Страница 40 из 91
Заметьте – товарищ Сталин не лукавит, не напускает дыма, не рассказывает красивые сказки о том, как нам легко и просто построить Днепрогэс и Турксиб за рупь двадцать. Он прямо и четко заявляет, что индустриализация Советского Союза будет произведена «за счет внутренних накоплений»; относительно рабочего класса это означает, что первые несколько лет индустриализации он будет работать практически бесплатно, только за хлеб – и, таким образом, себестоимость возводимых объектов индустрии и себестоимость выпускаемой ими продукции снизится до такого минимума, что весь мир только ахнет; относительно же крестьянства это означает, что с началом индустриализации крестьяне вынуждены будут отдавать произведенные ими сельхозпродукты практически задарма. Им оставят, конечно, чтото на пропитание, но подавляющее большинство хлеба, мяса, масла, хлопка, подсолнечника, сахарной свеклы и всегопрочего, что дает земля и труд на ней, они вынуждены будут сдавать государству по назначенным им, государством, ценам. И этот хлеб, и все прочее, годное для реализации на внешних рынках (за исключением небольшого мизера, необходимого для пропитания промышленных рабочих и управленческого аппарата, ну и армии, конечно), пойдет, вопервых, на возводимые заводы и фабрики в качестве сырья, а вовторых – за границу, на экспорт. Чтобы затем на вырученные за это зерно и масло доллары, марки и фунты стерлингов купить станки, купить технологии, нанять специалистов – ибо никаких иных источников для этого нет. НЕТ!
Либеральные критики мне возразят, что, дескать, для индустриализации Сталин использовал народное достояние, накопленное царями, а также Торгсин, который весьма успешно вымел из тайников граждан запрятанные там на черный день золото и валюту – на что я отвечу, что всерьез рассчитывать на эти источники Советская Россия не могла – слишком незначительны (в сравнении с поставленными задачами) были эти источники финансирования!
Да, в наличии у товарища Сталина есть маленький резерв валютного товара, оставшийся в наследство от Российской империи, всякие сокровища Эрмитажа, достояние царской семьи и ценности Гохрана (каковые золотые побрякушки с камушками и картины старых мастеров тоже послужат делу индустриализации), – но их объем в стоимостном выражении невелик; на оснащение даже одного Горьковского автомобильного завода (а это тысячи станков, прессов, десятки тысяч единиц прочего оборудования) этого добра не хватит.
А что касается приснопамятного Торгсина – то не стоит так уж преувеличивать его значение; за все годы своего существования оный Торгсин дал стране валютных ценностей всего на 287 миллионов рублей – что, конечно, никак не могло решить проблем инвестиций.
Поэтому никакого иного пути, чем индустриализация «за счет внутренних накоплений», не было в принципе.
Есть тут, правда, одна очень серьезная проблема. Я бы сказал – Проблема с большой буквы. А именно – если в качестве источника средств для индустриализации использовать «внутренние накопления» (каковые есть лишь изящный эвфемизм, прикрывающий тот простой факт, что ВСЕ ТРУДОСПОСОБНОЕ НАСЕЛЕНИЕ страны товарищ Сталин планирует на ближайшие пять лет ПРЕВРАТИТЬ В РАБОВ) – это будет означать, что ВКП (б) собирается начать Вторую Гражданскую войну с собственным народом. И дело очень даже может обернуться так, что сопротивление народа окажется настолько серьезным, что сможет снести с кремлевских вершин и товарища Сталина, и всю ВКП (б). Поэтому стоит весьма серьезно подумать, затевать ли индустриализацию подобным образом, а если затевать – то какие шаги в течение первых (самых тяжелых) пяти лет предпринять, чтобы по всей России не полыхнули голодные бунты, чтобы не начался новый «антоновский мятеж» – только на этот раз по всей стране…
Надо сказать, что товарищи по партии не сразу и не все решились присоединиться к Иосифу Виссарионовичу. Часть членов Политбюро и ЦК, да и многие руководители рангом поменьше дрогнули. Никому не хотелось ставить страну на грань Гражданской войны – хотя почти все понимали, что ничего иного сделать, увы, нельзя. Громче всех против сталинского проекта индустриализации выступили трое членов Политбюро – Бухарин, Томский, Рыков. Между прочим – далеко не последние люди: Бухарин возглавлял Коминтерн, Томский – ВЦСПС (командовал советскими профсоюзами), Рыков был премьерминистром (председателем Совнаркома). Так что их слово было весьма значимым. И просто так убедить партию в своей правоте товарищу Сталину было очень и очень трудно.
В Политбюро большинство было за ним – его идею поддерживали Куйбышев, Молотов, Рудзутак и Ворошилов; но колебался Михаил Иванович Калинин, деюре «президент» СССР – и посему на Пленуме ЦК в апреле 1928 года большинство его членов еще не было готово следовать за Сталиным. Товарищи решили выждать, чем кончится принципиальная свара высших партийных иерархов. В резолюциях, принятых на пленуме, четко просматривались пробухаринские мотивы: подчеркивалась важность рыночных отношений, осуждались перегибы по отношению к зажиточным крестьянам. Был отвергнут законопроект о новом сельскохозяйственном Уставе, где пожизненное землепользование разрешалось только членам колхозов – в общем, большинству товарищей очень не хотелось ломать уже сложившийся порядок вещей, который, хотя в долгосрочной перспективе и вел страну в безнадежную яму перманентной отсталости, на данном конкретном промежутке времени устраивал большинство и населения, и членов партии.
Ha Пленуме ЦК, состоявшемся с 4 по 12 июля 1928 года, произошло столкновение различных точек зрения. В речи Сталина подчеркивалось, что политика нэпа зашла в тупик, что ожесточение классовой борьбы объясняется все более отчаянным сопротивлением капиталистических элементов, что крестьянству придется потратиться на нужды индустриализации, – но убедить высшее звено партаппарата товарищу Сталину опять не удалось. В своих резолюциях Пленум не пошел за Сталиным. Мало того – Бухарин решил перенести полемику в массы!
30 сентября Бухарин публикует в «Правде» «Заметки экономиста», в которых излагает экономическую программу оппозиции. Он пишет о том, что кризис в стране был вызван ущербностью планирования, ошибками в политике ценообразования, дефицитом промышленных товаров, неэффективностью помощи сельскохозяйственной кооперации. Курс еще можно изменить, но только за счет определенных уступок крестьянству (открытие рынков, повышение закупочных цен на хлеб, а при необходимости и покупка хлеба за границей) – иными словами, товарищ Бухарин ратует за возврат к экономическим и финансовым мерам воздействия на рынок в условиях нэпа. Разумеется, ни о какой индустриализации в этом случае не шло бы и речи – и товарищ Бухарин, объявивший себя экономистом, понимал это гораздо лучше других!
Это уже не лезло ни в какие ворота – поэтому товарищ Сталин поставил вопрос ребром. Он прямо заговорил об «оппозиции справа», об опасном уклоне в партии, конечная цель которого – создание условий для реставрации капитализма в СССР – то есть решил всерьез напугать партию грядущим крахом советской власти, при котором всем, без исключения, коммунистам (вне зависимости от того, чью платформу – Сталина или Бухарина – они поддерживали) крепко не поздоровится. Результат не заставил себя долго ждать – в ноябре 1928 года Пленум ЦК единогласно осудил «правый уклон». Что характерно – тут же от этого самого «правого уклона» отмежевались Бухарин, Рыков и Томский! Как будто не они и были подлинными «отцами» этого самого уклона! И тут же эта троица проголосовала (вместе с большинством членов ЦК) за сталинские резолюции о необходимости догнать и перегнать капиталистические страны благодаря ускоренной индустриализации и развитию обширного социалистического сектора в сельском хозяйстве. Такое поведение лидеров оппозиции, по сути дела, закрепляло их поражение.
Но формального отказа «правых» от своей позиции товарищу Сталину было мало – Бухарин со товарищи проявили опасное малодушие, и следовало навсегда лишить их возможности влиять на партийную массу – посему в течение нескольких недель, последовавших за Пленумом, у «правой оппозиции» было отнято два бастиона: московская парторганизация, первый секретарь которой, сторонник Бухарина Угланов, был снят со своего поста, и профсоюзы. VIII съезд профсоюзов (нарушив, кстати, прежнее обещание ввести семичасовой рабочий день) одобрил сталинские тезисы об ускоренной индустриализации. Влияние председателя профсоюзов Томского было значительно ослаблено вводом в президиум пяти твердых сторонников товарища Сталина (в том числе Кагановича) и установлением более жесткого контроля Политбюро над руководством профсоюзов.