головой, — а этих куда?

Полковник глянул на комиссаров и бросил:

— На Охтинский полигон.[182]

— Не-е-ет! — резанул уши визгливый фальцет. — Не имеете права!

— Этого, — Тимановский ткнул пальцем в Зиновьева, — расстрелять первым. Женщин отпустить, остальных увести.

Марковцы увели большевиков, поддавая прикладами упиравшемуся Володарскому, а Кирилл поручкался с Вожжеватовым, со Стратофонтовым и сказал:

— Ну всё, господа-товарищи, кончилось моё командирство. Дальше уж вы сами!

— Бывай, Николай, — степенно измолвил Исаев.

Рабочие не стали выспрашивать, куда да чего, они сгрудились вокруг Авинова, тянули к нему загрубелые пятерни и крепко жали руку «его благородию».

…В первые часы после штурма Петрограда в городе царила неразбериха. Ею-то Кирилл и воспользовался, ибо теперь, после победы, белые для него стали опаснее красных. Найдут при нём мандат за подписью Ленина — и к стенке. Да пусть даже не сыщут ничего, какая разница? Легко ли это — выкручиваться на допросе у своих, «для выяснения личности»? Так что «Веди-05» предпочёл уйти «по тихой», двинув малолюдными районами, а за городом стало полегче.

Западный фронт откатился где на полтораста, а где и на все двести вёрст, пройдя по линии Псков — Новгород — Петрозаводск.

Кирилл с Елизаром Кузьмичом и Алексом перешёл его в районе Малой Вишеры. Сторонясь Николаевской железной дороги, они обошли опасные места по болоту Спасский мох.

Близилась середина ноября, и «прогулки пешком» в глуши Новгородской губернии могли сказаться на здоровье. А посему Авинов «экспроприировал» в ЧК по розыску и учёту военного имущества крепкую подводу, запряжённую смирным и покладистым мерином. На ней и отправились в путь.

Ночами грелись у костра. Когда кончились прихваченные консервы, Исаев подбил глухаря.

Так и добрались до Бологого, где и пересели на поезд… Но первым делом Кирилл сбрил бороду и постригся.

— Сразу видно — комиссар! — оценил Исаев.

— Не трави душу, Кузьмич… — вздохнул Авинов.

Чалдон, посмеиваясь, полез в переполненный вагон, огрызаясь на недовольных. Пропустив вперёд себя «Лампочку», Кирилл протиснулся следом.

Отвоевав нижнее место на троих, штабс-капитан с облегчением выдохнул.

— Слыхали новость? — сказал он. — На той неделе в Германии случилась революция, кайзер Вильгельм бежал в Голландию, а генерал Людендорф — в Швецию…

— Так немцам и надо! — позлорадствовал Кузьмич.

— …А два дня назад в Компьенском лесу Антанта заключила перемирие с Германией.[183]

— Вот это здорово! — воскликнул Алекс.

— Ты так думаешь? — мрачно спросил Кирилл. — Этой зимой немцы начнут покидать Украину, и… — оглянувшись на пассажиров, он приглушил голос: —…И Красная Армия тут же ринется на Харьков, на Киев, в Каменноугольный район!

— Всё равно здорово — война же кончилась!

— Наша продолжается…

В Твери было много выходящих, и Авинову со товарищи достались аж два нижних места. Кузьмич умостился и мигом захрапел, а фон Лампе всё никак не мог устроиться. Сунув «сидор» под голову, Авинов прилёг, пытаясь вздремнуть по примеру чалдона, но сон не шёл. Зато мысли всякие одолевали.

Страху особого перед возвращением в Кремль он не испытывал, но до чего ж неохота! Как тому сидельцу, выпущенному из тюрьмы под честное слово. Вышел срок, пора обратно в камеру… А легко ли? Тут — воля, пьянящая, кружащая голову, дурманящая соблазнами, а там — четыре стены и небо в крупную клетку…

…Гудок паровоза разбудил Кирилла. Протерев глаза, он уставился в окно. С востока наплывали серые предместья, трубы заводов, ветвившиеся пути. Пасмурное небо навалилось сверху, пригибая унылое чёрно-белое пространство. Тёмные рельсы чертили кривые по свежевыпавшей пороше, голые деревья торчали из сугробов, задирая кривые ветви, чёрные паровозы в снежных шапках еле ворочали колёсами, тягая грязные вагоны. Москва…

182

Охтинский, или Ржевский, артиллерийский полигон располагался приблизительно к северо-востоку от Петербурга, доходя до Ладоги. С первых лет советской власти служил местом массовых расстрелов. Кстати, именно там был расстрелян поэт Н. Гумилёв.

183

Революция случилась 9 ноября 1918-го, а Компьенское перемирие было заключено 11-го числа.